Вячеслав Стрижевский. МИЗАНСЦЕНЫ НА ПОЛЯХ ТЕАТРАЛЬНОГО ДНЕВНИКА

Автобиографическая проза

Продолжение. Начало в № 10

Часть третья
ТРОПИНКИ К ТЕАТРУ

Главная жизненная задача человека –
дать жизнь самому себе
Эрих Фромм

Первая протокольная съемка

Стояла лютая зима 1974 года. В Уфу с визитом должен был прибыть курировавший оборонную промышленность секретарь ЦК КПСС Д. Ф. Устинов. К этому важному визиту «прикрепили» фоторепортеров республиканских газет, что касается меня, то, как самый молодой и неопытный, я был в резерве. Мне было приказано сидеть в редакционной фотолаборатории и никуда не отлучаться. Я и сидел, занимался своими делами. По полудню – звонок заведующего отделом пропаганды обкома КПСС Николая Константиновича Розанова.
– Ты к работе готов?
– Готов.
– Мы за тобой отправили черную «Волгу» номер 00-07, через пятнадцать минут выходи, тебя привезут на моторостроительное объединение.
– Хороший номер у машины, наверно, к удаче, – собираясь на съемку, суеверно подумал я. Позже мне рассказали, что на моторостроительном заводе мой коллега, фоторепортер со стажем, непостижимом образом вдруг вклинился в разговор Устинова и Шакирова с какими-то комментариями. Через пятнадцать минут его заменили мной…
У заводоуправления УМПО стояла «Чайка», а на площадке собрался народ, в основном пожилые женщины, скромно одетые, многие с авоськами. А ещё какие-то мужики. Последних было мало, и одеты они были получше.
Я вышел из машины, увешанный фотоаппаратурой, и ринулся к подъезду. Ко мне подошел невысокий «тронутый» полнотой человек лет 45–50 и сказал:
– Не торопись, они скоро выйдут.
– Я из газеты, мне приказано срочно явиться в заводоуправление.
– Вас в подъезд не пустят. Обождите здесь.
Все было сказано тихо, но убедительно. Я встал рядом с «сереньким» человеком в ожидании выхода руководства. «Сереньким» я назвал человека не случайно – на нём было хорошо пошитое пальто из серого в рубчик материала. Такие носили только номенклатурные начальники. И шапка тоже качественная, норковая.
На улице было ниже 20 градусов и ко всему ветер – пакостный, злой. Я прятал в пальто фотоаппарат, согревая его теплом своего тела, и продолжал рассматривать «серого» человека. Порыв ветра откинул полу его пальто, и я увидел, что вместо обычной подкладки там был рыжий мех лисицы. Лицо «серого» человека излучало спокойствие и уверенность, ни одного лишнего движения или слова.
Тут открылся подъезд, вышли Ферин, Устинов, Шакиров. Михаил Алексеевич, на правах хозяина, сразу подошел к «Чайке», открыл дверцу, приглашая Устинова. Толпа робко зашумела и приблизилась к машине. Устинов сказал:
– Мидхат, давай поговорим с народом.
Толпа придавила меня к машине, и я оказался рядом с Устиновым. Начал торопливо фотографировать. Вдруг чувствую, что кто-то ухватил меня за воротник и пытается выдернуть из толпы. Казалось, меня уже приподняли, поддерживаю равновесие на «цыпочках», еще секунда и выдернут из «народной тучи», и прощай, съемка. Но слышу уже знакомый голос «серого» человека:
– Этого оставь.
И я снова оказался на земле.
О чем говорили с Устиновым женщины, толком не расслышал, был увлечен своим делом. Но помню, что пожилые заводские дамы, не стесняясь, жаловались, что плохо с продуктами, а Устинов советовал им немного потерпеть, все наладится. Говорил, что селу на будущий год выделены большие деньги и скоро все будет хорошо.
Мидхат Закирович стал усаживать Устинова в машину, и я с удивлением заметил, что на Дмитрии Фёдоровиче – обычные дешевые ботинки, в народе их называли «прощай, молодость». Такие носили только пожилые, малообеспеченные старики. Ухаживая за гостем, Мидхат Закирович накинул ему на ноги плед. Сделал это подобострастно, не стесняясь. С моторостроительного объединения колонна черных машин поехала в Благовещенск на строительство белково-витаминного комбината. Здесь был установлен большой вагончик-бытовка, на столе лежала проектная документация, какие-то чертежи. Меня тоже «запустили» в бытовку. Кто-то из руководства строительства доложил о состоянии дел на стройке, лейтмотивом доклада была мысль, что если будет финансирование, то через два-три месяца завод даст первую продукцию. Мидхат Закирович тоже говорил о важности этого объекта, строительство которого надолго затянулось из-за сбоев в финансировании. Биокорма, получаемые из нефтепродуктов, по его мнению, могли бы кардинально изменить положение дел в животноводстве. Устинов слушал, не перебивая, но, как только в речи Шакирова появилась пауза, сказал:
– Мидхат, в мире построено три таких завода, твой четвертый. Первыми стали американцы. Они-то и высказывают серьезные опасения по поводу биокормов и уже начали закрывать заводы. Животные хорошо прибавляют в весе, но есть опасения, что корма эти могут влиять на генетику не только животных, но и человека.
Я из своего угла пару раз нажал на «гашетку» фотоаппарата. В тишине это показалось громко, и на меня все оглянулись. Тяжелее всего было выдержать уничтожающий, жёсткий взгляд Мидхата Закировича. Я съёжился и спрятал фотоаппарат.
Уфимцы просили у Устинова не то 4, не то 40 миллионов рублей, чтобы закончить строительство. Потом стало известно, что деньги республика получила, завод успешно запустили. Но высказанные Устиновым опасения имели место, и через несколько лет предприятие все же закрыли.
Когда возвращались в Уфу, где-то в районе завода Синтетического спирта не то провис, не то оборвался пересекавший дорогу провод электросети. Постовой милиционер, контролирующий этот участок, где-то нашел доску метра три длиной, подставил ее одним концом под провод, другой её конец упирался в ремень полушубка. И так парень стоял, пока не прошли все машины, а их было штук 15. Я ехал в машине с Г. П. Федотовым, который заведовал орготделом обкома партии. Он был человеком строгим, молчаливым, внешне очень похожим на Ю. Андропова – председателя КГБ СССР. Ни к кому не обращаясь, он сказал:
– Какой молодец, надо позвонить министру. Пусть отметят парня.
…Снимки, сделанные мной, по-видимому, руководству понравились. И это кардинально повлияло на мою карьеру фоторепортера. Теперь почти все съемки гостей республики поручались мне. Эта работа отнимала много сил и еще больше нервов, но при всем этом была престижной. По-честному, мое отвлечение на такие съемки сильно нервировало секретариат редакции. При существовавшей в те времена технологии фотопроизводства (проявление фотопленки, печать, глянцевание) это отнимало много времени и сил, я не успевал активно работать на газетную полосу.
Главный редактор, думаю, тоже не радовался такой ситуации, потому что пришлось принять на работу еще одного фоторепортера. Но Явдат Бахтиярович гордился своими сотрудниками, мою успешную работу с «властью» он воспринимал как свою работу, свой успех. Поначалу меня воодушевляла поддержка главного редактора, но со временем я поостыл. Прежде всего потому, что в протокольной съемке все строго, аккуратно, без «выкрутасов», просто, резко, правильно. А хочется похулиганить, что-нибудь придумать «этакое», неправильное, нерезкое.
Когда стало известно о моем переводе на другую работу, мне позвонил заведующий идеологическим отделом обкома КПСС Урал Насырович Бакиров и очень вежливо спросил:
– Где будет храниться архив твоих съемок гостей республики?
– Как где? В моем фотоархиве.
– Знаешь, Слава, мне кажется в нашем архиве надежнее. Все же ты фотографировал многих руководителей страны, это непременно нужно сохранить.
Через десять минут я принимал гостей. Бакиров приехал с полковником Булатовым, от которого ничего утаить было нельзя, он в башкирском КГБ отвечал за безопасность высшего руководства и присутствовал на всех мероприятиях, где мной проводились фотосъемки. Такие были порядки. Прошло много лет, и, перебирая свой архив, я нашел лишь несколько затерявшихся фотонегативов Михаила Горбачева из его последней поездки по республике.
Выйдя на пенсию, я порой снова проводил «протокольные» съемки». Но их я делал уже без прежнего юношеского энтузиазма.

