Виктор Арнаутов. РАССКАЗЫ В ЖУРНАЛЕ “ОГНИ КУЗБАССА” №5,2019

К  МАМЕ

I
Шесть лет тому назад я возвращался в Кемерово из своей малой Родины – Пудино. Ездил на 80-летний юбилей нашей мамы, которая так и осталась, помыкавшись по городам и весям России, там, где и появилась на свет. Досталось нашей маме хлебнуть и испить в жизни – ой как немало, и чаще всего – напитков горьких да солёных. Четверых, считай, одна подняла на ноги, выучила и в люди вывела. Только поразлетелись мы все по разным местам,  там и гнёзда свои посвивали, детей, её внуков, нарожали…
Да видно, Бог за все мытарства и самопожертвования наградил её долголетием.  Здоровьишко, правда, никудышное. Зато оптимизма и жизнелюбия – хватит на многих, в том числе и всех её детей, семерых внуков и (теперь уже) девятерых правнуков.
Непоседа наша мама, лишнего часа не полежит, нежась в постели.
Поднимается едва ли не с солнышком. Встаёт обычно с головокружением: давление, что ни день – сюрпризы преподносит – то скаканёт за 170, то упадёт ниже 80. Приняв кучу таблеток, тяжело ступая больными ногами по скрипящим деревянным половицам, мама принимается за неотложные дела: прежде всего – непременно умыться и обиходить себя. Потом печь протопить сухими жаркими берёзовыми дровами, сварить кофейку (в зависимости от давления), завтрак горячий сгоношить, марафет навести в избе, отзвониться младшей дочери, живущей через три дома от неё.
К обеду мама основательно оживает, а вечером – уже и до песен с топотушками дойти может, коли гости подвернутся.
А для гостей у мамы завсегда двери не заперты. А уж коли в клуб Пудинский пригласят (что в четырёх километрах от её деревни Калиновка) – тут уж мама и вовсе что прима в театре! Без её частушек и заводных песен ни одно мероприятие не обходится. Может под настроение и рюмочку-другую крепенького пропустить. Ещё и говаривает, дескать, если в клубе побывала на празднике да домой вернулась без выигранного приза в каком конкурсе – зря и приходила туда. Любят и уважают её там…
Ни одну компанию не испортит своим присутствием наша мама, ни одно мероприятие. Случалось, и в профессорской среде за одним столом сиживать, и среди офицеров чинов немалых, и даже писателей…
После завтрака – смотря по сезону. Зимой – со снегом, если навалит, справиться. Боже упаси, если останется неубранным в ограде и не подметённым начисто с деревянных дорожек-тротуаров. В магазин деревенский прогуляться, к дочери с зятем наведаться. По субботам – непременно баньку истопить, что стоит в ограде, в пяти метрах от крылечка. И тут пока сама себя ещё обслуживает да и веничек ещё запарит свеженький – берёзовый с душицей. Вечером или в непогоду – телевизор, как теперь без него? Или книжки читает с журналами, что обычно я ей привожу – свои и моих друзей-писателей. Знает и любит она стихи моих друзей: Лёни Гержидовича, Володи Иванова, Володи Ерёменко, Бориса Бурмистрова. По нескольку раз уже принималась и за мою прозу, роман-сагу Сергея Павлова, повести и рассказы Любы Скорик, Александра Ярощука, Владимира Неунывахина, Миши Кривошеина, Владимира Переводчикова…
Про лето – и говорить не стоит, работы всегда предостаточно. В огороде соток пять картошки, в огородчике – зелень всякая. Лук с чесноком едва ли не в кулак на грядках вырастают, ветки помидор ломаются от налившихся пурпурных да оранжевых плодов. Палисадник её дома с ранней весны и до белых мух яркими цветами изукрашен, как и все подоконники.
А про ягоды – и подавно: клубника-виктория, малина, смородина, ирга, облепиха, даже калина с рябиной… Мало того, ещё и в бор, через речку Чузик на лодке, если попутчики подвернутся, по чернику в сезон раза два-три выберется. А осенью – на болото, клюквы ведёрко-другое нашиньгать… Потом морсы, компоты с киселями варит; раздаёт эти ягоды с вареньями, самой-то куда ей столько?
Ну, и мы, дети, её не забываем. Младшая дочь Раиса с зятем Михаилом – каждый день по нескольку раз наведываются. Едва ли не по месяцу гостит, помогая с уборкой, обычно весной, другая дочь Татьяна, приезжая из Красноярска. И мы с братом Володей приезжаем, подправить-подлатать домишко – то изнутри, то снаружи…
Вот и на этот раз съехались все гамузом – на её юбилей. Даже трое внуков приезжали и две правнучки. Подарков, живых цветов посреди зимы надарили – только живи на радость нам.
Застолье в мамином доме из одних только самых близких родных – за один стол не усадить. Да человек десять друзей-подружек, которых год от года становится, к сожалению, всё меньше и меньше.
Я, как обычно, на правах старшего, за тамаду. Брат – снимает на видео и фото, пока до гармошки дело не дойдёт, он и тут мастак.
А маме и присесть особо некогда: то телефон – звонки за звонками ото всюду – местные поздравляют, томичи, кемеровчане, новосибирцы, с Кубани и даже из Москвы и Питера; то на кухне суетится – как же без её указаний? То же и с сервировкой стола, да так, чтобы на нём и местечка свободного не оставалось…
К столу мама непременно принарядится в красивое и модное платье, лёгкий яркий шарфик, наденет бусы из крупного натурального жемчуга, серьги; подрумянится, распушит в причёске свои редеющие, крашеные в каштановый цвет волосы, пшикнет на себя дорогими духами…
Тосты-поздравления в адрес мамы сыплются, как в телевизионных передачах для юбиляров. Я непременно прочитаю свои новые вирши в её адрес, получив одобрительные аплодисменты:

