Начало сезона. Мясо нужно.
Промысел впереди.
Дождись непогоду, а как завьюжит —
Бери карабин и иди.
За хребет ушёл подшумелый зверь.
Однако жалко бросать.
«Однако, придётся,— сказал человек,—
Нынче в тайге ночевать».
Человек уже смотрел на огонь,
Когда притащился кобель.
Тогда человек развязал мешок
И дал кобелю сухарей.
Одиннадцать раз повернулся пёс,
Прежде чем лечь на снег.
«Одиннадцать раз — хороший знак»,—
Подумал человек.
Усталость в тайге всегда за спиной.
Постель недолго стелить,
А за зверем походишь, так перед сном
И глаза забудешь закрыть.
Человек разомлел от костёрных ласк,
Да и за день крепко устал.
Дров маловато на ночь припас —
Маленько не рассчитал.
А холод будит. Кабы не он —
Спи, как смолёвый пень.
Морозом краток таёжный сон.
Скорей бы рассвет и день.
«Чаю сварить, покудова ночь,
Да портяночки подсушить»,—
Встал человек и пошёл приволочь
Пару добрых сушин.
С развилины кедра щерится чёрт.
И чёрт произнёс: «И-и-и раз!»
И острым, как шило, еловым сучком
Человек себе выколол глаз.
«Пихтовый сок… вскипятить воды…»
Опухли щека и нос.
И единственным зрителем этой беды
Был бессловесный пёс.
Пёс с ладоней кровь облизал.
Беспомощна первая мысль.
Сознанье беды — слезой в глазу.
В другом — кровавая слизь.
Мужчиной был тот человек
И таёжник до мозга костей.
И немало успел повидать за век
Ранений, травм и смертей.
«Было бы хуже лишиться ноги.
Не допрыгаешь без неё.
Без глаза можно. Господь, помоги
Скорее дойти в зимовьё.
Два перевала и три ключа
Недлинных, но путь есть путь,
Как много минут в осенних ночах,
О ночлеге теперь забудь.
Теперь тебя понесут вперёд
Отчаянье, страх и боль.
И опасность сознанье твоё печёт
Хуже, чем рану — соль».
Он снял с сука боевой карабин
И достал трофейный фонарь.
И повторил: «Господь, помоги!
Выручал же, бывало, встарь…»
С двумя-то глазами после пурги
Трудно «в пяту» выходить.
А тут от боли мутятся мозги,
Недолго и заблудить.
И трое суток плутал человек.
Поморозился, изнемог.
На колоде он видел лежащий снег,
А думал — это порог.
Из подручных сушин разводил костры
И сидел навроде совы.
Замерзал, а казалось ему — от жары
Загнило полголовы.
Костёр догорал. Он долго не мог
Себя заставить встать.
Сухари кончал, от воды снеговой
Хотелось соли и спать.
Близка мечта о пуле в висок,
«7,62» при себе.
Мучений нет, и брусничный сок —
Струйками на снег бел.
С глазу на глаз со своей бедой,
Судьбы недогляд, недо ´мысел.
Мысль поплавком над беды глубиной:
«Мужикам поломаю промысел».
Не о зрячем куске шкуры своей,
Слизи кровавой в руках,—
О фарте тяжёлых охотничьих дней,
О напарниках-мужиках.
Нашли его на четвёртый день.
Помог прибежавший пёс.
Тело в сенях прислонили к стене —
Под сорок стоял мороз.
Он не дошёл метров семьсот.
Так, ползя, и лежал,
Самокрутной бумаги мятый клочок
В деревянных губах держал.
Накарякал на нём тринадцать слов:
«Прошу, мужики, простить.
Мне самому помирать не с руки —
Вам не хотел насолить».
Мужики положили ему стоять
В сенях до самой весны.
Почту с бедой за сто вёрст гонять —
Кому от этого смысл?
Даже шутили: «Пусть-ка придёт
Какой ли бездельник-вор —
Тут же в сенях в штаны накладёт,
Не успеет скакнуть во двор».
Втроём веселее. Всё ж артель.
В избушке, в тайге, в снегу.
Прощались-здоровкались каждый день,
Идя из тайги в тайгу.
«Иван, покудова. Скоро день.
Не журись. Чё не быват?»
А он молчит, как смолёвый пень.
А вроде как людям рад.
Жёнке его отдали пай.
Сколь добыли — на троих.
И в деревне никто так и не знал,
Что охотничал в неживых.
Историю эту мне рассказал
Один «промышленный» дед.
И закончил на том, что таких людей
Теперь и в музеях нет.
«Ноне не та пошла молодёжь.
Ей таёжной науки не знать.
За зайцем спаршшика не найдёшь,
Не токмо берлогу брать».
Опубликовано в Енисей №1, 2019