Владимир Еранов. КАКОЙ-ТО ПОДОЗРИТЕЛЬНЫЙ НАМЕК…

* * *

Девочка моя Таня
еще не имеет тайн,
да и какие тайны
бывают у маленьких Тань?

Таня не морщит носик,
не делает скорбный вид,
если животик ноет
или зубик болит.

Небо ее в ромашках,
добрый волшебник с ней,
и даже коза рогатая
не страх вызывает, а смех.

Самый ценный подарок
для Тани горсть конфет.
Хаос – ее порядок,
а «да» означает «нет».

Так и живет, козявка,
на улице топнет ногой:
«Папа, а я казяла,
что не пойду домой!»

Машет Таня руками,
потешно являя злость, –
так папу она ругает
за несговорчивость.

* * *

Иметь или быть?
Э. Фромм

Чужие печеньки всегда вкусней,
чужие идеи – масштабней,
чужая жена – своя рядом с ней
не женщиной видится – бабой.

Дорога своя бесконечно длинна,
чужие пути – окольней,
вид безграничней и краше на
простор – с чужой колокольни.

Куда взгляд ни кинь, везде видишь клин,
другим свет везде зеленый,
все как титаны, лишь ты один
опять не найдешь силенок.

Когда иной поэт от сохи
сызнова входит в моду,
то ты потом на свои стихи
без слез и смотреть не можешь.

А если кто-нибудь строит дом,
в затратах не зная меры,
была бы возможность – свои врезал в нем
замки во все его двери.

Вот так и решаем – иметь или быть
и тут же спешим, не по Фромму,
чужой спиной свою спину прикрыть
во время войн и погромов.

Но кто же, глаза отводя от стыда,
избрал бы иную участь,
ведь это единственный раз, когда
чужое не кажется лучшим.

* * *

У меня калоши –
чернозема цвет.
Я мужик хороший,
огородник – нет.

Помню, дело было
по весне, на май,
подогнали вилы,
говорят – копай.

Зубья в землю вдвинув,
все изрыл, как крот, –
надсаждает спину
этот огород.

Рассадил все грядки,
погодил пока,
возвращаюсь – гладко:
хоть бы тень ростка.

Поднимался рано
под диванный всхлип,
на гряды из крана
и из бочки лил,

удобряя пажить,
счет неделям вел –
огород мой так же,
как король, был гол.

Проведя пол-лета
в беготне такой,
наконец на это
я махнул рукой.

Надоело вусмерть
получать взамен
от работы – пустошь,
от заботы – тлен.

«Колдовская сила,
знать, чудит луна!» –
бабка объяснила
мудрая одна.

Развеселый, в общем,
у меня сюжет.
Я мужик хороший,
огородник – нет.

* * *

Я не помню обид
на людей и на Бога,
даже если забит
и живу одиноко,
даже если навзрыд
плачу ночью в подушку,
я не помню обид –
потому-потому что.

Я не помню обид,
как не помнят слепые
переменчивый вид
мест, где все они были, –
свет, пространство, цвета
мало, стало быть, значат,
ибо эти места
они помнят иначе.

Я не помню обид
не напрасно, не всуе,
пусть сбивают с копыт
или только лупцуют,
жизнь и та мне грозит
сдвинуть с прежней орбиты,
но не помню обид,
так что даже обидно.

* * *

Смерть приходит внезапно,
не от чьих-нибудь рук,
не сегодня, не завтра,
а когда-нибудь вдруг.

Ищет жертву, вражина,
там, где каждый ей враг,
не находит причину,
а является так.

Проберется задами
как-нибудь в темноте
и тебя поджидает,
но не вычислишь где.

И потом, воровато
притворив ворота,
входит в дом твой когда-то.
Но не вспомнишь когда.

БЫТОВОЕ

«Жизнь без идей загадки лишена, –
за чашкой чая молвила жена, –
иной из-за идей вступает в спор,
другой идет на плаху и костер».

В ее словах не слышать я не мог
какой-то подозрительный намек,
поскольку над идеями не чах
и избегал любых костров и плах.

Я не мыслитель вовсе, а пиит,
но что поделать, раз жена велит.
Весь день в раздумьях трудных морщил
лоб,
но ни одной идеи не наскреб.

И, ощущая, стало быть, вину,
что не сумел порадовать жену,
я как-то опасался между тем
внезапно стать творцом философем.

«Как будем жить, когда ни бе ни ме
ни у кого из нас нет на уме?»
Но мне-то что, я тут же: «Не серчай!
Пойдем, как прежде, пить на кухню чай».

* * *

Меня накрыло медным тазом
всерьез, надолго, не впервой,
причем накрыло как-то разом
и как-то сразу с головой.

Я в нем отныне, как в пещере,
и свой преследую расчет,
а что – нигде не давит череп,
грудь не теснит, в плечах не жмет.

Я обживаюсь в нем усердно,
вникая в тайны бытия,
со мною рядом по соседству
притих такой же, как и я.

Мы под единым небом медным
мусолим мысль, что всё – тщета,
и не узрели за беседой,
что не одни – нас больше ста.

Пока разглядывали эту
гурьбу людей со всех сторон,
их прибавлялось – стало где-то,
по всем подсчетам, с миллион!

Рукой невидимой как в гетто
мы вместе собраны зараз.
Таз медный – это вся планета,
вселенная – как медный таз…

…Когда, приняв тела на вырост,
мы дух в них взращиваем свой,
нас накрывает этим миром,
как тазом медным, с головой.

Опубликовано в Огни Кузбасса №4, 2021