В год голодный в сибирской России
Родилась ты весенней порой.
Нарекли тебя в честь Евдокии –
Старомодно, но всё же святой…

Ну, и так далее, в этом же духе, с поздравлениями и пожеланиями…
А родилась мама и впрямь на святую великомученицу Евдокию, 14 марта, уже здесь, в месте ссылки спецпереселенцев, в голодном 1932 году, двойней, с сестрёнкой Валей. И так-то хорошего было мало – привезли да высадили родителей, считай, на голу кочку. А тут и вовсе, через три года от цинги её мать умерла. Сестрёнку Валю и старшего брата Сашу оставили с отцом, а малолетнюю Дусю отдали в приёмыши, к дальним родственникам…
Говорим и об этом. Мама не может сдержать своих слёз, особенно когда я предлагаю помянуть её сестричку-близняшку, у той ведь тоже в этот день – день рождения. Да, только видно, её Ангел-хранитель оказался не таким усердным, как у нашей мамы…
А далее – и мы, её дети, уже со своими детьми, споём что-нибудь хором из нами же переделанного, под гармошку брата, вроде этого:

Редко, но навещаем
Уголок небольшой –
Где живёт наша мама,
Молодая душой.
Нежной, ласковой самой
Никогда не забыть:
Мама, милая мама,
Как тебя не любить!

Ну, и далее, куплетов на шесть-семь…
День-два проскакивают почти незаметно в гомонливом окружении слетевшихся гостей (внуки аж из Красноярска на своей машине приезжали). Мама всё это время, хотя и уставшая, но счастливая и радостная… Так и светится…
Первыми уезжают на своей машине по накатанной ещё зимней дороге красноярцы, мамины внуки – Алёша, Лена с Пашей и с правнучкой Машуткой.
Торопится и сестра Татьяна, боясь скорой распутицы. К тому же, она и приезжала сюда первая. А я с братом Володей с утра по морозцу часа по три занимаемся то уборкой снега – с крыш и из палисадника, то переносим сухие дрова из одного дровника в другой, то складываем высокие берёзовые поленницы – тяжеленные, сырые, из только что привезённых дров – на сушку…
А к обеду и после него – скорее на Чузик! К любимому с детства занятию – рыбалке! До нашего заповедного омута, куда впадает речушка Николка, от маминого дома всего-то минут семь ходьбы. Клёв на сей раз отменный! Клюют окушки, хотя и не очень крупные, но резво. Попадаются и ельцы с чебаками, про ершей уж и не говорю.
Только и Володе уже пора возвращаться на работу в Красноярск – дорабатывает в службе безопасности (после инженерных должностей) до своей пенсии.
А я – тяну до последнего, до самого конца марта и начала распутицы. И не приведи Господи – попасть под неё. Дороги-то у нас – аховые! Стокилометровый участок от Пудино и до самой Кёнги, бывает, так размесят большегрузы, идущие на буровые и нефте-газовые месторождения, что окружили со всех сторон нашу малую Родину, без тягачей и не обойтись.