Дуют ветры воспоминаний

Говорят, что солдат, вернувшихся с полей Великой Отечественной войны первого призыва, то есть 1923 года рождения, можно сосчитать по пальцам. Утверждают, что из сотни бойцов в двери родного дома постучали в 1945-м только трое. Среди них был и белобрысый паренек Тагир Ахунзянов. У самой калитки обветшалого дома его встречала сестра, шестнадцатилетняя Бану, к тому времени ставшая главой семьи. Обняла своими не по-детски крупными, натруженными руками и тихо заплакала, прижавшись к застиранной армейской гимнастерке, крупными, как утренняя роса, слезами. С мамой Тагир попрощался еще до призыва в Красную армию. Произошло это накануне 23-й годовщины Октябрьской Революции. Ночью ей стало плохо. Медпункта в деревне Мусино Бижбулякского района не было, и к утру Бибикамал, так звали 38-летнюю маму Тагира Ахунзянова, ушла в мир иной. В праздничный день ее похоронили. На руках отца Исмагила остались две дочери восьми и двенадцати лет, совсем маленький годовалый сын да старший Тагир, тоже еще ребенок, всего-то шестнадцати годков. Правда, мальчишка уже был студентом педагогического училища в Белебее и, можно сказать, почти выпорхнул из родительского гнезда.
Четыре года Бану ждала этого дня и, дождавшись, не верила своему детскому счастью. Весь дом загудел, забегали соседи, и тут же собрались гости. Неизвестно откуда взялась самогонка, дымился большой чугунный котел с вареной картошкой, нарезанные крупными ломтями куски только что испеченного ржаного хлеба, у окна пыхтел самовар, выдыхая в открытое окно белые облачка дыма.
Все вспоминали, как уходил 18-летним парнем Тагир на фронт, сразу после окончания педагогического училища, начинающий деревенский учитель. Расцеловавшись с родней, он вместо сухого пайка взял в дорогу тальянку и ушел воевать. Мальчишка, воспитанный на кинофильмах «Три танкиста», «Чапаев» и на сталинской пропаганде, он искренне верил, что все будет хорошо: месяца через три, ну через пять, разобьем фашистов и победно вернемся домой. «Пионерская зорька», певшая в душе паренька, исчезла мгновенно, как только молодой пулеметчик оказался в окопах. Тагир прошел эту великую, страшную войну, что называется, от звонка до звонка. Были жестокие потери – выручала тальянка. Вспоминал, что гармошку брал в руки, как правило, после тяжелых боев, когда радость от сознания, что остался жив, перемешивалась с невыносимой болью потерь, щемящей тоской по отцу, по сестрам, по родной деревне, по друзьям, товарищам. И вот тогда выручала тальянка.
Удивительно, что потрепанная в долгом путешествии, латаная-перелатаная гармошка звучала звонко и весело. Тагир и до армии был парнем общительным, живым, как теперь говорят, активистом, заводилой в студенческой самодеятельности. Все же гармонист во все времена – первый парень на деревне. А так как Бог дал ему еще способности рисовать и писать, то он сам нагружал себя общественной работой. Одаренный мальчишка легко учился, был отличником, но главное, ему нравилась выбранная специальность. Учитель в деревне – уважаемый человек, с приличной зарплатой и высоким социальным статусом. После окончания педагогического училища хотел непременно вернуться в родную деревню, учительствовать и помогать отцу по дому.
Уже в декабре 1941 года Ахунзянов оказался в окопах. В начале своей боевой «карьеры» он был пулеметчиком. В самое тяжелое время, когда судьба страны висела на волоске, во время жесточайших боев 1942 года мальчишку принимали в члены партии большевиков. На вопрос замполита «Сколько фрицев убил?», он ответил: «Я не знаю, я же не убиваю, я кошу».
– А почему каску на животе носите?
– Потому, что в песне верно поется: «Если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой». А рана в живот и мучительна, и часто смертельна.
– Ну, ты поэт! – заметил замполит, предугадывая будущую судьбу юного бойца.
Вскоре молодого красноармейца заметили командиры и отправили Тагира на учебу в военное училище. Сейчас бы это назвали курсами повышения квалификации, а тогда за три месяца молодых, относительно грамотных ребят «натаскивали» и, присвоив звания младших офицеров, возвращали на передовую. Вот и наш герой младший лейтенант Тагир Ахунзянов в 19 лет стал командиром истребительного противотанкового взвода.
Через год из Мусино пришла ранящая душу весточка. Писала старшая из сестер – Бану. Она сообщала, что папу призвали в действующую армию. Теперь она, 13-летняя девочка, стала хозяйкой в доме. Как жить, к кому идти за помощью?
На разных фронтах, но где-то рядом воевали отец и сын. В окопах все одна семья, и все рядом со смертью или с победой, сразу не разберёшь. Младший сержант-пулеметчик Исмагил Ахунзянов, кавалер ордена Красной Звезды и медали «За отвагу», четырежды раненный, отец большой семьи, знал, за что он воюет. До великой Победы Исмагил не дошел всего-то один шаг: погиб под Берлином, пуля прошла через сердце, и он упал в теплую весеннюю землю, вспаханную тяжелыми бомбами и снарядами. Успев только подумать: пора домой, к детям, и всё: дальше тишина. А совсем близко, в Чехословакии, под Прагой, заканчивал свой боевой путь сын Исмагила, гвардии лейтенант, артиллерист Тагир Ахунзянов.
Отгремели залпы Победы, отшумели праздничные застолья, упакованы в рюкзак подарки и драгоценная тальянка, подписан приказ о демобилизации, пора домой. Были варианты: командование предлагало Тагиру продолжить учебу в военной академии. Но лейтенант рвался в родную деревню Мусино, ведь там ждут его сестренки, братик. И школа, в которой он мечтал продолжить работу. Прибыл домой как раз к новому учебному году. Молодого офицера сразу определили директором Усак-Кичуской семилетней школы, но вскоре он был избран секретарем Бижбулякского райкома комсомола.
Если углубиться в записи трудовой книжки Тагира Исмагиловича, то она чередует успешную учебу и энергичную работу в партийных организациях. Два года работы в комсомоле, и вот молодой человек стал слушателем областной партшколы, после окончания которой в 1950 году его пригласили на должность лектора Башкирского обкома КПСС, а дальше – заведующим сектором печати, заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации. Быстро, успешно, красиво. И снова учеба. На этот раз заочно окончил Высшую партийную школу при ЦК КПСС, тут же поступил в аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию на соискание ученой степени кандидата исторических наук. И всё это за 12 лет!
В 1961 году Тагир Исмагилович Ахунзянов отмечает свой 38-й день рождения в должности заведующего отделом науки и учебных заведений, а через год становится заведующим идеологическим отделом Башкирского обкома партии.
Так было принято в партийной системе подготовки кадров, что перед назначением на высокую должность кандидата на некоторое время возвращали «на землю». Так произошло и с Тагиром Исмагиловичем: в 1964 году его переводят на работу главным редактором республиканской газеты «Кызыл Тан», а уж затем в 1967 году он избирается секретарем по идеологии Башкирского обкома КПСС. Вот и вся его трудовая биография.
Я познакомился с Тагиром Исмагиловичем Ахунзяновым в 1965 году, будучи молодым человеком, только приступившим к работе в качестве фотокорреспондента в молодежной газете «Ленинец». Тогда это было серьезное республиканское издание тиражом более ста тысяч экземпляров. Ахунзянов в то время уже работал главным редактором большой газеты «Кызыл тан» («Красная заря»). Однажды он попросил меня сделать несколько снимков для его газеты. Это произошло случайно, просто тамошний фотокор Аглям Зараев оказался в командировке. Моя работа понравилась, и в течение года Тагир Исмагилович несколько раз обращался ко мне. Однажды даже пригласил в гости к себе домой. Повод оказался прост: страна готовилась отметить двадцатилетие Победы, а к памяти о войне Ахунзянов относился свято. Он позвал меня в свой редакторский кабинет и сказал:
– Хочу попросить тебя об одолжении. Приди ко мне домой в гости.
От такого вежливого приглашения я растерялся, и, вероятно, он это заметил.
– Знаешь, скоро праздник, земляки просят прислать фотографию при наградах. У меня такой нет. На работу приходить в «иконостасе» не с руки, а дома можно сфотографироваться и при орденах, и с детьми, и сделать репродукции фронтовых фото. Их всего-то несколько штук, но память хранит каждую – где, когда, с кем. Их тоже просят однополчане.
Переступив порог квартиры Ахунзянова, я оказался в теплом, уютном, доброжелательном доме. Зинаида Ивановна – жена Тагира Исмагиловича, детский врач-ларинголог, спокойная, очень домашняя. Встретив меня, первое, что сказала:
– Слава, идите мыть руки и на кухню, будем обедать.
Выполнив распоряжение хозяйки, я вошел в кухню и был поражен ее размерами, наверное, метров семь, ну как у моей мамы в малометражке. А я-то думал, что в обкомовских домах все «по-царски», но большая четырехкомнатная квартира секретаря обкома была метров 75–80, не больше.
Обед был простой, но вкусный, как у моей мамы. После трапезы устроили фотосессию. Зинаида Ивановна активно мешала работать. То ей не нравилось, как прикреплены к пиджаку ордена и медали, то галстук не того цвета, то поправляла мужу прическу. Когда Тагир Исмагилович увидел, что я нервничаю, он властно сказал:
– Зоя, займись своими делами, приведи себя в порядок. Когда Вячеслав разберется со мной, я позову тебя.
– Тагир Исмагилович, я с вами разбираться не буду, боюсь. Давайте лучше сделаем ваш портрет на фоне библиотеки.
Через полчаса вернулась ухоженная, красивая, статная дама с прекрасно уложенной прической, слегка подкрашенными голубыми глазами.
– Я вас не узнаю, Зинаида Ивановна, вы просто красавица.
– Но-но, молодой человек, испортишь комплементами мне супругу, – засмеялся хозяин дома.
Сделали семейный портрет, пересняли несколько фронтовых, «потрепанных» временем фотографий, с которыми потом в лаборатории пришлось повозиться.
Что меня поразило в квартире Ахунзянова? Нет, не скромность немодного интерьера, по тем временам все было достойно. Поразило, что все стены в зале и кабинете от пола до потолка были заставлены стеллажами и забиты книгами. А в углу на тумбочке стоял баян. Я наивно спросил, что, наверное, сын Женя занимается музыкой.
– Нет, не смог уговорить, – ответил Тагир Исмагилович. – Несмотря на большую воспитательную работу, в музыкальную школу он не пошел.
– И напрасно, на мой взгляд, у Жени есть музыкальный слух, – заметила Зинаида Ивановна. И, подыгрывая ситуации, сказала:
– Это моя недоработка.
Тем временем хозяин дома взял в руки баян, положил на колени салфетку, как это делают профессиональные музыканты, и заиграл. Уверенно, красиво. В квартире зазвучала мелодия воспоминаний:

Эх, дороги, пыль да туман,
Холода, тревоги да степной бурьян.
Знать не можешь доли своей,
Может, крылья сложишь посреди степей.
……………………………………
Выстрел грянет, ворон кружит,
Мой дружок в бурьяне неживой лежит…

Тагир Исмагилович остановился на полуслове и, обращаясь к жене тоном, не терпящим возражения, сказал:
– Зина, налей-ка нам по рюмочке.
И здесь я понял, почему Тагир Исмагилович с такой непреходящей болью писал о войне, так восторженно мечтал о мирной жизни, о красивой любви. В душе он был, безусловно, поэт, но жизнь заставила его быть солдатом.
Чуть позже, с подачи Тагира Исмагиловича, я стал сопровождать руководство страны и зарубежных гостей в поездках по республике.
В каждой поездке были запоминающиеся мизансцены, и серьезные, и курьезные. Однажды на Ново-Уфимский нефтеперерабатывающий завод приехала большая делегация не то из Штатов, не то из Канады. Сопровождали гостей на высшем уровне: Первый секретарь обкома М. З. Шакиров, Т. И. Ахунзянов и другие руководители республики. Собрать всю делегацию на одно фото из-за ее многочисленности было просто невозможно. Подошли к заводоуправлению, спрашиваю у Тагира Исмагиловича:
– Можно попросить делегацию сфотографироваться на ступеньках входа, здесь очень удобно.
– Не могу, сам спроси у Мидхата Закировича. Спроси, спроси. Не бойся. Если он будет недоволен, я за тебя заступлюсь. А если я спрошу, и он выразит недовольство, ты за меня заступиться не сможешь.
Я подошел к Мидхату Закировичу и первый раз вступил с ним в диалог. Он не только разрешил, но и помог мне организовать снимок. Позже я не раз обращался к Шакирову. Иногда он разрешал, иногда отказывал, но всегда делал это спокойно, корректно. Вообще, Мидхат Закирович говорил очень тихо, и, чтобы его расслышать, нередко нужно было напрягать слух. Конечно, когда на съемке присутствовал Шакиров, все дополнительно волновались, и я тоже, но уж не так, чтобы фотоаппарат выпадал из рук. «Первый» всегда здоровался, часто пожимал руку, иногда что-нибудь спрашивал. Всегда был строг, но доброжелателен. Однако даже ведущие руководители республики старались лишний раз без дела рядом с ним не «суетиться», все держали дистанцию.
…Как-то после очередной фотосессии вернулся в редакцию. Был обеденный перерыв. В комнате, где «квартировал» отдел спорта, известный в Уфе шахматист, он же автор спортивных публикаций Анатолий Жаров давал традиционный сеанс одновременной игры на десяти досках. Вдруг в комнату врывается возбужденный главный редактор и громко, эмоционально говорит, точнее кричит:
– Ребята, Тагира Ахунзянова избрали секретарем обкома партии по идеологии.
В кресло Тагира Исмагиловича пересел Ремель Дашкин, а его место в «Ленинце» занял Марсель Гафуров. Без Рами Дашкина и Давида Гальперина, которого перевели в редакцию газеты «Советская Башкирия», «Ленинец» тоже стал другим. Улетучился комсомольский, задиристый характер издания, что-то непонятное происходило и со мной. Исчезла радость от работы. В редакции ко мне по-прежнему относились хорошо, но секретариат сократил задания до минимума. Я стал исчезать с газетной полосы. И в это трудное время как палочка-выручалочка в моей судьбе снова объявился Тагир Исмагилович. Он предложил мне работу в новом журнале «Башкортостан кызы» («Башкирская женщина»).
Признаюсь, условия работы в новом издании были несравнимы с «Ленинцем». Отличная лаборатория, новая фотоаппаратура, небольшой объем съемок, свободный график работы. Наши поэтессы не любили писать репортажные материалы, и я стал баловаться сочинительством расширенных текстовок к своим фотографиям. Журнал выходил один раз в месяц, и у меня, молодого, энергичного, было достаточно времени для самообразования. Ко мне тепло относилась главный редактор Катиба Киньябулатова. Даже подарила мне стихи «Акман Тукман» (Весенний буран). С согласия Катибы-апы заголовок этого стихотворения стал моим журналистским псевдонимом. Так что, если в каком-нибудь издании вы увидите подпись Акман Тукман, знайте, что это я.
Через год ответственным секретарем редакции стал Рами Гарипов. Рами привил мне любовь к поэзии, которую я пронес через всю жизнь. Он поручал мне писать простенькие репортажи, и я это делал с удовольствием. Поэты меня переводили и похваливали. Это воодушевляло. Однако я скучал по энергичной, безумно разнообразной газетной жизни. В конце 1968 года в журналистской среде загудели слухи о том, что наша Уфа обзаводится своей вечерней газетой. Собственный корреспондент ТАСС по Башкирии Явдат Хусаинов, с которым мы вместе работали еще в «Ленинце», был назначен главным редактором нового издания «Вечерняя Уфа». Он пригласил меня в новое издание, но предупредил:
– Не ссорь меня с Катибой. Мне запрещено разорять творческие коллективы. Я тебя приглашаю, а где работать, решай сам.
Я купил тортик и пришел домой к Катибе Каримовне, с которой у меня были замечательные отношения: редактор относилась ко мне просто с материнской нежностью. Мне было тяжело просить ее об увольнении. Разговор был долгий, трудный. Наконец она сказала:
– Сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит.
И отпустила меня.
Перейдя на работу в «Вечернюю Уфу», я стал увлекаться цветной съемкой на слайды. Это было время, когда издательство Башкирского обкома КПСС под руководством Льва Обанина начало осваивать технологии по цветной полиграфии. Газете мои слайды были еще не нужны, но спрос на них возрастал в связи с тем, что стали появляться богато иллюстрированные журнальные и рекламные издания. Увлекшись, я много снимал про запас: городские пейзажи, портреты знаменитых уфимцев, виды природы. Через год-два мне показалось, что из этих снимков можно собрать книгу. С этим я и пришел к Тагиру Исмагимовичу. И по мере того, как он просматривал слайды, становилось понятно, что я пришел вовремя.
Он спросил:
– Кто тебе поручил эту работу?
– Никто. Просто делал ее «по пути», из любопытства, надеясь, что из этих цветных снимков может получиться книга.
– Надежда умирает последней, – мрачновато пошутил Тагир Исмагилович. – Оставь слайды, я подумаю. Потом мы тебя найдем.
Через неделю Тагир Исмагилович пригласил к себе в кабинет.
– Значит, так. Работу нашу (он подчеркнул это слово интонацией) «Первый» одобрил. Текст напишет Гилемдар Рамазанов. Но надо кое-что доснять. Книгу ждём через два месяца.
И, прощаясь, сказал:
– Поздравляю тебя, Слава, это будет первая цветная книга, которую мы издадим в Уфе.
На календаре был 1978 год.
Я быстренько сдал слайды в издательство. Лев Обанин на скорую руку сам сделал технический макет книги, очень простенький, и начали печатать. Каждый лист печатался отдельно, посыпался крахмалом, чтобы краска быстрее схватывалась. Дело хлопотное и небыстрое. Мы с Обаниным каждый день спускались в цех, следили, чтобы печатники работали аккуратно и непременно чистыми руками, иначе на бумажных листах оставались дактилоскопические отпечатки.
Недели через две-три всех участников проекта пригласили на «ковёр» к Ахунзянову.
– Как дела с книгой? – обращаясь к заведующему сектором печати обкома, спросил Тагир Исмагилович. – Когда она будет готова?
– Я не владею последней информацией, но надеюсь, что все идет по плану.
Секретарь посмотрел на нас с Обаниным. Лев Анатольевич тихо сказал: «Не успеваем».
Я промолчал, да от меня ничего уже и не зависело.
Тагир Имагилович «закипел»:
– Не владеешь, но будет… Как так можно работать?
Завсектором что-то залепетал в свое оправдание: мол, сегодня все проверю, мы все сделаем, чем подлил масла в огонь.
– Да что вы здесь стоите, спины передо мной гнете? Надо работать и «владеть». На последнее слово он так нажал, что мы все съежились.
– Обанин, организуй работу в две смены. Все намеченные сроки остаются в силе. Идите отсюда.
В таких волнениях рождалась первая в республике цветная фотокнига «Город над Агиделью». Больше всех радовался её выходу и, не скрывая чувств, гордился ею мой редактор Я. Б. Хусаинов. Он, безусловно, был соавтором многих моих проектов и не только моих.
Вскоре нас уже ждал новый заказ. «Поступило предложение» сделать фотоальбом «Башкирский государственный ансамбль народного танца».
Следом республика получила предложение от властей округа Галле (ГДР) издать совместную фотокнигу «Галле – Башкирия». Вскоре прилетели фотокоры из Германии. Я был включен в уфимскую команду вместе с Маратом Герасимовым (газета «Советская Башкирия) и Аглямом Зараевым (газета «Кызыл Тан»).
Аглям, милый, тихий человек, хороший фотограф старой школы, был консервативен и абсолютно не тщеславен. Его любимая тема – село, кроме того, он снимал только в технике черно-белой фотографии, поэтому сразу сказал:
– В цвете не снимаю, с немцами работать не хочу. Отпустите меня.
Марат, считавший себя классиком жанра, сразу поставил много вопросов:
– Мне нужно обновить технику, совсем старый фотоаппарат (честно говоря, все лучшее, новое, что поступало в издательство, в первую очередь доставалось редакции «Советская Башкирия»). Следующий вопрос: кто будет платить гонорар, освободят ли от работы в газете…
Тагир Исмагилович «чернел» от этих вопросов, и, когда Марат остановился, он сказал:
– Ладно, бойцы, идите работайте, а ты, – указал он на меня, – останься.
– Вячеслав, ну скажи мне, что вы за мужики? Предлагаю вам интересную, престижную работу, а вы куражитесь. Ладно, Зараев, он крестьянин, скромный человек. С этими холёными немцами он будет неловко себя чувствовать, Аглям курит «Приму», а они «Кент». Но Марат-то давно в газете, мог бы и на отечество поработать, без условий. Все же вы, ребята, какие-то странные. Надеюсь, ты-то не выпрыгнешь из книги?
…Немцы показали мне, как надо работать. Четко, продуманно, организованно, и поэтому быстро. Правда, нужно признать, что для гостей был выделен транспорт, репортеров сопровождал инструктор сектора печати обкома партии, все организационные вопросы решались как бы сами по себе. Очень быстро, наверное, дней за двадцать мы (два фоторепортера из ГДР и я) весь материал для книги отсняли. Прошло еще недели три, и в сектор печати обкома пришел рабочий макет книги и записка: «Если у вас есть замечания по проекту книги, просим их срочно прислать. Если в течение десяти дней замечаний не будет, мы по умолчанию передаем книгу в австрийскую типографию, для печати».
…Макет книги пролежал у непутевого инструктора сектора печати без движения до тех пор, пока немецкие коллеги, так и не получившие замечаний, не прислали весь пятитысячный тираж книги «Галле – Башкирия» в Уфу.
Тагир Исмагилович пригласил меня ознакомиться с книгой. Я ожидал услышать добрые слова, но секретарь обкома вдруг очень строго говорит: «Посмотри на это безобразие». Листаю страницы, исчерченные красным фломастером. Море ошибок и в тексте, и в «содержании» фотографий. Непонятно откуда появились живописные зарисовки деревенских дворов, антисанитарные картинки доения лошадей на кумысной ферме. На развороте была обведена фломастером фотография. На мой взгляд, хорошая работа: на ней была изображена старинная Покровская церковь и через «луковицы» ее куполов виден Сергиевский кафедральный собор.
– Что это такое? У нас что, кроме церквей, больше нечего фотографировать? – раздраженно спрашивает Тагир Исмагилович.
– Я церкви не снимал. Там на мраморной доске написано: «Памятник архитектуры, охраняется государством».
Пауза затянулась, в глазах у секретаря обкома блеснули озорные огоньки.
– Ну, Слава, – сказал Тагир Исмагилович, – ты хитрый, как еврей.
– Нет, я умный, как татарин.
Юмор был оценен, а я с миром отпущен. Инструктора отдела печати отправили на повышение, где он долго не задержался. К огорчению, книга «Галле – Башкирия» в продажу не пошла, а жаль.

