Житейские истории
Дом на Тукаевской
Дом сносили! Ломали с треском стены, сыпалась штукатурка, поднимая облако пыли. Рушили всю жизнь, которая протекала в нём около ста лет. Несколько поколений нашей семьи выросло в этом доме: поднималось по ступенькам невысокого деревянного крылечка, смотрело в эти окна на улицу, во двор; ночью на небо, на звёзды. Дом был деревянный, одноэтажный, и звёзды были хорошо видны из окон.
Незабываемые дни детства, мечты и надежды юности, социальные передряги, война – много всего было здесь пережито.
Жизнь как симфония: в ней много взлётов и падений.
Квартиру в этом доме в конце 30-х годов дали деду, майору внутренних войск. Дом был новый, незаселённый. Он выбрал среднюю, решил, что она будет теплее. И не ошибся. Квартира была тёплая и уютная. Это была единственная тёплая квартира в моей жизни.
На дворе стоял 1936 год – предвоенное время. Он въехал в этот дом со второй женой, её матерью и двумя сыновьями от первого брака и от второго. Разница в возрасте между мальчиками была семь лет. Но жили они дружно, очень любили друг друга, какая-то необъяснимая духовная связь объединяла их.
А вдоль улицы шумела старинная липовая аллейка, которую посадила жена губернатора Уфы, сына писателя Сергея Аксакова, Софья. Поэтому позднее её официально стали называть Софьюшкина.
Когда зацветали липы, густой крепкий запах кружил головы. Говорят, липа даёт энергию.
* * *
В годы Великой Отечественной войны дом неожиданно опустел. В квартире остался только мой отец, едва окончивший семилетку, и бабушка, Софья Тарасовна, мать Степаниды Кузьминичны.
Дед ушёл на фронт и воевал в Польше в качестве советского разведчика. Степанида Кузьминична, как медработник, тоже была военнообязанной. Ушла добровольцем. Работала в военно-полевом госпитале хирургической медсестрой.
А дядю Юру, которому было всего девять лет, на это время отдали в военно-духовое музыкальное училище-интернат. И он тоже носил военную форму, сшитую по его росту.
Что было делать отцу в пустом доме? Он тоже ушёл на фронт добровольцем, приписав себе два года. Документы никто не спрашивал.
С его слов заполнили карточку учёта военнослужащего и отправили в военное миномётное училище. А затем стрелком на передовую.
Он дошёл до Чехословакии. Под Витебском получил тяжёлое ранение в руку, и ему чуть не ампутировали её. Он не дал. И всё обошлось.
После войны прослужил ещё пять лет в подмосковном Алабино.
* * *
Поезд из Москвы прибыл под вечер. Они сразу увидели на перроне деда, Степаниду Кузьминичну и Юрика. Лёня крепко обнялся с отцом. А потом накрыл своей шинелью брата Юрку, и они долго шептались и потихоньку плакали там, в полумраке, о чём-то своём, ведь не виделись много лет!
Через некоторое время пола шинели приподнялась, выглянул Юрик с заплаканным лицом, в красных пятнах, и помахал моей матери рукой. Ведь он впопыхах забыл с ней поздороваться. Брат вернулся не один, а с женой и новорожденной дочкой.
Уфа их встретила вечерней тишиной и светящимися окнами старых деревянных домов. Вдоль улиц чернели уже подтаявшие осевшие сугробы. Шёл месяц март.
* * *
Дома был накрыт праздничный стол.
Их ждала бабушка, мать деда, Акулина Фёдоровна.
Шёл пятидесятый год.
Акулину Фёдоровну привезли из Еланыша в тот же день, утром. А Софья Тарасовна перешла жить к другим детям. У деда и Степаниды Кузьминичны назревал развод. Но она ещё четырнадцать лет прожила в их квартире и была им как родная. Отец о ней заботился до конца жизни.
А Юрик работал геологом в Иркутске и погиб в автокатастрофе, когда геологическая партия возвращалась с поля. Его именем назвали одно из месторождений. У него остался маленький сын. А затем появился на свет внук, известный в Иркутске архитектор, Илья Пономарёв.
Золотые пески
Пляж назывался «Золотые пески». Когда-то это был дикий пляж.