II
Дорогу эту строили ещё при Советах, когда только-только начали осваивать угле-водородные месторождения в Томской области.  Тогда же и новый вахтовый городок Кедровый рос, будто на опаре. Хватало денег и на то, и на другое. Два новых микрорайона из панельных пятиэтажек, на пять тысяч населения, отстроили в красивом месте – в сосновом бору с брусничником – в полутора десятках километров от Пудино, поближе к Томску.
На завершение строительства дороги до Кедрового, (а до него от Томска почти пятьсот вёрст), не хватило каких-то двух-трёх лет существования советской власти. И место – самое гиблое, рямно-болотистое. Вот и мыкаются теперь люди и машины с весны и по осень, застревая порой в дороге суток по двое-трое. Деньги-то на косметический ремонт дороги из области выделяют исправно, ежегодно, по нескольку миллионов. Да только уплывают они, как подлатанные гати в бездонное болото, неизвестно куда. Правда, в народе поговаривают, что на материке у сменяющихся едва ли не через два-три года мэров Кедрового появляются новые благоустроенные квартиры, коттеджи и даже собственные клиники…
Сколько помню себя, сюда летали из областного и районного центра Парабель (и до него – двести вёрст) самолёты, в основном – вечный труженик-тихоход Ан-2. Сюда и было-то, как в песне: «Только самолётом можно долететь». Потом недалеко от Кедрового построили новый аэропорт, с бетонным взлётно-посадочным полем, принимавший не только «кукурузники», но и самолёты посерьёзнее: Л-410, Ан-24 и Як-40. Однако с крушением Советов и с началом «строительства» «царства капитала» рухнула и малая авиация. Новый аэропорт сгорел (а, скорее сожгли умышленно). Из-за отсутствия дороги рейсы автобусов из Томска сюда не положены.
На смену самолётам пришли «маршрутки» частников. В основном, вездеходы-уазики-таблетки, вмещающие в себя семь-восемь пассажиров. Только им под силу одолевать непроходимую нашу васюганско-нарымскую грязюку, особенно в распутицу.
Дотянул я в этот раз с отъездом до последнего. Ещё день-два, и маршрутки вообще не пойдут на Томск. Тогда – хочешь-нет, а кукуй до середины мая, пока не просохнет дорога, если, правда, не повезёт договориться с вахтовым вертолётом.
Днями наша снежная деревенская дорога превращалась в водянистое месиво-тюрю, а на самой трассе большегрузы уже вовсю нарезали глубоченные глинистые колеи, под самые карданы. И лишь за ночь, к утру, ещё ненадолго примораживало.
Вот и торопились проскочить по подмороженному маршрутки-уазики те самые сто километров гиблого болотистого отрезка пути.
Крайней точкой маршруток, уходящих на Томск (и даже Новосибирск, расстояние – примерно одинаковое) была наша Калиновка. Моя родня снарядила мне в дорогу тяжеленный баул-сумку, затарив домашними гостинцами. Оказавшись из Калиновки единственным пассажиром, я занял место рядом с водителем – самое удобное для моих саднящих в коленях ног. И очень радовался тому, что отъехали мы раненько, около восьми часов утра.
Как мог, утешил маму, пустившую слезу расставания: что летом, дескать, непременно приедем с братом – перестроить покосившуюся веранду.
Километра через полтора, в Лушникове, в уазик подсели ещё парочка пассажиров, ещё столько же – в Пудино. Наше северное солнце уже преизрядно оторвалось от мохнатого таёжно-лесистого горизонта. Его золотистые лучи освещали всё ещё ослепительно белые остатки зимнего снега. Под колёсами маршрутки похрустывали замёрзшие за ночь ледяные комки, хрустальными брызгами разлетаясь в стороны.
До Кедрового доехали минут за тридцать. И уже было видно, как местами вытаявшая за прежние солнечные дни и примороженная ночью, почерневшая земля начинала покрываться смолянистой влажной коркой.
Мы тормознули у конечной остановки в Кедровом. Курящие вышли перекурить. Выбрался и я из кабины – дохнуть свежего воздуха и размять ноги, успевшие всё же слегка затечь. Солнце золотило оранжевые стволы стройных сосен, плотно окружавших панельные пятиэтажки второго микрорайона Кедрового. Услышал ясные и отчётливые птичьи посвисты, переходящие с пощёлкиваний на короткие трели. «Неужто уже скворцы прилетели?» – удивился я. И как доказательство, на одной из берёзок, затесавшейся между сосен, я увидал вестников весны – парочку скворцов. Их тёмные суетливые силуэты отливали сине-зелёным перламутром. От их беспечного поведения и посвистов мне стало как-то даже радостнее.
Стоянка наша затягивалась, кто-то из пассажиров, как обычно, не торопился. А без них, записавшихся на рейс предварительно, ехать было нельзя. Я нервно поглядывал на часы. Время убегало неумолимо быстро, а мы всё ещё никак не могли отъехать из Кедрового.  Мне было куда торопиться: успеть бы на последний междугородний автобус, уходящий из Томска на Кемерово. К тому же, с каждой лишней минутой тот самый гиблый участок дороги становился для нас всё более труднопроходимым.
Подошли двое опаздывающих. В салоне маршрутки оставалось всего одно незанятое место. Уазик этот был явно неприспособлен для дальних перевозок людей. Откидные сидушки располагались в основном по бокам. Весь задний кузовной отсек был до отказа забит багажом. Посредине салона неудобно лежало запылённое (явно ещё с лета) запасное колесо, мешая пассажирам. Но куда было деваться и кому жаловаться?
К нашей машине резво подъехал «ментовский» уазик, лихо крутанувшись и едва ли не зацепив маршрутку. Из него спешно выскочили двое полицейских – с лейтенантскими и сержантскими погонами. За ними последовала женщина лет тридцати, о которых говорят – «не первой свежести». Её малиновая куртка была нараспашку, бесстыже показывая грязно-засаленную бледно-дымчатую подкладку. Тёмного цвета брюки на коленках в известковых пятнах.