***

Вообще-то я учился в Уфимском геолого-разведочном техникуме, но Никита Сергеевич Хрущёв решил перевести учебные заведения поближе к производству, и окончил я уже Октябрьский нефтяной техникум. Честно скажу, и работать геологом мне нравилось, и коллектив был молодой, и руководитель замечательный, но мое здоровье выписало мне «приговор»: когда стали опухать суставы, врачи категорически рекомендовали поменять профессию.
К этому времени я подружился с заведующим фотолабораторией геологоуправления Геннадием Белкиным. Был классным фотографом, модным, популярным молодым человеком. Я зачастил к нему, то что-то спросить, то проявить отснятую пленку.
Но вскоре я понял, что дальше нужно идти самостоятельно, и устроился лаборантом в НИИ «Транснефть». Организация была в часе езды от дома, поэтому выезжал рано, пока можно было еще втиснуться в переполненный автобус, а возвращался поздно по той же причине. Зато каждый день я прочитывал десяток страниц из учебника по фотографии.
А вот специального образования у меня не было. Утешало только то, что его не было ни у кого. В моем институте фотолабораторией заведовал Валентин Осипов. Добрый, очень увлеченный общественной работой человек. Утром он давал мне задания и растворялся в личных, общественных, а возможно, государственных делах. У меня была стопроцентная свобода. К обеденному перерыву я заканчивал дела служебные, и дальше начинался курс самообразования. Очень быстро начал сотрудничать с редакцией «последних известий» башкирского телевидения. В те времена еще не было видео, а «киношники» были не так оперативны. Мои наивные, простенькие фоторепортажи за смехотворные гонорары имели «успех». Я, мальчишка, очень гордился добрым отношением ко мне редакторов телевидения. Здесь я получил первое корреспондентское удостоверение и первые навыки репортажной работы. Начиная с 13 сентября 1963 года, я стал регулярно печататься в республиканских газетах, а через год был принят фоторепортером в молодежную газету «Ленинец». Начал не очень уверенно и первый год был под жестким прессингом секретариата. Но выстоял, набрался опыта и закрепился в основном составе. Но я отвлекся в своих путях-дорогах к одной из самых интересных специальностей – фотожурналистике…

