«Я встретил удивительного человека – и по уму, и по характеру. Она – мое счастье, сам я ничего не стою, мне просто выпал в жизни выигрыш – моя Лида». Так Михаил Танич отзывался о своей супруге – Лидии Козловой. Познакомились они на вечеринке. За спиной у Танича были фронт и 6 лет лагерей.
Он был на 14 лет старше, но такие встречи предопределяют Небеса.
– Лидия Николаевна, ваша совместная жизнь с Михаилом Таничем началась в Сталинградской области, в поселке Светлый Яр?
– Да. 7-го ноября 1956 года мы познакомились, а 5-го марта 1957 года я приехала к нему в поселок Светлый яр. Танич уже был реабилитирован и работал в местной газете. Снимал комнату. Своего у него ничего не было, только чайная ложечка и «думка» – подушечка такая маленькая. хозяева поняли, что приехала невеста, и подарили нам кусочек сала и несколько яиц. И это у нас был свадебный ужин. Мы прожили год в поселке Светлый яр, и я к нему всё время приставала:
«Ну отправь ты свои стихи в Москву, у тебя хорошие стихи, ты настоящий поэт».
– Вы так хорошо разбирались в поэзии? – я поэзию любила, понимала. У самой рождались иногда стихи, ещё до Танича, но у меня хватала чувства неприемлемости собственного творчества; относилась я к себе критически, думала: «Да нет, все это очень плохо, что я пишу.
Настоящие поэты – Марина Цветаева, Анна Ахматова». я читала Пушкина и понимала, что лучше никто ничего не напишет; знала наизусть всего Есенина и понимала, что у Танича такой же лёгкий стиль. Поэтому вы можете представить, как я преклонялась перед ним, ведь он таким же был талантливым, как и мои любимые поэты.
– Нам, конечно, в разговоре Танича не обойти, я это понимаю, но мне всетаки хотелось написать материал про вас, Лидия Николаевна.
– Пожалуйста, я только доскажу. Танич долго-долго не прислушивался к моим уговорам, потом все-таки собрал несколько стихотворений, вложил в конверт и отправил в «Литературную газету».
– Это какой уже был год?
– Ой, миленький мой, да неужели, Володя, я могу все помнить? Это было очень давно, в 1957 году, я думаю. Ответ он получил от Булата Окуджавы, который заведовал в газете отделом поэзии. Письмо было на двух страницах. Окуджава хвалил Танича, обещал опубликовать стихи, приглашал приехать в Москву, хотел с ним познакомиться. Танич собрался, поехал. Окуджава принял его как брата. Потом, как оказалось, судьбы у них были очень схожие. У Булата отца тоже расстреляли, маму посадили, а его самого, чтобы он не мозолил никому глаза, родственники отправили из Москвы куда-то на Север, в какое-то местечко, где он работал учителем. При встрече Окуджава сказал Таничу: «Миша, ты там пропадешь, тебе надо переезжать в Москву, нельзя жить в такой глухомани, ты там сопьешься».
– Танич выпивал?
– Он выпивал в меру, но он был нищим! А чем нищий человек может себя согреть? Выпить и потом расслабиться.
В общем, после поездки в Москву Танича направили работать в Сталинград, на строительство алюминиевого завода, он на стройке выпускал газету. Там ему дали однокомнатную квартиру, это было просто чудо какое-то, и мы эту квартиру потом поменяли на Орехово-Зуево, перебрались в Московскую область.
– Ваш переезд отметился заметной вехой. Я вам по памяти даже напою:
Подмосковный городок,
Липы жёлтые в рядок;
Подпевает электричке
Ткацкой фабрики гудок.…
– Да, это уже был 1961 год. «Текстильный городок» – первая песня на стихи Танича. я была в восторге от этой песни. я всегда любила поэзию Танича, а уж это был чистый неореализм, прямо с улицы песня была написана. я как-то чувствовала, что она придется людям по сердцу. Потом они с яном Френкелем написали много песен и для кинофильмов, и для исполнителей. Мы дружили семьями, ходили вместе в лес, грибочки собирали, жарили с картошкой.
– Хорошо, Лидия Николаевна, когда вы себя оценили как поэта?
– Ой, я до сих пор начинаю перечитывать свои стихи и думаю: не надо это никому показывать. я невероятно требовательна к себе.
– Такая требовательность и выдает в человеке настоящего художника.
Ваша единственная книжка стихов вышла в 1990 году? – я не писала специально стихи, они сами лезли из меня целыми строчками, четверостишиями. я где-то там записывала и боялась Таничу показывать. Пишу, пишу, толстая тетрадка у меня уже набралась. Это мы прожили вместе уже двадцать лет. И однажды я решилась: «Миша, знаешь, я хочу тебе одну тетрадку показать». Он говорит: «Какую тетрадку?» я даю ему тетрадку со своими стихами.