На непокрытой голове вразнобой топорщились пряди свалявшихся волос. Лицо её было озабоченным, с явными признаками похмелья и бурно проведённой ночи. На губах ещё алела стёршаяся помада. Обутые на скорую руку сапоги с облупившимися носками не были даже до конца застёгнуты на молнии.
Оба полицейских и за ними женщина спешно подбежали к дверце маршрутки, отворили её на всю ширину. Заглянув внутрь, принялись сначала бегло, потом внимательнее осматривать пассажиров, вглядываясь в их лица. Этой же процедуре подвергся и я. Стало как-то не совсем уютно.
– Кого ищите? – недоуменно интересовались пассажиры.
– Кого надо, того и ищем, – хамовато отреагировал полицейский сержант.
– Нет, его здесь нету, – оценивающе бросила полицейским женщина. – Он был в шапке… Ну, такой, норковой…
По салону среди пассажиров поползли слухи о том, что какой-то очередной хахаль из заезжих вахтовых буровиков-нефтяников или командировочный украл у неё деньги и смылся.
– Да какие там деньги? – возражал пожилой мужчина, видимо, знавший дамочку. – Когда они у неё водились? И откуда им взяться?
– И пили-то, поди, на его же деньги…
Пообщавшись с полицейскими, водитель нашей маршрутки что-то записал в свой блокнотик.
Так же быстро, как и подъехали, полицейские с женщиной уселись в машину, и ментовский уазик, рыкнув рванулся дальше.
В нетерпении нервничать уже начинали и другие пассажиры: когда же отравимся, ну, сколько ещё можно ждать?
– Может, поедем уже? – настаивала пожилая женщина.
– А может, тот, кого ждём, уже уехал с кем-нибудь, – высказывал предположение другой.
К машине спешно подбежал сухощавый мужчина лет тридцати пяти.
– Ну, наконец-то… – едва ли не разом отреагировали пассажиры, рассевшиеся по местам.
Мужчина был одет в тёмно-синюю куртку на синтепоне и уже изрядно потрёпанную тёмно-коричневую норковую шапку. Явно чем-то озабоченный. Он сразу же направился к водителю, который в сторонке докуривал сигарету.
– Вы на Томск? – без лишних слов и приветствий обратился он к водителю.
– Да, на Томск? Как Ваша фамилия, – несколько замявшись, водитель глянул в свою бумажку-блокнотик и, запинаясь, не очень уверенно добавил: – Си-разит-динов?
– Нет, – уклонился прямого ответа мужчина. – Командировочный я. Нужно срочно уехать…
– Нет мест, – ответил водитель. – У нас все пассажиры по предварительной записи.
– Уедите двенадцатичасовым, – отговаривался водитель. – На него обычно бывают свободные места.
– Нет, мне сейчас надо, – наседал на водителя мужчина.
– Да берите вы его, и поехали уже, – настаивала женщина. – Какая вам разница, кого везти и с кого брать деньги за проезд…
– Маму в больницу положили срочно на операцию… – жаловался водителю мужчина. – Возьмите, – канючил он.
Водитель, похоже, уже и впрямь готов был взять на рейс этого подвернувшегося пассажира, вместо того, с нерусской и труднопроизносимой фамилией «Сиразитдинов». Он отщёлкнул в строну окурок сигареты и собрался было уже садиться в водительское кресло.
И тут, запыхавшись, с тяжеленным рюкзаком за спиной, подбежал мужик кавказской национальности.
– Вы на Томск? Ждёте не меня? Я – Сиразитдинов…
– Где вас носило столько времени? – проявил недовольство водитель. – Все пассажиры уже давно на месте… Опаздываем уже с отъездом на полчаса, а дорога – сами знаете… Всё, поехали…
– Ну, возьмите ещё и меня, – едва ли не хныча, умолял водителя мужчина в норковой шапке… К маме еду… В больнице она…
– Куда я вас возьму, на колесо, что ли? – отнекивался водитель.
– Да я и на колесе согласен, только бы к маме успеть до операции…
– А может, и вправду, пусть уж на колесо садится, потеснимся, – начали высказываться сердобольные пассажиры.
– К матери человек, в больницу…
– Ага, сейчас, возьму его на колесо, – иронично отреагировал водила. И тут же начал набирать на своём мобильном номер, кому-то звоня.
– Может, диспетчеру? – сказал кто-то из пассажиров. – Разрешение просит.
– Ну да, диспетчеру. Как же… – возражали. – Ему томские гаишники такого диспетчера пропишут – мало не покажется… И какой это – командировочный? У него даже нет никакой сумки…
– Ну, когда поедем-то? – настаивали пассажиры. – Все уже на своих местах…
– Сейчас, сейчас. Одну минутку ещё…- отговаривался водила маршрутки.
В это время к нам снова подкатил ментовский уазик. Видно, им-то и звонил водитель нашей маршрутки.
«Командировочный», просившийся в Томск, занервничал, даже сделал попытку убежать. Выскочившие из уазика полицейские догнали его, подвели к женщине, выглядывающей из дверцы.
– Этот? –
– Он, он самый! – завопила женщина. –  Это он украл мои деньги, да ещё и часики мои свистнул…
А мужчина в норковой шапке уже и не сопротивлялся, переходя в наступление, деланно удивляясь:
– Какие деньги? Какие часики? А на какие шиши мы гуляли с тобой?!
– Ладно, пошли, – прервали препирательства полицейские, – там разберёмся.
Задержанного посадили в машину. А мы наконец-то двинулись по направлению Томска.
– Ишь ты, придумал то чё… – сокрушалась женщина. – К маме, говорит, в больницу надо…
– Да, измельчал народец. – поддакивали ей. – Ничего святого не осталось… Даже мать…
Мне было чем возразить.
Но я промолчал…
А к маме нашей мы так и продолжаем собираться ежегодно, то вместе, то поочерёдно. Иногда и по два раза в году. Вот и нынче были, отметили ей уже 86 лет…