Ахунзянов все больше присматривался ко мне и каким-то непонятным образом стал управлять моей жизнью.
– Надо учиться, а то будешь, как… – и он назвал фамилию одного в то время известного газетного фотографа с большим опытом и с очень скромными творческими возможностями. – Ты же молодой, нужно быть журналистом, а потом фотографом. Нажать на кнопку фотоаппарата каждый сможет, а вот оценить событие, отобрать главное в потоке «убегающих» мгновений, сопроводить фотографию текстом, как Василий Песков из «Комсомолки», среди вашей братии некому. Пока молод, нужно учиться. Давай-ка поступай в университет на факультет журналистики.
Я рассказал, что к тому времени уже дважды поступал в Башгосуниверситет и уходил. Не мое это, в работе ничего не прибавляет. И что меня больше увлекает идея режиссуры газетного фоторепортажа.
– Нужно попробовать. В фотографии режиссерские навыки всегда пригодятся, – на доброй ноте закончил разговор Тагир Исмагилович. Только не забывай каждый семестр показывать мне свою зачётку.
Он театрально встряхнул уже побелевшей от седины головой, вероятно, довольный воспитательной работой со мной. Взял со стола диковинные по тем временам сигареты «Мальборо», закурил, помолчал дольше принятого, потом, с хитрецой улыбаясь, сказал:
– Ты ректора института искусств Загира Исмагилова знаешь? Зайди к нему.
…В приёмной комиссии сидели знакомые люди: заведующий кафедрой режиссуры, заслуженный деятель искусств РСФСР Габдулла Габдрахманович Гилязев, народный артист РСФСР, лауреат премии имени Салавата Юлаева Рифкат Вакилович Исрафилов, профессор София Гильмановна Кусимова и мой друг, педагог по актерскому мастерству Павел Романович Мельниченко… Все иронично улыбались.
Исрафилов спросил:
– Вы знаете, в чем разница между теорией Станиславского и Мейерхольда?
Я сказал, что знаю.
– Ну, тогда иди…
У Ахунзянова была отличная память. Через три месяца я был приглашен «на ковер», и здесь же была проверена моя зачетная книжка. Опытного фронтовика и не менее опытного партийного функционера мне провести не удалось: в строчке «История изобразительного искусства» не было ни подписи педагога, ни оценки.
– Что это такое? – спросил он.
– Да, педагог – зануда, не хочу к ней ходить.
– Педагог может быть занудным, но предмет этот для тебя очень важный. Если бы я встречался только с теми людьми, кто мне приятен, в обкоме работало бы на треть меньше сотрудников. Необходимо работать не только с теми, кто тебе нравится, но и с теми, кто нужен для дела. А для него почти всегда нужны трудные люди. И запомни: врать мне неприлично и опасно. На сегодня хватит.
Я шел по бесконечным темно-коричневым коридорам обкома партии и понимал, что в моей жизни происходит что-то непостижимое и важное. Трудно понять, с чего Тагир Исмагилович выбрал меня своим подшефным. С чего бы это? Кто я такой, чтобы секретарь обкома устраивал мою судьбу? Ну, неплохой (как мне казалось) фоторепортер, ну сделал несколько фотокниг. Было такое чувство, что совершенно чужой человек, сильный и мудрый, взял меня за руку и ведет по жизни.
Однако старший брат Женя, уча меня жить, назидательно говорил: «Не подходи близко к начальству, можешь обжечься. С начальством, как и с подчиненным, нужно держать дистанцию. Близость к первым опасна получением невыполнимых заданий, а дружба с подчиненным – невыполнимыми обещаниями». Этим я руководствовался по жизни, к сожалению время от времени нарушая эти правила. Признаюсь, все же трудно жить без друзей.
Никакой влиятельной родни у нас не было. Я пришел в фотографию нечаянно, в силу обстоятельств, связанных со здоровьем. Случайно или по везению, слегка освоив ремесло, попал в редакцию газеты «Ленинец». Должность моя называлась фотокорреспондент. На самом деле, как, впрочем, и все мои коллеги из других редакций, мы были просто выездными фотографами, иллюстраторами литературных материалов. Большинство из нас были самоучки с ПТУшным образованием. Как фотограф я уступал в мастерстве многим. Это не старческое кокетство, я и сейчас и тогда понимал, что Виктор Воног, Анатолий Виноградов, Раиф Бадыков, Володя Осотов, Рифкат Гайнуллин как фотографы были сильнее меня. Зато у меня были свои преимущества. Я легко находил темы для съемок, с интересом много учился, пытался к своим снимкам писать тексты. Одним словом, хотел быть фотожурналистом. Возможно, на это обстоятельство и обратил внимание Ахунзянов. Вначале он загружал меня разовыми поручениями, потом постоянной работой над фотокнигами, сопровождением высоких московских и зарубежных гостей. А ещё настоял на том, чтобы я поступил в высшее учебное заведение.
Вскоре после окончания института Тагир Исмагилович, так, между делом, посоветовал навестить Г. А. Деева – заведующего отделом обкома КПСС, курирующего бытовое обслуживание:
– У него есть к тебе дело, хочет посоветоваться.
Геннадий Аркадьевич оказался, а может, мне просто так показалось, человеком по-домашнему мягким, дружелюбным, не похожим на обкомовских важных чиновников. Наш диалог начался без предисловий, будто мы давно обо всем договорились:
– У нас генеральный директор производственного объединения «Башфото» – молодой комсомольский работник. Мы в нем ошиблись. Фотодело не знает, ведет себя безответственно. Уже принято решение заменить его. Министр Наиль Муллаянович Кутушев рекомендует тебя.
– А вы знаете, что я никогда и никем не руководил, если не считать пионерской общественной деятельности? – пытался отшутиться я.
– А сколько тебе годков? – уловив мою интонацию, спросил Деев.
– Скоро 38.
– В твоем возрасте люди командовали армиями, а я тебе предлагаю производственное объединение – всего-то четыре фабрики, тысячу шестьсот человек работающих.
– Мне нужно посоветоваться с Ахунзяновым?
– А мы с ним уже посоветовались, – сказал Деев весело и рассмеялся.
На следующий день я сидел в уютном кожаном кресле генерального директора объединения. Обманчивое впечатление: через пару недель начал понимать, что под креслом ярко светятся раскаленные угли мангала, и от этого коптилась душа, на сердце появлялись первые золотистые корочки ожогов.
…Прошло чуть больше двух лет, и я снова оказался в кабинете Тагира Исмагиловича. Пьем чай с молоком.
– В Русском театре уходит на пенсию директор Левитин, рекомендую на эту вакансию тебя.
– Боюсь, я ведь ни дня не работал в театре, только однажды делал оформление к спектаклю «Валентин и Валентина».
