* * *
Маргарите Сергеевне приходит письмо
по электронке. От бывшего. О!
Назад, наверное, две сотни лун
он был юн,
называл её Огненная Марго…
Она и теперь — ничего.
Правда, лунным потоком волосы выбелены от корней
(помогает стойкая краска Schwarzkopf).
Почему он вспомнил о ней?
Пишет: «приснилась…
рыжеволосая, на коне летящая вороном…»
Голая — читай между строчек! Почерка метроном
безупречен по электронке, но Маргарита Сергеевна стала мудра
(взрослые дети, дом, статус, полная чаша добра).
Она улыбается… грустно… бывшему не узнать:
За последнее время таких откровений она получила шесть или пять…
Бывшие, как сговорившись, понаписали ей,
в письмах разнятся только масти коней.
Был соловый, рыжий, крапчатый, белый, гнедой…
Пахло яблоками, коркой горелой, мёдом, бедой.
К чему бы всё это? — задумывается Марго,
если она перескакивает легко
из одного да в другой точно такой же сон.
К чему бы это — сны в унисон?
Всколыхнулось прошлое? Напишется ли ответ?
Да. И тут же — Delete.
Нет. Подобно вулканическому стеклу,
прошлое представляет собой отвердевшую мглу —
полупрозрачную, радужную местами, только вот острый скол…
…И, внезапно, в сердце тревожный укол.
К чему бы всё это? Прощается ли она
по-настоящему? И, никому не видна,
Маргарита Сергеевна летит на серебристом коне…
…Или это новая чёрточка на Луне?
ПРОЩАНИЕ. КРАСНОЯРСК
1
Не провожай.
Ночью весенней
простимся на берегу Енисея.
Ночью у неба библейский размах.
Ветра восточного льдистое жжение.
Набережная пуста…
Громада моста
держится на золотистых гвоздях,
дрожащих от напряжения.
Заживают ли раны от острых огней —
эту тайну уносит с собой Енисей,
словно мученик, снятый с креста.
2
Я вернусь!
Назревает восход…
Это знак —
в предрассветном тумане Такмак
поднимает гранитную длань, велит
перейти на восточный берег, в тайгу —
за разгадкою тайны? В кедровый скит?
Противиться не могу.
Я — железная стружка промышленных зон,
намагничена силой Сибири. Да,
будоражит меня притяжения звон,
проникающий в города
из таких заповедных, седых широт,
что тоска берёт…
Вот настроила нерв, навострила слух
на волну глагола сибирских рек,
и от жажды голос отрывист, сух,
и в гортани русский язык распух,
ловит, ловит летящий снег…
О! Всего лишь один чистоты глоток!
Но не вся ещё выбита пыль дорог…
Я вернусь… Енисей перейду…
Удаляясь на запад в плацкартном чаду —
начинаю путь на восток.
* * *
Дай мне верхнюю боковую
вдоль окна,
чтобы, кроме неба вздрагивающего,
никто
укрупнённое моё прощание
да ещё
пальцы, содранные до крови
(да, вот так),
не заметил,
не узнал,
не пресёк.
Сбоку чая и нечаянных.
Не хочу
для попутчиков перетирать
города,
кто-куда-откуда… Что?
Проводник,
он-то знает обо мне,
но молчит.
И такая тишина в душе —
сладко терпеть,
будто голыми руками
намытая соль.
Дай мне верхнюю боковую
неба вдоль.
Только не теперь ещё,
не теперь!
* * *
Душа подобна озеру… Она
когда спокойна, — в глубину видна,
но разглядеть причудливое дно
лишь с высоты Создателю дано.
Кто надо мною? Птица ли? Судьба?
С оттяжкой где-то харкает пальба.
Спокойствие срезается грозой,
угрозою, железной стрекозой.
И ветер поднимает пыль и прах,
звериный ужас, журавлиный страх…
А озеро — оно не убежит,
лишь отражений множит витражи!
И ничего не видно в глубине.
по прихоти по чьей? По чьей вине?
Но тишина вернётся всё равно,
возьмётся время за веретено, —
за ивовый кружащийся листок,
спрядёт кудель страстей в простой моток.
Задремлет ветер, словно сытый пёс.
Продрогнет лес от васильковых слёз.
Но перед тем как корочкою льда
затянется остывшая вода,
сверкнёт, надеюсь, тайна там, на дне, —
известная Создателю и мне…
* * *
Я не спеша зачерпнула воды из ручья
детским ведёрком, лет двадцать назад — голубым.
Сад мой запущенный… Сад, не впустивший меня,
всё же раскроется перед ребёнком моим.
Кто-то ведь должен туда пробежать босиком
и за водою не раз возвращаться назад.
Кто-то ведь должен стараться полить целиком
детским ведёрком —
огромный запущенный сад.
* * *
Роддом закрыт. И вот за лето
угас без вывесок фасад.
Никто не лепит изолентой
на стёклах номера палат.
Уже на плане реконструкций
здесь белый пластик и бетон.
Как много места развернуться
на месте этого угрюмца,
реликта сталинских времён.
А по ночам — Мария, Стеша…
Надежда, Оленька, жена… —
приносит воздухом нездешним
уже нездешних имена.
И нет войны ещё в помине,
роддом сияет, как желток.
Весна, весна на середине,
бельё хрустящее в корзине
и ЗИСа пристальный гудок.
И в тесной операционной,
как тайный оттиск небеси,
иконою — проём оконный…
И в тесной операционной
душа
впервые
голосит.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ
И снова май… Зелёный пух цыплячий
едва прикрыл верхушки тополей…
И снова май, и, светлых слёз не пряча,
мы запоём про белых журавлей.
И смолкнут вдруг литавры на параде,
почудится далёкое «курлы»…
И детский хор на солнечной эстраде
отпустит разноцветные шары.
Замрут на миг мальчишки в камуфляже
и девочки в косынках медсестёр.
…Пусть никогда страна им не прикажет
«давать врагу безжалостный отпор».
Они не знают горький запах смерти,
они не знают, как им повезло…
К ним прикасается в весенней круговерти
цветущих яблонь белое крыло.
* * *
Под топот каурых, гнедых, вороных
замедленным солнечным диском под дых
ударена степь, опрокинута в пыль,
и небо оранжево ржавит ковыль.
И небо, и степь под присмотром орла,
тропа, что коней к водопою вела
в закатном чаду раскалённых, как медь,
солёных от пота, уставших лететь.
И с ходу разбит водомерный покой…
Копыта, копыта, и шеи дугой,
и мокрые гривы, дугою летя,
достанут туда, где начало дождя.
Начало дождя над степным сушняком…
Тропа поперхнулась полынным дымком.
Горячие звёзды горячих коней
восходят над степью и тают над ней…
* * *
Я встаю со словами: «Доброе утро, мир!»
Оживляю костёр, пока остальные спят.
Рядом бродят кони: Каря, Зигзаг, Эмир —
на рассвете
каждый из них крылат.
Я сама — летаю… и, вскакивая в седло,
на вершины глядя, читаю я «Отче наш».
А под кровлей-крышей молиться не так светло,
а светло и ясно — дорогою на Акташ.
Оговорка вышла: «Снег наш насущный дай!»
След в снегу оставили Каря, Эмир, Зигзаг…
Это — май! Цветущий, солнечно-снежный май,
рододеЕндрон розовый… Коршуна хищный знак —
всем зверушкам прятаться… жАрка весны страда.
Вот и снег скукожился, кони вспотели аж
заблестели розово — как в райском саду — стада…
И цветы осыпались дорогою на Акташ…
Опубликовано в Паровозъ №7, 2018
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!