Кемерово, 1-2 апреля 2018 г.

НИКОЛКИН СЛОВАРИК

Начат 27 июля 2011 г.
Первые внуки у нас с женой появились поздно. Дети выросли и повзрослели. И мы уже изрядно подзабыли то, как они начинали ходить, учились говорить… Внуки – совсем иное.  С ними будто и сам возрождаешься, открываешь мир заново. И очень любопытно наблюдать, как наполняется и изменяется словарный состав малыша. Едва ли не на глазах и каждодневно появляется в его лексике что-то новое.
Нашему первому внуку Николке немногим более годика, а точнее – на момент начала этих записей исполнилось один год и два с половиной  месяца. Он очень открытый, добрый, спокойный и некапризный малыш.
Его мама, наша старшая дочь Ярослава, вышла работать на полставки, когда Николке исполнился годик. Вторую половину дня, пока Ярослава на работе, с Николкой проводит его бабушка, моя жена Людмила. Иногда, даже раза по два в день, прихожу к ним и я, час-полтора погулять с Николкой во дворах и на улице.
Живёт Николка со своей мамой Ярославой и папой Игорем в Кемерово, в районе ФПК, в двухкомнатной квартире на шестом этаже, в двух остановках от нашего дома.
Гулять Николка очень любит, и, наверное, делал бы это всё время, если бы не нужно было кушать, спать, играть дома с любимыми игрушками, листать свои многочисленные книжки. Ну, и ещё: если бы и у нас было время гулять с ним постоянно, а погода располагала к этому. Правда, погода его почему-то беспокоит меньше всего.
Говорить Николка начал довольно рано, кажется, ещё до того, как стал ходить, а свой первый самостоятельный шаг к мобильному телефону он сделал в десять с половиной месяцев.
Первым членораздельно произнесённым им месяцев в шесть словом было слово «Алё». Когда его мама услыхала это, то у неё непроизвольно вырвалось в ответ: «Слушаю вас».
Потом, как обычно бывает у большинства детей, он стал произносить слова «мама», «баба», «папа», но как-то на французский манер, с ударением на последнем слоге. И вообще, до сих пор многие слова он произносит именно так, а потому я в шутку иногда называю его нашим Французом.
Меня он стал называть позднее, наверное, потому, что общался с ним я всё же меньше, чем родители и бабушка. До сих пор он  зовёт меня «дедя».
А ещё у него сейчас выработалось устойчивая зависимая связь между словами «гулять» и «дедя». Если ему дома говорят: «пойдём гулять», он тут же произносит: «дедя».
Кроме того, с именем «дедя» у него связано ещё одно слово «мамия», что в переводе на нормальный язык означает «малина». Почему? Да потому что, возвращаясь со своей дачи, я непременно приношу малины и кладу ему в рот по одной спелой, сочной и ароматной ягодке. Съев ягоду, Николка тут произносит: «Ися», что означает «ещё давай».
Вскоре он начинает пытаться составить уже целое предложение. Не так давно мы услыхали от него следующее – в виде тонально повышающегося выражения-вопроса: «Дедя адаху мамия?», которое расшифровали, как: «Деда поедет на дачу и привезёт малины?»
Иногда на машине его родители приезжают с ним на нашу дачу. И, когда он слышит от них, что поедем на дачу, он тут же говорит: «Адаху мамия», что в переводе означает: «Едем на дачу кушать малину».
До сего времени у Николки выросло только пять зубов. Толком жевать он пока ещё не научился. Сегодня я впервые принёс ему с дачи стручки гороха. Расщепляю стручки, вынимаю горошину, кладу ему в рот, называю это «горох», говорю: «жуй горох». Он мусолит горошины, перекатывая их на дёснах, повторяет «о-ох» и выплёвывает. Не понравилось, стало быть. Я через некоторое время повторяю это уже на прогулке. Он снова мусолит горошины и никак не хочет проглатывать их, хотя принесённую «мамию» ел с удовольствием. А когда я по просьбе его мамы закрыл бидончик крышкой, он пытался отвинтить и снять крышку, требуя «ися, мамию!»
Подходит время приёма пищи, и ему говорят, что пора это делать, он произносит: «ку-си, ку-си».