– Боишься – это хорошо. Волнение мобилизует на подвиг.
– Что вы, артисты «съедят» меня на раз, даже не поперхнутся!
– А зачем мы тебя учили, натаскивали на хозяйственной работе? Я уже согласовал твою кандидатуру с «Первым».
Представлял меня коллективу драмтеатра министр культуры республики Вилляр Юмагулович Даутов. Я сидел в первом ряду зрительного зала нового, только что открытого здания театра. За моей спиной – артисты, машинисты сцены, другой театральный народ. Все тихо роптали, все были недовольны назначением нового директора-чужака. Буквально в голос говорили: «Никого лучше, чем фотографа, нам не нашли»
«Ну, Тагир Исмагилович, – зло думал я. – Говорил же, сожрут меня эти артисты, точно сожрут!»
Однако в ответном слове собрался и почти уверенно сказал:
– Я обещаю вам работать много и вместе с вами сохранить традиции театра, которые вы наработали с предыдущим директором.
К концу рабочего дня позвонила секретарь Ахунзянова и спросила: «Как ваше здоровье? Артисты не покусали?»
– Жив, не беспокойтесь. Все обошлось легкой контузией.
Главный режиссер театра, он же руководитель моего курса по институту на представлении не присутствовал. С Габдуллой Габдрахмановичем Гилязевым у меня были отличные деловые, взрослые отношения, можно сказать, товарищеские. Я был на курсе старшим по возрасту, уже сложившийся журналист, автор нескольких фотокниг. Приезжал на занятия на личной машине: в семидесятых моя «шестерка» – это примерно то же, что сегодня студент ездил бы на занятия на «Мерседесе». Гилязев объявился дня через три, но разговор не получился, кризис еще не прошел. Спектакль, над которым он работал, оказался замороженным. Премьер в театре не было несколько месяцев, театральный народ роптал.
…За пятнадцать лет, один месяц и одиннадцать дней, что я директорствовал в Республиканском русском драматическом театре, река Белая напоила своей живительной водой миллионы людей, тысячи гектаров полей, унесла в море бесчисленные гигабайты воспоминаний. Театр стал заполняться зрителем, появились новые творческие лидеры, пришло много молодых актеров. В гастрольной афише появились новые маршруты: Москва, Ленинград, Ташкент, Таллин, Ульяновск, Вильнюс, Минск, Рига, мы стали гастролировать за рубежом. В девяностые, самые трудные годы, когда, казалось, все рушится, театр прожил достойно. Сборы от собственной театральной деятельности выросли, в этом плане мы стали лидерами в республике. Наши доходы обеспечили рост заработной платы коллектива, театр позволил себе приобрести несколько квартир для артистов, мы стали приглашать на постановки выдающихся мастеров.
Ахунзянов четко отслеживал работу театра и, естественно, мою. Он бывал практически на всех наших премьерах. Часто приходил с министром культуры, иногда с Мустаем Каримом, с московскими гостями. Перед нашим выездом на гастроли в крупные города всегда приглашал меня, расспрашивал, как мы подготовлены к поездке, непременно звонил своим коллегам с просьбой поддержать наш коллектив. По приезде с гастролей требовал отчет. Иногда хвалил, но были случаи, когда крепко ругал. Было и такое, что после «воспитательной» беседы он выгонял меня из своего кабинета, и мне казалось, это конец, надо собирать «шмотки». Чаще всего воспитательные уроки были справедливыми. Они и сделали меня руководителем театра.
Ахунзянов был разным, но при этом всегда был человеком чести. Он мог безжалостно отругать, достойно поблагодарить. К примеру, был такой случай. Мы с профессором Зилей Шингареевой провели социологические исследования зрительской аудитории на примере русского театра. Их результаты были хорошо приняты на научных конференциях в Таллине, Кишиневе, опубликованы в московском академическом журнале. Но главное – они были практически полезны для работы.
Я принес эти материалы Тагиру Исмагиловичу. Он начал их читать и вдруг возмущенно сказал:
– Мы столько делаем для культуры, а вы всё недовольны. Это не наука, а шарлатанство!
Я по глупости вставил:
– Вы неправы, наука ведь не театр, в ней аплодисменты ни к чему.
Ведь знал же, что с его вспыльчивым характером такие реплики недопустимы, да еще в таком контексте. И как это у меня вырвалось, даже не знаю. Тагир Исмагилович отбросил текст, снял очки в модной, тяжелой роговой оправе, бросил их на стол, да так, что они отлетели в меня. Не помню, какие слова он произнес, не все они были печатными. В общем, я был изгнан из кабинета.
Не скрою, очень расстроился, такая форма общения у нас была впервые. Думал, ну все – прощай, театр. Пришел на работу, стал собирать документы, личные вещи.
На следующий день прихожу на службу с опозданием. Секретарь говорит, что звонили из приемной Ахунзянова, просили позвонить.
Ну вот, началось.
Звоню. Секретарь говорит: «Тагир Исмагилович приглашает вас и просит принести справку по социологии».
Ахунзянов вышел из-за рабочего стола, поздоровался как ни в чем не бывало:
– Ты меня извини. Вчера я погорячился. Секретарь обкома тоже человек. Устал, накопилось. Пригласил за длинный стол заседаний, и два часа мы обсуждали справку.
Прощаясь, он сказал:
– Эту работу нужно обязательно продолжить. Только не в «окопах» русского театра, а по всей отрасли.
Позже так и случилось.
Тагир Исмагилович был редким типом руководителя такого уровня, который мог извиниться перед подчиненным. А может быть, даже единственным.
Бывало и по-другому. Мы были на гастролях в Ульяновске. Театр старой постройки, небольшой, уютный. Рядом с театром – здание обкома партии. Возможно, поэтому на открытии гастролей пришел первый секретарь Ульяновского обкома КПСС Г. Колбин, авторитетный партийный функционер, большой симпатичный человек (после Ульяновска он некоторое время работал первым секретарем ЦК компартии Казахстана). После спектакля Колбин пригласил меня и сердечно благодарил за хороший спектакль, пожелал удачных гастролей. На следующий день на спектакле присутствовали все руководители районов города. По всей видимости, Колбин был театральным человеком, потому что он с супругой приходил на наши спектакли еще несколько раз, причем без предупреждения, чем ставил меня в затруднительное положение. При такой поддержке гастроли прошли более чем успешно.
Через несколько дней по возвращении прихожу к Тагиру Исмагиловичу с отчетом. Не успел я и слова сказать, Ахунзянов говорит:
– Всякие письма я получал, но такого еще не было. Что там случилось у тебя с Колбиным? – И передает мне письмо:

Башкирский обком КПСС,
товарищу ШАКИРОВУ МИДХАТУ ЗАКИРОВИЧУ
Президиум Верховного Совета БАССР,
товарищу СУЛТАНОВУ ФАЙЗУЛЛЕ ВАЛЕЕВИЧУ
Совет Министров Башкирской АССР,
товарищу АКНАЗАРОВУ ЗЕКЕРИЮ ШАРАФУТДИНОВИЧУ

С 1 по 30 июля 1984 года в г. Ульяновске и области успешно прошли гастроли Республиканского ордена Трудового Красного Знамени Русского драматического театра Башкирской АССР. За этот период состоялось 58 спектаклей и обслужено 36,5 тысяч зрителей. Гастроли театра явились крупным событием в культурной жизни родины В. И. Ленина. Ульяновцы тепло встретили спектакли театра «Страна Айгуль» М. Карима, «Пять романсов в старом доме» В. Арро, «Гамлет» В. Шекспира, «Царь Федор Иоаннович» А. Толстого и другие…
Запоминающиеся и яркие образы созданы актерами Республиканского театра – народным артистом РСФСР Прибыловым В. А., заслуженным артистом РСФСР и БАССР Дроздовым Н. М., лауреатом премии комсомола Башкирии Терентьевым В. А., артисткой Галимовой А. Р.
Успешной организации гастролей театра во многом способствовал его директор, художественный руководитель т. Стрижевский В. А.
Ульяновский обком КПСС и облисполком выражает признательность и глубокую благодарность коллективу Республиканского ордена Трудового Красного Знамени Русского драматического театра Башкирской АССР за активное участие в культурном обслуживании трудящихся области в период летних гастролей 1984 года.
Секретарь обкома КПСС Г. В. Колбин, Председатель облисполкома А. М. Большов.

