***
Голос… Поза нарочитая…
Лунный… Белый… В общем – свет.
Там твои стихи засчитаны,
а мои – пока что нет.
Грею руки в листьях розовых,
ты пылишь на облака.
Не дождями, так неврозами…
Осень бьёт наверняка.
Словно бабочка-капустница
замираю по ночам.
Выжидаю: вот опустится
Божий выдох невзначай…
Диво чудное, приблудное.
Звёздный промельк. Долгий звук.
И душевное, загрудное
заворочается вдруг!
Дальше знаешь: скверы, улочки…
От всего отрешена.
В час глубокий, час полуночный –
нежилая тишина…
А внутри – разноголосица,
соль на кончике ножа.
Тук-тук-тук – в ребро – попросится.
Не забыть, не удержать!..
Тишина… Но там – над кленами,
ветки в сторону клоня…
Кто сейчас рябыми кронами
отмахнулся от меня?
***
Так жила – ничего на плечах
и почти ничего за плечами.
Если было, за что отвечать,
то вон те за меня отвечали…
А вот эти смотрели за мной,
отмечали, как те отвечали.
Ни какой-то особой печали
не бывало, ни грусти какой.
Но вот эти смотрели и шли
следом садом за городом рядом
и свои разговоры вели
еле слышного тёмного лада
и не близко, и не далеко.
Где-то там – с колокольни высокой –
я ловила занудливый цокот
несмолкающе злых языков.
Тридцать лет – в широте, долготе,
в бесконечно танцующем лете –
… и всё чаще молчали вон те.
Всё сильнее звучали вот эти.
Усыхали вокруг облака,
оседала к земле колокольня,
и ключицами остроугольно
проступала на теле тоска.
И как только у тех ничего
не нашлось: ни любви, ни глагола,
я услышала собственный голос
и почти не узнала его…
***
Ибо раз голос тебе, поэт,
Дан, остальное — взято.
М.Цветаева.
Время для всех одинаково,
но любит оно не всех…
Небо усеяно злаками,
звёзды лежат в росе.
Ходят жнецы-старатели
мутных больных кровей.
Кверху дорога – скатертью.
Холодно на траве.
Как тут лежится, стонется,
бормочется, жжётся как!
Музу тебе? Исполнится.
Только поглубже ляг.
Ванюши, Дуняши, Леночки
смылись на раз-два-три.
Больно стучит о стеночки
шарик стальной внутри.
Ждать и молиться истово
лучше издалека.
Здесь от креста до выстрела
бегло кровит строка.
Сполохом в ночь потянется
грома и молний Бог.
Вздрогнут поэты-пьяницы,
а с ними – случайный лох,
что просит, на небо глядючи:
“Боже, сойди с коня!
Спаси этих странных дядечек
и младшенького – меня…»
***
Не говори ничего.
Просто – гляди, гляди,
мерно качая ногой,
на марево впереди.
Что там – огонь и лёд?
Небо-вода-земля?
Мысли уходят влёт
и вьются вокруг нуля –
гладенького с боков,
скромного, как раввин.
От блеющих облаков
до выщипанной травы
он дугами давит лбы
отскакивает как мяч…
Вместилище слов любых.
Не холоден, не горяч.
Он всюду, он – тут как тут.
Пробраться в него нельзя.
Ты держишь его во рту,
катая вперед-назад
с надеждой: внутри нуля,
быть может, мильён вещей –
и небо-вода-земля,
и вообще…вообще…
***
И, колыхаясь, наклонилось
Любви истёртое крыло.
С.Городецкий
Он стоит за спиной –
не со мной, а за мной –
мнёт перо на горящей лопатке.
Я роняю во тьму
чёрт-те что, а ему,
как и мне, вероятно, не сладко.
Говорю: погоди –
дай, проветрю в груди!
Ты чего ледником – по угольям?
Он молчит, а не врёт.
Только пёрышко мнёт,
но уже – не моё, а другое.
– Ты откуда принёс?
– Это ветер занёс.
– Коли так, я возьму да примерю!
И плечом повожу,
И на небо гляжу.
И, как всякая баба, не верю.
Весеннее
Поднимай от подушки голову.
Время – утро. Весна и дождь.
На губах горьковато-солоно –
если вспомнишь, тогда поймёшь.
А не вспомнишь – пойдёшь приветливо
удивляться весне под зонт…
Облаков одеяло ветхое
бросит крошево на газон.
Здравствуй, всё! Под ногами чавкают
поздний март и апрель вчерне.
Городок отдаётся чаяньям
и не помнит своих теней
предрассветных,
покуда розово
утро с крыши стекает вниз.
Сны и мысли приходят дозами.
Полчаса – и они слились
в шар гудящий, в сырое облако,
что смеётся, дождит, живёт.
И такое же в небе волоком
тащит солнце на свой живот,
проясняя. И ты доверчиво
начинаешь в него расти,
чтобы той же весной просвечивать
в загорелой большой горсти.
Опубликовано в Образ №1,2019
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!