Многие слова, которые он пытается повторить за кем-либо из нас, со временем трансформируются, меняют свою транскрипцию. Так, например, собаку он называет то «абака», то «аба». Зато нашего той-пуделька Сьюзи он называет не собакой, а по кличке – «Сюзи» или «Сизи».
Машины сначала он называл то «маси», то «масина», теперь почему-то стал произносить «масимба», а свои прогулочные ботиночки – «батимба». За такие неологизмы и я стал называть его в том же тоне – «Колямба». Кажется, ему это не очень нравится…
С месяц назад мама научила Николку называть себя по полному имени – Николай. На вопрос, как тебя зовут, он гордо и отчётливо произносит: «Акаяй», либо «Какаяй».
На прогулках я учу его различать цвета, чаще всего по окраске цветков или легковых машин. Он повторяет иногда очень даже правильно и отчётливо: «белый», «синий», «красный». А на мои вопросы: «Где синяя (красная, чёрная, зелёная, белая, чёрная) машина? – показывает пальчиком на  машину нужного цвета.
С ранней весны, когда стали появляться первые цветочки – желтые одуванчики, мы на прогулках обращали на них его внимание: что это цветы и какие они красивые. Цветы он до сих пор почему-то называет «и-ы», а слово «красиво» – «асива».
День ото дня на рябинах всё сильнее наливаются и пурпурнее окрашиваются гроздья, которые в том году очень рясные. Мы подходим с ним к рябине, я пригибаю к нему ветку с гроздьями, а он тянется ручонкой к грозди, гладит её и уже говорит мне «агадя», что означает «ягода».
Во дворах и сквериках можно нередко встретить разросшиеся кусты лопухов с их многочисленными липучими зеленовато-сиреневыми шариками-цветками.  Мы срываем эти шарики, и я бросаю их ему на одежду или на бандану. Своими усиками шарики цепляются и прилипают к одежде, а я называю их липучками. Николка повторяет за мною: «пуки-липуки».
В скверике соседнего двора кто-то из жильцов из цельного дерева вырубил и вырезал изображение совы, в мой рост, даже выше. Иногда Николка начинает проявлять недовольство, что его отрывают на прогулку от мамы или бабы, но стоит мне сказать, что пойдём смотреть сову, он тут же успокаивается и повторяет «ава», опять же с ударением на последнем слоге.
Мы подходим к сове. Я спрашиваю у него: «Где у совы глазки, клюв, ушки, крылья, лапки, голова?» Он охотно показывает их мне, касаясь своей ручонкой. Слово «голова» он научился говорить рано и произносит его то «авава», то «гавава». Потом я поднимаю его и сажаю сове на голову. Он непомерно счастлив, проявляет свой восторг, держится одной ручкой за левое крыло, поднятое вверх (её правое крыло опущено и прижато к телу). Он смотрит на меня сверху вниз. А после того, как несколько раз упал дома при родителях и стал понимать опасность высоты, подолгу оставаться на голове совы боится и просится спустить его вниз.
В этом же скверике обосновалась бездомная рыже-белая кошка. Она постоянно тут, либо лежит, греясь на солнышке, либо прячется под кустами сирени, рябины и другими садовыми кустарниками. Уже на подходе к этому скверику, Николка, наряду с совой вспоминает и о кошке, неоднократно произнося слово «кися». Если её не видно, я начинаю её выманивать: «кыс-кыс-кыс». Николка повторяет за мною: «Ки-ся-а, ки-ся-а». Из кустов появляется кошка, бежит к нам, трётся боками о наши ноги, выгибая спинку и поднимая хвост. Мы что-нибудь даём ей из еды, а Николка гладит кошку, всё повторяя и повторяя своё  «ки-ся-а, ки-ся-а…»
Наши прогулки невозможны без качания Николки на качелях. Качаться на них он любит больше всего. И называет качели и качания на них одним словом «кага». И никаким другим словом не хочет, хотя может вдруг за мною очень отчётливо повторить: «зайдём в магазин?».
Повторять за взрослыми он может по своему усмотрению, желанию и настроению. Иногда не упросишься сказать что-нибудь, а порой, не остановишь его. Тогда я называю его: «болтун, болтун, болтун». Он повторяет за мною «Мбату, мбату, мбату».

