* * *
Где божественный Данте закончил земные круги,
Где пылающий Байрон любовь свою прятал за стены,
Я когда-то родился… Тех лет продолжая шаги,
Я вернусь в этот город, что вечностью назван Равенна.
Хладнокровный, как мрамор, врезается в сумерки дня
Парус, выпятив грудь.
Тает в море напев колыбельной,
Спетой не для меня. А могли бы покоить – меня
Рей сосновых качанье и шорох сосны корабельной.
Как ребенок, играл бы с дельфинами, как мореход
Вновь открыл бы и порт, и флажка указующий палец,
И сквозняк переулков Равенны, в которых живет
Дух пророчеств, летающий над тишиной усыпальниц.
Нет к пророкам любви, но к словам избежав глухоты,
Иногда одинаково слушают сердце и уши.
Там закрыты долги, и манжетами стерты висты.
Ни одним парадоксом поток перемен не нарушу.
Но хотя бы увидеть за шторами твой силуэт,
Только б глянуть в окно, толщу времени превозмогая,
Где, наполнив кувшин, чтобы в воду поставить букет
Белоснежных цветов, ты всегда меня ждешь, дорогая.
* * *
В морщинках трещин, в паутине лет
Любуется прибоем город Сет,
От рыбьей чешуи блестят лучи,
Веслом по борту лодочка стучит.
Дым парохода. Порт…
Не знаю сам
Зачем по мокрым охровым камням
Я, как француз, в берете и кашне
Шел к маяку, который Клод Моне
Изображал.
И снова – как тогда
Бесшумно кисть касается холста.
Стоит скала. Рассвета ждет коса.
Одушевляют гавань паруса,
Мне оставляя ветер кочевой
И репродукций глянец неживой.
Так от кормы волнообразных лет
Давно отстал солнцелюбивый Сет,
И, кашлянув, старательно ведет
Мечтам и дням неторопливый счет.
Когда ж по сбитой лестнице наверх
Идет, хромая, ХХI век
И набегает запад на восток,
Приятно вспомнить южный городок,
Где в свой черед под здешним маяком,
Любили жизнь художник с моряком.
ВЕЧЕРНИЙ ЛЬВОВ
Мечтательный кофе, эклектика пиццы,
Каменья тенистого средневековья, –
Все в улочке сгорбленной, словно черница,
Ведомая в жизни иною любовью,
Иной тишиной сокровенных печалей,
Смягчающих наших сует аритмию.
Еще от перрона состав не отчалил,
И можно поставить лампадку Марии…
Поверить, что жизнь повторяется снова,
Чтоб хлопнуть тебя по плечу фамильярно,
Вернув к дружелюбию старого Львова,
Позвавшего выпить за столик «кавярни».
Но стихли к луне обращенные тосты,
Легко в силуэт превращается башня,
И кажется, что в настоящем, то – просто,
А то, что еще ожидает, – не страшно.
* * *
Все, как по нотам: клекот страсти,
Мятеж, переворот зеркальный
Как способ отраженья власти,
Созданье символов опальных.
Триумф. Надежды. Обещанья.
Призыв к аналогам былого.
Страх. Депрессивное молчанье
Как плата за свободу слова.
И что от переделки мира
Вернет к себе?
Ах, неужели!..
Шаги державинской Плениры,
Свирель для маленькой Адели.
* * *
Солнце низко – почти у обочины,
Темный холод идет от воды.
Для кого к небесам приторочена
Одинокая блестка звезды?
Даже свечку неровно оплавило
Наваждение смутных времен,
Где под игры подогнаны правила,
И не каждому писан закон.
Только ночь не бывает рассудочной.
Открывается небо окном.
В доме тихо, за стенами – сумрачно.
Утомленно широким крестом
В обе стороны руки раскинуты,
Будто хочешь обнять белый свет.
Все попрал бы, как ангел низринутый.
Но иного спасения нет.
ПРОСЬБА К АНГЕЛУ
Побудь со мной у правого плеча,
Оставь свою намоленную фреску,
Подай мне знак, пока горит свеча,
Качнув рукой незримой занавеску,
Раздуй огонь во снах, как наяву:
Он помнит вечность, он – ее движенье.
И я прочту Десятую главу,
И «Мертвых душ» узнаю продолженье.
Представлю, как, смеясь, горел Щедрин,
Как Достоевский морщит лоб угрюмый,
Как Герцен смотрит пристально в камин,
Чтобы былое превратилось в думы.
Благое дело рукописи жечь, –
Есть, что беречь и от чего отречься…
Не столько речь важна, не столько печь,
Как самому до этого обжечься.
* * *
«Кузнечик дорогой…»
М. Ломоносов
Кузнечик на моем ботинке
Сидит, расправив пеньем грудь.
Но чем свистящей хворостинкой
Его сольфеджио спугнуть,
Мы лучше солнышком подышим, –
Два незнакомых существа.
И пообщаемся неслышно
По праву лирного родства.
Опубликовано в Гостиная 2019
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!