* * *
«Ценность текста, пойми, ну, совсем не в избытке смысла», —
Говорит мой приятель, известный поэт N. N. —
«Ты расставь по строке иероглифы, знаки, числа,
А читатель, известно, любитель таких подмен.
Он доищется смысла, когда его нет в помине.
Голова у него — генератор шальных идей.
Бутафорский контекст — как муляж в дорогой витрине,
Но ведь так в головах у почти что и всех людей».
Как люблю я такой разговор за холодной водкой,
Без закуски почти — чтоб до сути дойти верней.
Я киваю и пью, не проделав попытки робкой
Возразить… объясниться… Зачем мне менять коней
На такой переправе… Когда уже вышли сроки…
«Ну, пора по домам!..» — и приятель толкает в бок.
Я плетусь до метро и сплетаю слова и строки,
Наделяя их смыслом, насколько позволил Бог.
* * *
Интересно, Он видит меня,
Мне лицо залепляя порошей,
Мне под ноги позёмку гоня,
Отвлекая от рифмы хорошей
Отвлекая от мыслей дурных,
Отводя, сколько может, пороки?
…Если так — и не слал бы шальных.
Если так — Сам давал бы уроки.
…Снег летит, облепляя дома.
Я бреду, неприкаянный житель.
Что же значат Твой снег и зима,
Я пытаюсь понять, Вседержитель.
А кому-то ведь Ницца и Крым…
Впрочем, я на Тебя не в обиде.
Я бреду по сугробам сплошным
И с задумкою о суициде.
Ты припас бы пургу к январю…
Хоть и зван — не успею к обеду.
Он молчит, тот с кем я говорю…
С кем пытаюсь затеять беседу.
Вот — метель, и вот маленький я —
Повелитель ветров и туманов,
Продираюсь сквозь ткань бытия,
Полный всяких несбыточных планов.
* * *
И задумавшись — в кои веки —
Я не сразу в ответ скажу,
Кто мне ближе — древние греки
Иль соседи по этажу.
Очевидно совсем не сразу
За слепящим мельканьем дней,
Кто роднее мне — техник по газу
Иль мечтательный Одиссей?
Головою бейся о стену,
Избавляясь от всех химер:
И про Трою и про Елену,
И — про нас — написал Гомер.
Притворяясь, что европеец,
Улыбается мне хитро
Мой случайный попутчик-ахеец,
С кем я еду сейчас в метро.
Чей он лучник и чей лазутчик?..
Что ж, укрой его, жилмассив.
И — удачи тебе, попутчик,
У ворот семивратных Фив.
* * *
Посмотри мне в глаза… За мгновение до… Я не стану
Называть то, что может случиться потом… Не могу…
Я вдохну этот воздух… впитаю легчайшую прану,
Чтобы сил мне хватило отпор дать достойный врагу.
Это родина, детка… Глоток самогонной сивухи,
Это запах Невы, скрип трамваев, дрожанье струны…
И дворовые драки до первой кровянки — «стыкухи»…
Пацаны и шпана с Петроградской родной стороны.
Трубы хлебозавода… Дыхание свежего хлеба…
Школа 44 и наш хулиганистый класс.
Как мы бились за место под солнцем, за краешек неба —
До последнего вздоха… до первого крика «атас!»
Тополя… их срубили потом… как шумели их кроны…
Прибежишь со двора и, как скошенный, рухнешь в кровать.
Нету тех пацанов. И тебе не прорвать обороны
В поединке с собою… Ну, с кем же ещё воевать?
Все порезы и раны, поверь, зарастают корою,
Нет ни вечных разлук, ни утрат… Распадаются дом и гнездо —
Между Карповкой, Ждановкой, Малою Невкой, Невою.
Посмотри мне в глаза… За мгновение до… За мгновение до…
* * *
У меня есть мистический опыт,
у тебя есть мистический опыт,
у него есть мистический опыт…
у кого его нет? — назови!
Это против реальности ропот,
это шиканье, хлопанье, топот,
богоборческий, может быть, шёпот…
В общем, что-то такое в крови.