17 августа 2011 г.
Неделю Николка с мамой жили у нас дома. Я гулял с ним по два раза ежедневно. Учу его называть себя, его бабушку, папу и маму по имени. Николка повторяет: «дедя Итя, дядя Итя», потом чётко произносит: «дедя Витя». Любимую бабушку Люду он частенько пытается называть «бабуля», правда, почему-то опять на свой манер, у него получается «Бабия». Отца называет «папа Игор», а вот с имением мамы сложнее, пока выговаривает не очень внятно.
Николка уже научился различать разные виды машин: легковые, грузовые и даже автобус с троллейбусом. Легковые он называет «масина» или «масимба», грузовые – «гузовик», «азавик», «газавик». Поразительно, но он из легковых выделяет даже джипы, называя «зип» либо «дзип». Автобус он произносит почти чётко: «атобус», «атёбус». Сложнее с троллейбусом.
Сегодня, во время утренней часовой прогулки, несколько раз принимался дождик. «Кап-кап», как идёт дождик, Николка произносит наоборот: «Пак-пак». Потом это трансформировалось в «Бавк-бак».
Очень часто вечером, когда приходит с работы его мама, внук болтает без умолку, при этом, не заботясь о том, что у него получается. Приходится только догадываться, что он говорит и о чём хочет сказать. Я ему в ответ: «Переведи!»

31 августа 2011 г.
В прошлое воскресенье Николку крестили в маленькой церквушке. Во время этой процедуры, пока священник читал что положено, Николке стало скучно, и он принялся корчить рожицы. Меня с Ярославой разобрал такой смех, что пришлось нам выскочить даже из крестильни, чтобы просмеяться.
Бабушка поднесла его к иконе Божьей матери. Николка тут же: «Богоёдица». Довольно хорошо произносит слова «церковь» и «крестик». Крёстные у него – друзья Ярославы – Вадим Каркачёв и Наташа Костицына. Учили его говорить «лёля».
Сегодня ездили с ним в парк на троллейбусе. Он всю дорогу твердил «толейбус», «едем а толебусе».  Приходим в парк, уже в третий или четвёртый раз. Там стоит паровозик в виде клумбы с цветами. Николка, едва увидев его, восторженно – «паявозик»!
Бабушку стал называть по-всякому – то «бабуля», то «бабулька», совсем реже – «бабия».
Купили ему кубики-азбуку. Он уже находит кубики с буквами «А», «О» и своей буквой «Н». Показываю ему и буквы бабушки и мою – «Л» и «В».

2 сентября 2011 г.
В лексиконе Николки появилось новое слово – «Тинь-ганик». Дома он настойчиво требовал у родителей этот самый «тиньганик». «Что это? – спрашивают его. – Покажи». В ответ лишь раздражительно – «Тиньганик». Ярослава звонит нам, спрашивает: «Может, хоть вы знаете, что такое «тиньганик». Я с бабушкой Людой в полном недоумении. Она даже перерыла токовые словари и словари иностранных слов, а вдруг да там встречается этот самый тиньганик. Грешным делом, подумала, уж не из прошлой ли какой жизни у него зацепился этот тиньганик? Нет, нигде ничего, даже намёка нет. Я подумал, может он конфеты-леденцы так называет, которые я ему втихаря иногда даю. Нет, и не это. Их он довольно отчётливо называет «ка-амелька». Три дня ломали родители головы, да и мы с бабушкой тоже над этим тиньгаником. А потом  выяснилось, что тиньгаником он называет почему-то пластмассовый треугольник-пирамидку, которую нужно вставить в соответствующее отверстие пластмассовой же машинки-грузовичка…
После крещения бабушка стала учить Николку говорить «Господи, помилуй» и «Аминь». Ученик оказался весьма прилежным и способным. Уже вполне отчётливо произносит «господи, поилуй» и «Аминь». А сегодня едем в парк гулять на троллейбусе, он на весь салон, громко и ясно: «Аминь!» И так – раз пять–семь подряд, вызывая удивление и улыбки у пассажиров и кондукторши.

12 сентября 2011 г.
Николке уже годик и четыре месяца.
С каждым днём словарный запас его увеличивается. Повторяет очень много из того, что называем мы. Однако он продолжает упорно называть отдельные предметы и вещи так, как называл их месяц-два назад.
Из таких слов: «печебо, песебо» – печенье, «кассия» – картошка.
Недавно прокатились с ним на трамвае. Он хорошо усвоил, что это такое. Но слово «трамвай» выговаривает чаще без согласной «р», получается у него «тамвай», «поедем а тамвае». А вообще больше всего из общественного транспорта он предпочитает троллейбус. Наверное, слово это ему чем-то понравилось больше, чем «автобус» и даже «трамвай». «Поедем а толебусе, толебус, тролебус, толейбус…» – не сходит у него с уст, когда мы с ним собираемся идти гулять.
Стал хитрить, видя, как мы потешается над ним. Спрашиваю в очередной раз:
– Как дедушку зовут?
– Баба Витя, – отвечает.
– Как,  как? – смеюсь я. – Деда Витя?
– Баба Итя, – повторяет он и тоже смеётся.

26 сентября 2011 г.
После выходных не виделся с Николкой два дня. После обеда поехали с ним на троллейбусе в парк. А до этого он немного приболел. Бабушка Люда наказала нам, чтобы долго не гуляли. Погода ещё хорошая, день довольно тёплый. Вот мы и загулялись, потом долго не могли уехать на автобусе или троллейбусе. Пока ехали назад, я ему раза два-три сказал и повторил:
– Ох, и попадёт нам от бабули. Будет ругаться.
Приезжаем домой. Нас встречает бабушка.
Николка ей:
– Будет ругаться. Будешь ругаться?
Та, разумеется, расплылась в улыбке:
– Не буду, успокойся.

