Виктор Кудрявцев. СТИХИ В ЖУРНАЛЕ “ЛИТЕРАТУРНЫЙ ИЕРУСАЛИМ” №34

*   *   *
Прячу в детскую курточку мерзкую дрожь
У распоротой лезвием братской могилы.
Что там, в месиве липком, не сразу поймешь.
Тракторист побелел. Следом баба завыла.
В горле бился затравленной мышью комок,
Словно Соня из гетто, просился наружу.
Я хотел сделать шаг из толпы, и не мог,
Опустившись безжизненной торбою в лужу.
Конопатый пацан отразился в воде,
Потянувшись ладонью, отпрянул с опаской.
Губы молча кричали: «Мы живы? Мы где?» –
Почерневшие, глиной забитые вязкой…

*   *   *
У подъезда лапы елок:
Вот еще один усоп.
Тих насупленный поселок.
Одинокий желтый гроб
Без свидетелей, без судей
Погрузили на ГАЗон.
«Вот и ладно. Все там будем.
Повезло тебе, Семен:
Без болезни, в одночасье… –
Теща крестится вослед
(Не решит никак Настасья,
Ей заплакать или нет?) –
Ни копеечки, – куда там!
А бывало, всем двором…»

…Вот и прибыли «до хаты»:
Не погост – аэродром!
Под дождем лежать не сладко,
В небо уперев кадык.
«Надо, Сема, – пересадка,
Что с того, что не привык.
Потерпи еще минутку –
Не найти никак гвоздей…»

(Две вороны-проститутки
Смачно каркнули с ветвей).
Застучали – три-четыре –
Молотками вразнобой…
Вот и «всё, что в этом мире
Называется судьбой».

НИКОГДА

Едва проснусь, потрогав пустоту,
Чтоб убедиться – я в своей кровати,
Оно уже маячит на посту,
Как нянечка в застиранном халате.

Холодное, слепое «никогда»,
Пытаясь промычать людские звуки,
Уродцем обмирая от стыда,
Глазами просит взять его на руки.

На что ты мне, убогое дитя
С голодной слабоумною улыбкой,
Которое иль спьяну, иль шутя
Старуха положила мимо зыбки?

На что ты мне? Я знаю наперед,
Что никогда не приласкаю внуков,
Как не верну тот сумасшедший год –
Короткий миг – за час перед разлукой,

Что сорняку засохшему нельзя
Услышать задыхающийся голос
И ощутить, ладонью вниз скользя,
Как переходит шелк в курчавый волос,

Что темный, беспощадный Божий бич
Не перестанет властвовать над нами,
Что ногти никогда уже не стричь
Полуслепой, почти прозрачной маме,

И никогда, ты слышишь, никогда
(О этот звук, томительный и древний)
Мне не запеть, как пели провода
В ненастный день за нашею деревней.

*   *   *
Пластилиновое небо.
Отпечатки Божьих рук.
(Был я в мире, или не был?..)
Шелестит гончарный круг.

Чтобы голый и дрожащий
Был и я отправлен в бой,
В черепками полный ящик,
Называемый судьбой.

*   *  *
Те старики, которых стариками
Считали мы в начальных классах школы,
Все умерли давно. Мы стали старше
Их, сорока-пятидесятилетних,
Но стариками не зовем себя,
И обижаемся, и долго молча плачем,
Уткнув худой небритый подбородок
В отцовский китель, мамин плащ немодный,
Висящие на пыльном чердаке.

Ну что тут скажешь – все мы только дети,
Играющие на краю обрыва,
Манящего прохладою речною,
Покоем и вечерним тихим светом
Под пологом родительских небес,
И тайной, бесконечной жуткой тайной,
В присутствии которой стынут руки,
Немеют губы и мрачится разум…

Возьми скорей нас на руки, Господь!

*   *   *
Памяти Тани

Смеркается… Бездомный Новый годУже маячит зябко за погостом.
Горбатый крест цветущею коростой
Напоминает: всё, увы, течет…

Сгребает ветер фантики конфет,
Пожухлые гвоздики, хризантемы…
А снега нет… Пустые дали немы,
Как год назад, как много сотен лет.

У холмика – то там, то тут – следы:
Тоскливые, забытые, собачьи.
А я-то думал, кто там тихо плачет,
К ограде притулившись, у ветлы?

И вот бежит и руки лижет мне
(Они еще хранят хозяйкин запах),
Кладет на грудь доверчивые лапы:
Не уходи, не оставляй нас, не…

Шуршанье шин. Последний поворот.
И пес бежит, не отставая, следом.
И землю укрывает белым пледом
Счастливый для кого-то Новый год.

*   *   *
Ветер собирает листья в стаю,
Нанизав на шелковую нить.
Вы меня не любите, я знаю, –
Разве можно мертвого любить?
Сиротеют ясени и клены,
Растеряв по свету дочерей.
Бесконечный, медленный, соленый
Льется дождь по мордам фонарей.
И скулит, скулит в ночи калитка,
Звякает какая-то херня.
Мраморная тихая улитка
Доползёт к утру и до меня.

*   *  *
Опять Победа. Но без мамы,
Ее кургузого плаща,
Косынки, вянущих тюльпанов…
(«Умаялась, пока дошла!»)

Опять нестройный залп салюта.
Шульженко. Витька с Моховой.
И бесконечная минута
Над непокрытой головой.

…Мерцают на могилах свечи:
Андрей, Настёна, дед Иван…
И расправляет мертвым плечи,
Как в 41-ом, Левитан.

*   *   *
Мокрые ветви скребутся в окошко.
Мокрые ветви, о чем ваша речь?
Я еще жив, подождите немножко,
Не рассыпайте по стеклам картечь
Капель упругих продрогшего сада
(Вишни в листве, как под душем соски).

Мне напоследок немногое надо:
Не прозевать бы посадку до Ада,
Не удавиться б, случайно, с тоски.

Толку ль, что цену в конечные сроки
Знаешь всему: и строке, и рублю…
Ведь не понять в муравьиной мороке, –
Мир уходящий, прекрасный, жестокий, –
Я проклинаю иль нежно люблю.

Опубликовано в Литературный Иерусалим №34

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Кудрявцев Виктор

Поэт.Родился и живёт в г. Рудня Смоленской области. Член СРП и Союза журналистов России. Печатался в журналах «Новый мир», «Арион», «Юность», и других СМИ. Автор двух поэтических сборников. Лауреат премий им. А.Т. Твардовского и им. М.В. Исаковского. Дипломант Международного литературного Волошинского конкурса-2022.

Регистрация
Сбросить пароль