Он потрясен. Он не ожидал такого. Ушел к себе в кабинет, долго не возвращался. я, конечно, трясусь, дергаюсь. Он вышел и сказал: «А ты знаешь, ничего, ничего так, даже на Ахматову похоже».
В общем, он меня благословил. А время шло. И я поехала в издательство «Советский писатель». Таничу ничего не сказала. Приехала в издательство, оставила рукопись. через несколько недель поехала узнать, мне говорят: «Вы знаете, нам понравилось, мы хотим издать».
– Вот видите, а вы говорите… И Танич благословил, и в издательстве стихи одобрили…
– В «Советском писателе» книгу издать только в десять лет один раз доходила очередь членов Союза писателей, а я к ним с улицы пришла. Танич был, конечно, знаменитым, но я к нему не обращалась. Мне было стыдно настоящего поэта втягивать в свои дела, поэтому я на него не облокачивалась. Но у меня всегда закрадывалась мысль, что мои стихи – не настоящие, настоящие стихи я отличаю. я не судила строго тех графоманов, которых полно и в Союзе писателей, но себя судила очень строго. Поэтому я больше не ходила никогда в издательства.
– Мне трудно с вами согласиться, потому что ваше, например, стихотворение «Снег кружится» – это ведь и есть сама Поэзия.
Такого снегопада, такого снегопада
Давно не помнят здешние места.
А снег не знал и падал, а снег не знал и падал.
Земля была прекрасна, прекрасна и чиста.
………………………………………..
На выпавший на белый, на выпавший на белый,
На этот чистый, невесомый снег
Ложится самый первый, ложится самый первый,
И робкий, и несмелый, на твой похожий след.
Пронзительные и волшебные слова…. – я понимала так, что если в доме есть один поэт, то нельзя лезть поперед батьки в пекло. Поэт что-то сочинит, он уже счастлив, а тут ещё жена начинает сочинять, жить творчеством, стихами, что получится?
Приезжали к нам домой известные писатели, поэты – и разве можно было при них высунуться? я на них смотрела с восторгом! С Беллой Ахмадулиной дружила и даже не смела заикнуться, что пишу стихи. Она была великая поэтесса!
Приезжал Булат Окуджава, приезжали Володя Войнович и Саша Галич, все, все, все знаменитые люди того времени, и разве можно было при них мне как-то проявить себя? я сидела тихой сапой… Пили водку, но никогда не было такого пьянства, чтобы ради пьянства. Всегда было обязательным чтение стихов. Саша Межиров, он часто приезжал, всегда читал свои стихи, и неужели я могла набраться наглости, сказать: «Сашенька, я тоже сочиняю». я, конечно, зашивала ниткой рот. Это было общество талантливых людей, и большое было наслаждение общаться с ними.
– Как ваше знаменитое стихотворение превратилось в песню?
– Вот да! Это был, наверно, 1987 год. К Таничу шел весь народ, он был настолько знаменитым, что к нему шел весь народ. Пришел однажды руководитель ВИА «Пламя» Серёжа Березин. Михаил Исаевич был очень занят, и Серёжа оставил кассету со своими мелодиями, чтобы Танич послушал и подобрал текст. Проходит неделя, вторая, третья, а Танич все никак не может найти время. я начинаю переживать, что придет Березин, а текстов нет. И я решила подобрать что-то из своих стихов. У меня было стихотворение «Снег кружится», я переделала размер, чтобы он подходил под мелодию, и когда Березин пришел, дала ему свое стихотворение. Он глазами пробежал, свернул листок, молча положил в карман, повернулся и ушел, ни «до свидания», ничего не сказал. я думаю: «Ну ничего себе, значит, я галиматью такую накатала, что получился один срам».
Проходит несколько дней, Серёжа Березин приносит запись, Танич послушал, говорит: «Ну ничего, ничего…»
– Похвалил, значит.
– Березин потом ещё ходил полгода по редакциям, меня вызывали на Всесоюзное радио, часа полтора расспрашивали, наконец, решили песню передать по радио. Это было уже лето. Мне Серёжа Березин звонит, он был на юге где-то, на гастролях, и говорит: «Лида, вы не представляете, что тут творится, на улице жара, тридцать градусов, люди купаются в море и поют: “Снег кружится, летает, летает…”» Вот так это было. Это была моя первая песня, у нее счастливая судьба, поскольку она понравилась людям и очень быстро стала популярной.
– Вы повторили успех первой песни Михаила Танича…
– Потом вторая моя песня, «Айсберг», стала знаменитой. На эстрадном фронте это чутко уловили и стали обращаться ко мне.