4 ноября 2011 г.
Николка уже многое может повторять, самостоятельно говорить и осмысливать происходящее.
С неделю назад бабушка укладывает его спать. Он не хочет. Она ему:
-Тогда я тебе больше ничего дарить не буду.
Он ей:
– Подарки кончились?
В выходные звонит бабушка им домой по телефону. Никто не берёт трубку. Тогда Николка снимает трубку и несёт матери:
– Звонит. Говори.
Играем с ним дома в прятки. Я захожу в туалет и закрываю там дверь.
Он ходит ищет по квартире. Потом подходит к туалетной двери и зовёт:
– Деда, дедуля, делюля…
Выпал снег. Внук очень радуется на улице при виде снега и снеговиков.
– Снеговик, лепить, – зовёт он меня на улицу.
Ездим с ним на Набережную Искитимки, в парк «Антошка». Там очень много голубей и совсем ручных диких уток.
Ставлю его на парапет, утки прямо в полуметре от него. Он – в восторге.
– Кря, Кря! – громко имитирует он их голоса.
Проходим мимо танка, что стоит в парке Победы. Я ему показываю на танк и говорю:
– Танк, танк.
Он повторяет это слово. Потом тянет меня за руку и говорит:
– Танк не едет. Пойдём смотреть танк.
Гуляем с Николкой по городу. Подходим к ларьку с овощами и фруктами. Мне вспоминается частушка, я её тут же, облагораживая, громко проговариваю:
Помидоры-огурцы – это тоже овощи,
Баба едет на такси, дед на скорой помощи.
Через несколько дней приходит домой жена, говорит мне:
_- Знаешь, что Николка выдал матери? И тут же сама добавляет:
– Баба едет на такси,
Дед на скорой помощи.
Ярослава спрашивает его:
– Кто тебя этому научил?
Он отвечает:
– Баба…
– Твоя работа?- спрашивает жена.
Я смеюсь, соглашаясь…
Николка плохо завтракает. Не ест манную кашу, отворачивается от ложки, говорит:
– Неть.
Я обещаю ему карамельку, если он съест пару ложек каши. Он нехотя съедает. Потом напоминает мне:
– Деда каламельку давать…
Родители запрещают Николке есть конфеты и сладкое. Нам наказывают ничего ему не давать. Мы с женой втихаря даём ему – то карамельку, то кусочек шоколадки.
Я наказываю ему, чтобы он не говорил маме с папой про карамельки.
Едва домой заходят родители, Николка тут же:
– Деда давал каламельку. Баба давала соколадку и каку-то сипучку (карамельку-шипучку).
У меня всегда есть заначки конфет. Николка уже знает, что за них его и меня будут ругать. Но всё равно он нет-нет, да и выпросит. Я даю ему конфету или карамельку. Он, засунув конфету в рот, тут же бежит к бабе и говорит ей: «Баба, иди лугай деда, он мне каламельку дал…»
Бабушку Николка любит больше, чем меня. Называет её ласково – то «бабуля», то «бабуленька». А тут что-то рассердился на неё и после «бабуленьки», отвернувшись, произнёс: «Бабка Людка!» Никто его этому, разумеется, не учил…
Сейчас Николка с родителями и младшей сестрёнкой Алёной живёт на Лесной Поляне. Прошлой осенью как-то мы гуляли с ним там в замечательном парке. И я предложил ему поиграть в рифмы слов. И из всего этого стали вырисовываться подобия стихов.

Если время к осени –
В небе меньше просини…
Облака там белые
Или тучки серые;
Часто дождик моросит,
Он дорожки оросит,
И траву поблекшую,
И цветы отцветшие…

К этому времени Николка уже окончил второй класс. На вопрос: «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?» – вполне осознанно отвечает: «Журналистом». Я ему говорю, что уже сейчас надо учиться писать – писать о том, что видишь вокруг себя, что чувствуешь, какие мысли приходят к тебе в голову и прочее. А ещё мы с бабушкой пообещали взять его в ближайшее время в турпоездку за границу. И у меня возникла идея: вместе там делать ежедневные дневниковые записи. А вернувшись из поездки, оформить их в виде «записок» кемеровских туристов и издать небольшой книжечкой. Вот и проверю его на трудолюбие и журналистскую пригодность…

Опубликовано в Огни Кузбасса №5, 2019

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Арнаутов Виктор

Член редколлегии журнала «Огни Кузбасса». Член Союза писателей России с 2001 года. Лауреат областных литературных премий: «Энергия творчества» (2009 г.) и журнала «Огни Кузбасса» (2011 г.) Женат, имеет двоих дочерей.

Регистрация
Сбросить пароль