Тамара Верёвкина. СТРАНИЦЫ ВОЕННОГО ДЕТСТВА

Быль

Начиная рассказ о человеке, ребенком прошедшего фашистские концлагеря, не могу назвать дату его рождения. Не потому, что не спросила, а потому, что он сам ее не знает. В паспорте стоит условная цифра – 2 июля 1933 год. Так вот получилось.
Украина. Город Сталино (ныне Донецк). 1941 год, первые месяцы войны. Советские войска, отходя в спешке, сожгли поля с хлебами. Фашистская оккупация, голод, виселицы на улице родного города – таким запомнилось лето 1941 нашему герою.
В тот роковой летний день 1941 года мать послала Илюшу Войновского, уже окончившего 1-й класс, на рынок выменять кое-какую одежонку на хлеб. Отца мальчик не помнил, мама работала на шахте. До войны первый свой учебный год он жил у тети, которая выделила Илье в доме уголок за занавеской. На целый день он получал сухарь и комочек сахара-рафинада. Общаться с ровесниками было нельзя, и друзей у мальчика не было. А летом Илюша вернулся домой, но каникулы продлились недолго – грянула война.
В тот летний день облава немецких солдат и местных полицаев началась, как всегда, неожиданно. Вылавливали детей от пяти лет и молодых людей для работы в Германии. Мальчик попал в плен и оказался в товарном вагоне, битком набитым взрослыми пленными. Негде было ни лежать, ни сидеть. Многие в дороге умирали. В первый раз всех высадили в Польше, на распределительный пункт. Поселили в бараках. Илья попал на склад. Его определили на фасовку сахарного песка. Мальчики постарше научили красть сахар, чтобы не умереть от голода. Снизу штаны туго завязывались, в карманах делались дырки, куда и ссыпали тайком сахар. В бараке штаны вытряхивались. За эти немудреным занятием и застал Илью надзиратель. Вспоминая тот эпизод, Илья Григорьевич отметил, что надзиратели-немцы не были так жестоки, как служаки из местных. Надзиратель, высокий и крепкий мужчина, поднял ребенка за ноги вниз головой и долго тряс. Какие-то крохи сахара высыпались на земляной пол. Но на этом экзекуция не закончилась. Надзиратель подвел мальчика к большой хлеборезке и отрезал часть пальца на левой руке ребёнка. Илья Григорьевич показывает мне искалеченную руку. По случаю или закономерно, а этим двум людям еще предстоит встретиться через много лет, но уже при других обстоятельствах.
Со склада Илью перевели в концлагерь Освенцим на территории Польши. Дети и взрослые жили в одних бараках. И если у трудоспособного контингента лагеря были на руках выколоты номера и их заставляли работать, то дети до 14 лет были без номеров, к работам не привлекались и не имели определенного места на нарах. Но у детей ежедневно брали кровь, которую впоследствии переправляли в немецкие госпитали.
«Незадолго до подъема надзиратели обходили бараки и хватали попавшихся на глаза детей. Сонных, ничего не понимающих, их гнали в лагерный лазарет и без объяснений делали забор крови неограниченно, пока ребенок жив. Тут же нас выталкивали, не то сонных, не то в полусознательном состоянии. Первый раз я не понял, что со мной делают. Думал, что просто укол. В глазах темно, какие-то круги, все плывет, качается. Нет сил встать, идти. Качаясь, медленно добирались до барака, падали, долго спали. Кто-то уже не вставал. Бывали случаи, что у одного и того же ребенка кровь брали два дня подряд. Никто не фиксировал ни фамилий, ни дозы, ни дат забора крови. Такой ребенок на второй день с кушетки уже не вставал – хиленькое тельце грузили на тележку для перевозки трупов и сваливали в общие кучи мертвецов», – делится воспоминаниями из детства бывший узник фашистского концлагеря Илья Григорьевич Войновский.
Во сне Илье Григорьевичу до сих пор снятся горы трупов, которые не успевали сжигать в крематории концлагеря: обнаженные тела женщин, мужчин, взрослых, детей, русских, поляков, евреев, французов… Уже в мирное время, после войны, один мудрый человек посоветовал Илье вычеркнуть, вырвать из памяти годы плена, концлагерей. Забыть, уничтожить, предать забвению, убить эти воспоминания… Илья пробовал, старался, опять и опять проходя через муки пережитого, проживая их заново, старался стереть картины ужаса, смерти, страха, слез, боли, отчаяния, круглосуточный отвратный звук движения ворот крематория и глаза, глаза людей, глаза узников… Но до сих пор он все это помнит.