Никуда не ведущая дверца,
заблуждение чистого сердца,
иногда — это бред иноверца…
В общем, чистый Серен Кьеркегор,
Сведенборг, Сен-Мартен или Бёме
и десяток имен — этих кроме…
Дело, кажется, в неком надломе,
ни к чему здесь вопросы в упор.
Есть мистический опыт у двери,
у окна… Дело, право не в вере,
не в утрате её, не в потере…
Дверь потрогай, взгляни за окно.
Как сомнения наши нелепы,
ведь отлично покрашены склепы,
по ТВ — про духовные скрепы…
Если честно сказать — не смешно.
ULTIMA THULE
Изнанка этого мира вовсе не такова,
Чтобы завыть, застонать… это всё мимо… мимо.
Но ведь, с другой стороны же, как подобрать слова,
Если изнанка и в принципе невыразима?
Даже уж если ты в это тонкое дело вник
(Что, между нами-то, вряд ли возможно, заметим),
Тянет забормотать, перейти на истошный крик…
Даже на визг… Ну… и чего ты добьёшься этим?
Что ты ни скажешь, рано… все бесполезно пока:
Честные люди тебя заподозрят в обмане.
Адамом Фальтером звали хитрого чудака —
Там у Набокова… в «Незавершённом романе».
Честный и умный не раз: «Бред, — повторит, — ерунда,
И не такие пытались надуть… Обманули?»
Прав… Как же он прав со своим здравомыслием, да.
…ULTIMA THULE, — прошепчешь ты, — ULTIMA THULE.
* * *
Гнева, ненависти, презренья
Не должно быть в стихах. Совсем.
А ещё, с моей точки зренья,
Уж совсем злободневных тем.
Нет, поэзия мне не выше
Нашей жизни кажется… Но
Тот, кто хочет, меня услышит:
Всё в подтекст уходить должно.
Наши страсти, и пыл, и чувства
Подождут и месяц, и год…
Есть иные цели искусства,
Чем как звать к топору народ.
Не к добру актуальность эта…
Уж поверьте мне: не к добру.
И не в том задача поэта,
Чтобы штык приравнять к перу.
Укрываю на самом дне я
Родники, что родили стих.
К вам пробьётся он тем вернее,
Чем я глубже упрячу их.
* * *
Я был третьим, четвёртым… десятым в строю…
Как о том повествуют былины.
Я теперь обелиском чугунным стою
И с цветами у ног — в годовщины.
Когда будущий маршал шёл мимо солдат
И отсчитывал выпавший номер,
Я не помнил, за мною Москва… Ленинград…
Или тут же застрелен и помер.
И когда он стрелял прямо в грудь или лоб,
Не дрожала рука генерала,
Не его бил в строю злой предсмертный озноб —
Это часть в лихорадке дрожала.
Да, мы дрогнули… да, отступили тогда,
Но в атаку не он вёл тогда нас.
С трехлинейкой на танки — вот наша страда —
И патронами — пригоршней на нос.
Ни к кому не предъявишь посмертный свой иск,
Чохом списаны все наши беды.
Павшим смертью одною — один обелиск…
И цветочки в ногах — в день Победы.
* * *
Приходить в себя я начал понемногу
Утром и в больнице. А вокруг Мир Божий.
За окном увидел стройку и дорогу.
Как это прекрасно, ощутил всей кожей.
Даже если в марте грязь и слякотища.
Если даже утро шепчет: либо — либо…
Ночь не стала вечной — будет день и пища,
Кашка, постный супчик — всё одно: спасибо.
Злая санитарка, глупая Татьяна,
Я не писал мимо: я постельный строго.
Как хорош Мир Божий, нету в нём изъяна…
Утекает мимо дальняя дорога.
Это пазл сложился только на исходе,
Только в тяжкой жизни позднем результате.
Мир прекрасен Божий… Я не плачу вроде…
В нём одна прореха — это я в палате.
Опубликовано в Паровозъ №9, 2019
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!