– На ваши стихи пели самые крупные звезды эстрады: Людмила Гурченко, Валентина Толкунова, Эдита Пьеха, Алла Пугачёва…
– Первыми были Лариса Долина и Ирина Понаровская. Это все подружки наши. Подружки Танича. Они приходили, сидели вот так же за столом, как мы с вами, пили – кто чай, кто что-нибудь покрепче. Спрашивали совета, Танич им советовал, как быть. Потом они его обцеловывали и уходили. Такая вот была дружба.
– Правда, что песню «Я не красавчик» Валерий Сюткин выиграл в бильярд?
– У нас в квартире на втором этаже стоит бильярд. Сюткин к нам ходил, они играли с Таничем, и однажды Танич говорит: «Слушай, Валера, ты ведь тоже музыку сочиняешь, а у нас с тобой ни одной песни нет». Валера говорит: «Михаил Исаевич, я как бы не смею к вам обратиться». «А пойдем, – предлагает Танич, – наверх, если выиграешь у меня в бильярд, я тебе напишу слова». Они поднялись, и то ли Танич поддался, то ли Сюткин был в ударе, но он выиграл, и это был один-единственный раз, когда он выиграл у Танича. Танич дал ему уже готовое стихотворение, и Сюткин подобрал потом мелодию на этот текст.
– Вы прожили с Таничем 52 года, и без него – уже 13 лет… Время лечит раны? – я вам скажу кощунственную вещь. я, конечно, до сих пор эту потерю не пережила, но у меня никогда не было такого, чтобы я пришла в уныние, в апатию, чтобы я рыдала. Даже когда мы похоронили Танича, мы на могиле и на кладбище не плакали: ни я, ни дочери, ни внуки… Мы пришли домой, сели за стол, думали, сейчас в своем кругу расслабимся, и можно будет поплакать, но кто-то включил его песни, и мы стали улыбаться… Господи, какие мы счастливые люди, что Господь нам позволил много лет прожить с таким интереснейшим человеком…
– Сейчас вы пишите стихи?
– Мне 84 года. Один Гёте до такого возраста писал, остальные поэты раньше закончили это дело.
– Вы задорный и весёлый человек по жизни?
– Весёлый! А чего плакать?! Мы страдаем, мучаемся, боимся и плачем от неизвестности, а когда все известно, мы берём себя в руки и переживаем это.
– Вы как-то говорили в интервью, что в архиве Михаила Танича ещё есть стихи, которые не звучали в песнях и не публиковались…
– Он ежедневно писал песни и стихи. Дело в том, что я художественный руководитель группы «Лесоповал», и вот уже после Танича я сделала на его стихи и на музыку разных композиторов несколько альбомов, сейчас посчитаю, 8 альбомов по 12 песен. Это больше сотни песен уже сделано. Слава Богу, ещё есть несколько композиторов, мелодистов, которые могут создать музыку, соответствующую не только стихам, но и теме, понимать, быть музыкальными поэтами.
– Можно сказать, что группа «Лесоповал» – это ваше совместное с Таничем детище?
– Он так считал, я, естественно, не соглашалась. Но группа существует 32 года, и последние 15 лет я руковожу коллективом, хотя уже не выхожу из дома.
По одному ребята сами сюда приезжают. У нас певцов четыре человека. Каждый на свой разум репетирует, потом приезжают сюда, и я вношу правки. Какие это правки? Можно сказать, что они режиссерские. Все-таки я видела заключённых.
С трёх до тринадцати лет я видела их каждый день, и можно сказать, что знаю бывших зэков как облупленных. я выросла рядом с Домом инвалидов. Там были бывшие фронтовики, без рук, без ног, с обожженными и изуродованными лицами, и там были бывшие зэки-доходяги, умирающие, виноватые ли, нет ли – мы не знаем, но умирающие перед Богом все равны. И там, перед уходом в мир иной, они все задумывались о Боге.
Это только кажется, что мы такие сильные и обойдёмся без Бога, а вот когда приходит этот последний миг, то каждый вспоминает о душе своей, вспоминает Бога.
В Доме инвалидов бывших зэков и бывших фронтовиков содержали вместе, их сюда свозили умирать. И ежедневно выезжала телега, на которой лежал труп, без гроба, их только закрывали тканью и везли, и звучал тележный скрип вместо похоронной музыки.
– Вам Михаил Исаевич рассказывал про лагерную жизнь?
– Он старался эту тему никогда не вспоминать. Кто вспоминает про то, как был приговорен к смерти, а потом все-таки, слава Богу, выжил?
– Значит, он в стихи вложил свои воспоминания. Спасибо вам большое за беседу, хотя я не выполнил свою задачу. Хотел написать материал про вас, но вы с Таничем неотделимы друг от друга…
Опубликовано в Новая Немига литературная №1, 2023
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!