В первый раз попав в фашистский концентрационный лагерь, Илья, маленький, болезненно худой, с большими живыми глазами и неуемным характером, привлек внимание узницы, говорившей на немецком языке. Имени ее не помнит, но знает, что она как-то была связана с немецкой охраной лагеря. Именно эта женщина по каким-то неведомым причинам обратила внимание на мальчика и, как могла, ограждала его от опасности, объявив его своим сыном. То чуточку подкормит, то предупредит об облаве, то одежонку подлатает, а то и просто прижмет к себе и со слезами говорит Илье что-то на непонятном немецком языке.
Через несколько месяцев Илья стал понимать немного польскую, немецкую, французскую речь. И однажды женщина, приветившая Илью, сказала: «Меня переводят из лагеря, я заявила, что ты мой сын, и договорилась взять тебя с собой. Здесь ты не выживешь». Поселились они в городке Освенцим, рядом с лагерем (концлагерь и получил название от места расположения), в небольшом доме. Но однажды женщина ушла и не вернулась. Голод и страх заставили мальчика выйти из дома. В итоге – опять концлагерь, забор крови, побои, постоянное чувство голода, запах сожженных человеческих тел… Печи крематория работали круглосуточно, не успевая сжигать трупы. Пепел вывозили на поля как удобрение. Из человеческих трупов делали мыло, из кожи – галантерейные изделия, перерабатывали волосы… Илья Григорьевич вспоминает такой случай: увидела как-то немка, работница концлагеря, у узника на спине татуировку с профилями Ленина и Сталина. Потребовала сделать из кожи мужчины себе портмоне. Безусловно, немецкая фрау получила в подарок оригинальный кошелек.
Учет детей в лагере не велся. Они умирали тихо, незаметно. Кто на кушетке в лагерной больнице, кто ночью в бараке. Рано утром тех, кто не вышел на построение, выносили из бараков и на тележках везли к огромным кучам трупов. Воспользовавшись бесконтрольностью, Илья каждый день делал подкоп. Большого проема было и не нужно. Маленький исхудавший ребенок пролез и в небольшой лаз.
Оказавшись на свободе, помнил только голод. Добрался до огородов. Ел все подряд, не чувствуя ни вкуса, ни хруста земли на зубах, потеряв бдительность. Хозяин огорода поймал мальчика, избил и привязал. Теперь Илья спал, ел и работал на привязи под охраной фермера. «Однажды, на какой-то праздник, хозяин пригласил меня в дом и налил тарелку супа. Чувство человеческого достоинства, гордости и, наверное, русский характер, не позволили мне накинуться на еду. Ел не торопясь и на дне тарелки оставил две ложки бульона. На следующий день и в последующем мне фермер недоливал в тарелку именно две ложки», – рассказывает Илья Григорьевич.
Сильный характер, нежелание подчиняться обстоятельствам и опускать руки, помогли Илье сбежать от этого человека. Сколько и какие концлагеря были потом – и не вспомнить. В 1945 году работал на фабрике «Эрдель» в Германии, жил в подвале. Какая-то немецкая девочка, по душевной доброте, носила немного еды и просила не выходить из подвального помещения. Но простое мальчишеское любопытство, а может быть, и желание что-то изменить в своей судьбе, предпринять конкретные действия, заставили нашего героя выйти из подвала. А тут воздушная тревога, обстрел. Забежал в ближайшее бомбоубежище. Но взрывной волной завалило вход, и кто-то крикнул, что надо срочно выбираться через трещину в стене. Выскочили только несколько человек, в том числе и Илья. Он даже не успел подумать и принять решение, просто подчинился приказу. И именно это спасло мальчику жизнь. В следующую минуту стены убежища обвалились. Бомбежка, обстрел, на улицах раненые и убитые. До сих пор Илье Григорьевичу снится окровавленная женщина без ноги, кричащая от боли и зовущая на помощь.
Не понимая происходящего, он добрел до своего подвала. После целого дня бомбежек вдруг оглушающая тишина. Выбежал из подвала и увидел на улице танк с белой звездой. Просто оцепенел. Вылез танкист и заговорил с ребенком на английском языке. Илья не понимал. Тогда солдат стал говорить по-немецки. А Илья впился глазами в орден Красного Знамени на груди танкиста. Говорить Илья от волнения не мог. «Ты русский? Я не могу сейчас забрать тебя, подожди до вечера здесь, я за тобой обязательно приеду», – прокричит танкист через грохот двигателя. Но не суждено было той встрече состояться. После очередной облавы мальчика определили в тот же лагерь, в котором он уже был. Но режим теперь не фашистский. Лагерь располагался на территории американских союзников. Кормили лучше, и обращение с пленными было человеческое. Здесь сортировали иностранных граждан по национальности. Были русские, румыны, англичане, поляки, французы… Русскими пленными занимались советские представители. Устанавливали личность и причины нахождения на территории Германии.
