* * *
Ты стоишь явная, как запах кофе,
и есть ещё немного времени, пока ты не улетела.
Мы берёмся за руки, ты спрашиваешь, где я был раньше.
Раньше я отвечал на вопросы с ходу,
любуясь собственной логикой,
как ведущий одноимённой политической передачи.
В целом жил там, где ничего не разглядеть –
в абсурде и нелюбви.
Раньше я обещал себе ни к кому не привыкнуть.
Теперь бы уткнуться тебе в шею,
Молча прижаться к тебе.
Слушать волос твоих расчёсанную речь,
стараясь запомнить хоть что-нибудь,
что-нибудь о тебе сохранить,
пока ты ещё не улетела
насовсем в свою европейскую Россию.
* * *
Под холлофайберными одеялами
мы смотрим в экраны своих телефончиков.
Я пишу тебе, что рядом со мной
у стены в батарее шумит вода,
гоняемая насосом.
Постарайся найти хоть что-нибудь,
что сможешь сравнить с рекой,
тогда тебя унесёт как можно дальше от постели.
Дальше от обследований, диагноза
неизлечимой болезни, хотя бы от сегодняшнего дня,
прожитого в ожидании ещё одного,
рядового и страшного.
Вымочив голову в полусне
на краю икеевской подушки,
начиная заново, просто пишу тебе:
«Светлых снов».
Чтобы лишний раз не грузить.
Тем более неуместно и дико мечтать о наводнении
в конце лета две тысячи девятнадцатого года
в западной Сибири.
* * *
Вечерний остывший воздух,
перепаханный заходящим солнцем.
В этот воздух бы –
как в чернозём.
Стоять, шевелить в нём
пальцами ног,
перепутав координатные оси,
ни ТЗ, ни дедлайнов
не помня.
Хотя между урной и крыльцом
мы тоже неплохо стоим.
Рабочий день закончив,
ты докуриваешь, красивая,
я мну подошвы,
что над шифером облако порвалось,
обсуждаем,
и прочие новости.
* * *
О твоём уходе по собственному желанию,
о моих загонах, короне на голове,
о самом тайном, самом плохом
пустота спрашивает строго.
У тебя бы вышло нежней.
* * *
Несчастье случилось рывком,
несчастье шкрябнуло ножом о ребро,
спасибо, что не насмерть.
А счастье неопытное
затряслось в своей тонкой курточке,
не зная, что делать.
За то, что растерялось счастье,
я нисколько на него не злюсь.
Но наученный несчастьем и счастьем,
я поднялся на ноги кое-как,
неразборчивая тягучая маета
под руки меня подхватила
медленно, но, в принципе,
можно было
добраться домой.
* * *
Я помню, что от Ленинградского моста
и до твоего подъезда
разбитая дорога, серый лёд.
Что за воротами закрытого рынка
молчат ротвейлеры,
готовые ко всему.
Что уличная и ночная
нарушается тишина
и лучше никого не встретить
от Ленинградского моста.
Но я помню также,
что по ночам
я смотрел на тебя спящую
и был спокоен,
мне хочется помнить это.
Больше ничего.
* * *
Я знаю что надо немного
совсем чуть-чуть
для необратимого для плохого
но за стеной устанут успокоятся к утру
даже улыбнутся
когда я выйду из комнаты
внимание на себя обращу
смотрите мол
на моём затылке птицы могут свить гнездо
это я проснулся только-только протёр глаза
обнимите меня огромные
сильные родные
на собственном куске земли
будто в клипе рисованном
я плыл во сне уплывал
что творили ночью вы не знал
* * *
Краса воздушных стран, как стал он вдруг смешон!
Шарль Бодлер
Дорогой Шарль Бодлер, моя мама интересуется:
научился ли я готовить что-нибудь?
далеко ли мне до работы? обещают ли отпуск?
В свою очередь в ответ
она рассказывает, что ей гораздо лучше,
чем в прошлый раз, когда мы созванивались.
Уточняет: когда обещают отпуск?
когда я приеду домой?
И так несколько раз в неделю:
когда в Питере я возвращаюсь с работы на съёмную квартиру,
в Омске папа ведёт маму к печке покурить.
По телефону слышно, как он подсказывает ей,
что ещё у меня спросить.
Их вопросы поднимаются в шесть тридцать
и крутят мне уши, чтобы я работу не проспал.
Я будто вижу их зимой у остановки,
когда автобусов пугаются воробьи.
Когда весенний ветер капли спелые и недоспелые
срывает с крыш.
Но пока что, кроме грусти и тоски,
кроме невозможно больших расстояний, у моих ответов нет
других значений.
Дорогой Шарль Бодлер, я читал вас только в переводе.
Может, поэтому не понял, беспокоился ли кто-нибудь
за больших непокорных альбатросов?
Давал ли им об этом знать?
За что держались океаньи птицы?
Что не давали себе забыть, исполинские вёсла по палубе волоча?
Может, белые великаны
слышали близкие голоса?
* * *
Пускай я готов к рассвету,
как в детстве к пляске,
оборачивающейся побоем,
взрослой, неостановимой,
не по мне
поклоняться печалям –
молчаливым и древним камням.
Я, мужая, тяну себя к счастью
силком,
как язычника к православию.
Никого не виню
в этой жизни напрасной,
как поножовщина,
и такой же быстрой.
Я действительно очень
плохо готов
к началу ещё одного дня,
ну и пусть, ничего.
Как приходит зима, заметая
холодное поле,
Ты однажды придёшь и ко мне,
но пока ещё
мне есть что терять.
Опубликовано в Бельские просторы №12, 2020
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!