***

Каждый из нас, что греха таить, уверен в своей непогрешимости и считает себя всегда правым, в любой ситуации. А по жизни часто бывает не так. Сын Ахунзянова и его однокурсники по университету что-то «нашкодили». Всем дали по выговору и оставили продолжать учебу, а Тагир Исмагилович «вырвал» своего парня из университета и отправил в армию. Дочка с отличием окончила медицинский институт, решила продолжить образование в аспирантуре. Ахунзянов отправляет ее в большой, но провинциальный город, где она с успехом защитила диссертацию, стала ведущим кардиологом.
К своим он был строг, может быть даже более, чем к другим. Но в редкие минуты откровения признавался в нежных чувствах к жене, дочке, но особые чувства надежды и любви он испытывал к сыну.
Тагир Исмагилович работал с выдающимся упорством и талантом и очень уважал и поддерживал трудоголиков. Он был умный, сильный и справедливый человек. Каждый день ему приходилось «разруливать» бесконечное количество сложных ситуаций: личных, общественных, государственных. Пусть тот, кто не разделяет эту точку зрения, хотя бы на денек, хотя бы виртуально, сядет в его кресло. К нему шли «табуном» и, как правило, просить. Почетные звания, квартиры, премии… И попробуй отказать – сразу жалоба, да не куда-нибудь, а непременно в ЦК.
…Когда стала рассыпаться страна, и вместе с ней со скрипом, как столетний сухостой, падала партия коммунистов, первая куча хвороста образовалась в обкоме партии. Ахунзянов закрылся в рабочем кабинете. В приемной пусто, но секретарь преградила путь в кабинет. Тагир Исмагилович работал в должности секретаря обкома более двадцати лет, сегодня был последний день, никого не принимал. Пришлось оставить письмо его помощнице. Прошло два десятилетия, можно не скрывать, вот оно:
«Уважаемый Тагир Исмагилович!
Я оставляю Вам это письмо потому, что говорить об уважении и привязанности к Вам Вы бы мне не позволили.
После того, что сейчас говорят и особенно пишут, мое уважение к Вам еще более утвердилось потому, что, как я понял из сообщения, Вы в трудную минуту не отступились, не бросили в забытье своих убеждений (не мне судить, верных или не верных).
Теперь, когда Вы уходите с поста, я могу признаться: многие годы Вы были для меня высоким примером. Ваша работоспособность, энциклопедическая эрудированность, непостижимое желание поддержать мало-мальски стоящее начинание в рутине нашей жизни меня удивляла. Я уже не говорю о том, что Вы – настоящий интеллигент, интернационалист, и по этим параметрам рядом с Вами, к сожалению, пустыня.
Лично для меня Вы всегда были и останетесь старшим тренером в жизни. Еще со времени газеты, моих (точнее – наших) первых фотокнижек, учебы в институте, работы в театре – я каждое дело примеряю на Вашу оценку. И даже когда Вы меня ругали, скажем, за Ташкент или за Евтушенко, я искал и находил оправдание Вашим обидным словам.
Моего отца не стало в 1942 году, и я ни к кому не испытывал сыновьих чувств. Пусть они будут отданы Вам».
…В последний раз я навестил Тагира Исмагиловича незадолго до дня Победы, в тот год через четыре месяца ему должно было исполниться девяносто. Как быстро пролетело время. Наставник мой заметно изменился, стекла очков стали похожи на линзы, одет по-домашнему, скажем так – демократично. Квартира его за последние тридцать лет, конечно, потускнела. Та же скромная мебель, те же фотографии на стене (некоторые из которых сделаны еще мной), и лишь огромная библиотека как бы радовалась, «подмигивая» разноцветными корешками обложек. Как-то, еще когда Ахунзянов был секретарем Башкирского обкома КПСС, я спросил у него
– Неужели вы все это прочли?
– Я быстро читаю, каждый день страниц триста.
Интеллектуальный потенциал Тагира Исмагиловича был, без сомнения, выдающимся. Обладая цепкой памятью, литературным даром, музыкальными способностями, он умел сделать верные оценки театральным и художественным произведениям. К своему же творчеству относился с легкой иронией, вероятно, поэтому свои книги подписывал псевдонимом Тагир Тагиров.
Пока Зинаида Ивановна с моей супругой готовили ужин, я «пытал» ветерана:
– Расскажите что-нибудь из своего фронтового прошлого?
– Не хочу. Я все написал в своих книжках. Война была хоть и героическая, но Победа далась такой кровью, такими жертвами, что вспоминать об этом просто нет сил.
Тагир Исмагилович откинулся на спинку дивана, обложился подушками, так, видно, ему было удобнее. Снял очки, закрыл глаза. Повисла минутная пауза. Я подумал, утомил старика. Ан, нет. Он встрепенулся и сказал:
– Я лучше прочту тебе несколько строк из Евгения Винокурова, хороший поэт, тоже фронтовик, тоже двадцать третьего года рождения.

О, сколько мудрости у басен,
Веками сложен ум, как мед,
Но как же первый шаг опасен
Встающего на пулемет.

Могилу выроют киркою,
Положат, встанут, шапки сняв,
А мудрость разведет руками,
Так ничего и не поняв.

И, перейдя на шёпот, сказал:
– Налей-ка по рюмочке, выпьем главкомовские.
Непостижимым образом Зинаида Ивановна почувствовала (услышать наш шёпот было невозможно), что мы затеваем. И громко приказала:
– Тагир, тебе нельзя, не смейте пить.
Но было уже поздно.
– За Победу, – сказал Тагир Исмагилович.
– За жизнь, – откликнулся я.

***

Так сложилось, что я давно написал эти воспоминания о Тагире Исмагиловиче Ахунзянове и даже частично их опубликовал. Теперь я слышу от «друзей притворных и врагов» разные толки. Одни говорят: ты молодец, хорошо написал о замечательном, мудром, талантливом человеке, другие ругают меня и скверно отзываются о моем старшем товарище и наставнике. Мой ответ прост. Я написал о своём понимании личности Тагира Исмагиловича. Думаю, нет, просто уверен, что мудрец, каким был Тагир Исмагилович, имел свой взгляд, свою правду, которой он был наделен эпохой, должностью, той правдой, наконец, за которую он четыре года воевал на фронтах Великой Отечественной.
Ахунзянов был щедро наделён талантами. Несмотря на чрезвычайную занятость, Тагир Исмагилович написал много литературных произведений. Среди них популярные повести: «Лейтенанты», «Комиссия», «Святые живут на небесах», «Зигуна», «Испытания», «Встретимся на “Часах”», «Портрет» и другие. После ухода на пенсию он написал роман «Скандал в Белом доме», рукопись которого мне довелось прочитать одному из первых. В основе этого произведения лежат реальные события, происходившие в партийной организации Башкирской республики в драматические времена, когда КПСС теряла свою силу и власть. Тагир Исмагилович является автором замечательной пьесы «Галия», с успехом шедшей в Башкирском академическом театре драмы имени М. Гафури. Спектакль прожил рекордные десять лет и был показан пятьсот раз! В этом театральном шедевре, поставленном народным артистом России Рифкатом Исрафиловым, блистали замечательные артисты Нурия Ирсаева и Фидан Гафаров. В их исполнении запомнились лирические песни композитора Рима Хасанова под аккомпанемент, конечно, тальянки. Успех был всенародный.
Вероятно, это увлечение музыкой и родило республиканский праздник «Тальян гармонь». Надеюсь, что многие помнят, как на улице Ленина перекрывалось движение, и приехавшие со всего Башкортостана гармонисты, баянисты и «примкнувшие» к ним самодеятельные хоровые и танцевальные коллективы в роскошных национальных костюмах с праздничным настроением начинали свой музыкальный карнавал. Вот бы возродить праздник «Тальян гармонь», настоящий народный фейерверк талантов! Впечатление от праздника «Тальян-гармонь» разделял мой добрый товарищ, народный поэт Башкирии Александр Филиппов: «Придуманный Тагиром Ахунзяновым карнавал стал знаковым, особенным, таким же красочным и разгульным, как весенний сабантуй. Вся Уфа в этот день ликовала. Поэты читали стихи, певцы пели, ансамбли плясали, веселье лилось с утра и до позднего вечера. Повсюду звучали кураи, разговаривали баяны, звенели оркестры. И во все это многозвучие музыки вплетался перебористый голос тальянки».
Когда голова покрывается седым пеплом воспоминаний, кажется, что люди немного смешны и суетливы. Пенсия, оказывается, это не только обретение свободы и одиночества: и то, и другое предполагает какой-то монашеский подвиг, сакральное чувство пустоты, которое мы пытаемся заполнить воспоминаниями. С личной верой и личной правдой. Если бы Тагир Исмагилович был жив, он для начала обругал бы меня тяжелыми армейскими словами, а потом бы грустно сказал: «Стареешь, мой юный друг, стареешь. Мудрость предпочитает тишину».
И был бы прав, но ничего не могу с собой поделать. Дуют ветры воспоминаний…

Опубликовано в Бельские просторы №11, 2021

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Стрижевский Вячеслав

Родился в Москве в 1940 году. Кандидат искусствоведения, заслуженный работник культуры РФ и РБ. Лауреат премии имени Ш. Худайбердина (1997 г.). С 1964 г. фотокорреспондент газеты «Ленинец», с 1968 г. – «Вечерняя Уфа», с 1980 г. – генеральный директор «Башфото-Нур», с 1983 г.– директор Русского театра драмы в Уфе, в 1988-2001 гг. – генеральный директор Башкирского государственного театра оперы и балета, и одновременно, заместитель министра культуры РБ.

Регистрация
Сбросить пароль