На Украину везли на машинах и эшелонами. Илья все время улыбался – скоро встреча с родными местами, домом, родственниками. На очередной стоянке впервые за долгие годы плена искупался в реке. Название у реки запоминающееся – Буг. И это было уже настоящее детство.
Но как-то вся жизнь у Ильи Григорьевича складывалась ступенями. Дома его считали погибшим. К тому же побывавших в плену не только военных, но и мирное население, даже детей, угнанных в Германию и репатриированных, считали предателями родины, врагами народа. Илюша понимал и чувствовал это.
Надо было продолжать обучение в школе. Четыре учебных года было пропущено, да и знания 1-го класса были никакими. Не учитывая этого, тетя отрезала: «Еще чего – в первый класс! Такая дылда!» – и определила мальчика в 4-й. Первый диктант поразил не только учителя, но и самого ученика. Слова в тексте у Ильи были написаны не только по-русски, но и по-немецки, по-польски, по-украински… А ошибок больше, чем слов. С трудом окончил 4-й класс.
Во время учебы опять жил у тети за занавеской. Каждую ночь она будила мальчика по нескольку раз. Илья вскакивал и ничего не мог понять: облава, подъем на построение, тревога? Женщина объясняла Илье, что он громко кричал во сне на немецком языке, бился и плакал. Но слов его она не могла понять – не знала немецкого. Сегодня Илья Григорьевич, сам уже отец и дедушка, тяжело вспоминает эпизоды своего военного детства.
Но тогда, в голодном послевоенном сорок седьмом, Илье надо было продолжать образование, как-то определяться в жизни. Для начала нужны были документы, а у Ильи, как оказалось, ничего не было. Паспорт ему не дали – еще мал, а вот со свидетельством о рождении получилась история. Даты своего рождения мальчик не знал, в чем и признался делопроизводителю. Решили так: «Сегодня 2 июля 1947 года, – констатировал чиновник, – на вид тебе 13-14 лет. Давай сделаем тебе день рождения 2 июля, а год поставим 1933?» Обучение продолжил в вечерней школе, где получил семиклассное образование.
Затем физкультурный техникум в г. Волгограде, служба в армии, где окончил школу воздушных стрелков-радистов и летал на ИЛ-28, перегоняя самолеты по маршруту Москва – Улан-Удэ – Китай. Вспоминается интересный случай из летной практики. Из Китая летели на ЛИ-2. Впервые Илья путешествовал над озером Байкал. И тут встает командир летного экипажа, снимает шлемофон и с протянутой рукой идет по салону. В шлемофон летит вся мелочь из карманов. Затем монеты высыпаются за борт в воды Байкала, а командир говорит: «Байкал-батюшка, прими дань». Как узнал потом Илья Григорьевич, в годы Великой Отечественной войны над озером осуществлялись учебные полеты. Нередко случалось, что боевое звено попадало в нисходящий воздушный поток, и все самолеты падали в воды Байкала. Поэтому у военных летчиков и образовалась такая своеобразная традиция.
Случилось так, что судьба Илью Григорьевича еще раз испытала. Однажды из-за неисправности боевой самолет пошел резко на снижение. Стрелку-радисту Войновскому пришлось катапультироваться из машины. Упал в болото в Новгородской области. И не выжить бы молодому летчику, да случайно заметил его и спас лесник. Так Илья в раз посмотрел в глаза смерти. Шесть лет отдал армейской службе сержант Войновский.
Демобилизовавшись, Илья Григорьевич много лет работал в школе педагогом. В этой же школе учителем труда работал мужчина, показавшийся Войновскому знакомым. Долго вспоминал он, где, при каких обстоятельствах мог видеть это лицо, холодный давящий взгляд, эти крупные руки… И как ожог: Польша, распределительный пункт, хлеборезка! Написал письмо сыну, который работал в Москве, в органах ФСБ. Сын прислал статью из газеты «Комсомольская правда», где раскрывалась деятельность нынешнего учителя труда в период фашистской оккупации в Польше. Этот человек уже отбыл 10-летний срок тюремного заключения.
Войновский подошел к директору школы и объяснил ситуацию. По-видимому, руководитель детского учебного заведения счел неуместным пребывание в школе человека с таким прошлым, и учитель труда был уволен. Возможно, бывший фашистский надзиратель продолжил работу с детьми в другой школе.
Сидит передо мной пожилой человек с добрым и светлым лицом, спокойно рассказывает о своей жизни. Это внешне. И только влажный взгляд, чуть дрожащий голос выдают волнение, боль и непомерную душевную тяжесть…
Принято считать, что самые светлые воспоминания у человека – из детства. У Ильи Григорьевича Войновского, к сожалению, не так.