Туда ходили речные трамвайчики. Трамваев было два: один – «Кречет», другой – «Коршун». Оба были покрашены белой краской, на боку висел спасательный круг.
Я помню, как задорно и весело шипела вода, когда крутились их колёса.
По выходным дням трамваи набивались до отказа. Мы обычно сидели на палубе под брезентовым тентом, защищающим от солнца и дождя.
За бортом играли, искрились на солнце речные волны. Пахло свежестью, почему-то полевыми цветами. Впереди нас ждал день, наполненный разнообразными впечатлениями. Это особенно остро ощущалось перед поездкой.
Раннее утро – моё любимое время суток.
Когда с неба на тебя смотрит заспанное солнце, его лучи нежны и неярки. В мире царствуют полутона.
За чужим деревянным забором притаилась сквозная бледная сирень, дороги исчерчены тенями. Да ты и сам ещё не совсем проснулся. Не привык так рано вставать. Какая-то частица тебя ещё нежится в прошедшем сне.
А трамвайчик уже резво бежит по реке, мелькают заросшие травой зелёные берега. Город удаляется, тонет в лёгкой синеватой дымке раннего летнего утра.
Впереди блестит река. Города уже не видно.
Мы оторвались от родных улиц, от своего дома. Мы в плену у природы и цветущего лета.
Но вот и причалили. Ноги вязнут в мелком золотистом песке. Вдали виден небольшой лесок. Мы ходим по пляжу, выбираем удобное место и располагаемся. Расстилаем одеяло, рядом бросаем сумки, снимаем обувь, раздеваемся до купальников.
По соседству незнакомая компания играет в волейбол. Мяч легко взлетает над головами.
Где те солнечные безмятежные дни?
Мы часто туда ездили с мужем и маленькой дочкой.
Но в самый первый раз я там была в шестнадцать лет. Мы жили с матерью на турбазе в брезентовой туристической палатке. Это позже на этом месте выстроили городок из коттеджей. А в те годы всё было проще. Люди жили в палатках
Турбаза принадлежала Академии наук. В соседней палатке с бабушкой и младшей шестилетней сестрёнкой Нелькой жил приятель из моей юности – Ромка. Мы учились в одной школе. Он на класс старше. Познакомились случайно на переменке. В нашей школе была кабинетная система, и в каждую перемену начиналось массовое кочевье из одной классной комнаты в другую по лестницам и этажам.
Он, как-то завидев меня в школьном коридоре, спросил, где находится кабинет биологии. Я ответила. С того момента стал со мной здороваться. Встречаясь, мы радостно и подолгу болтали. У меня было такое чувство, что мы были знакомы всегда.
Тем летом каждый день, часов в двенадцать, мы шли на пляж. Живая кудрявая Нелька частенько увязывалась за нами, но бабушка её не пускала, с криком и визгом засовывала назад, в палатку.
Ромка учил меня плавать. Осторожно придерживал руками за талию, а я отчаянно лупила ногами по воде, мы громко хохотали… Но плавать я так и не научилась.
Была ли между нами любовь? Да нет, не было. Мне с ним было просто хорошо, я считала его своим самым лучшим приятелем.
У Ромки был необыкновенно чистый взгляд – синие глаза напоминали незабудки, и светло-русые волосы. Я знала, что он очень хороший человек.
Но я в тот год была сумасшедше влюблена в мальчика из выпускного класса. Не знаю, знал Ромка об этом или нет. Многие знали.
Время шло, мы окончили школу. Как-то так случайно получилось, что мы с ним в один год создали семью: я вышла замуж, а он женился. И в один год родились наши дочери. Мы водили своих дочерей на подготовку в нашу бывшую школу, и так получилось, что в один класс. Пока дети были на занятиях, болтали обо всём на свете. Тема для разговоров у нас находилась всегда. Иногда с нами были его жена или мой муж. Они скромно стояли в стороне и ждали, когда мы наговоримся. Нас это почему-то не смущало.
В последний раз я его видела перед Новым годом по дороге на ёлочный базар, мы их встретили на углу Октябрьской и Ленина.
Ромка был в модной дорогой дублёнке. Очень красивый!
Нам было уже по тридцать лет.
И опять мы с ним словно выпали из времени, стояли и чуть не час говорили обо всём на свете, забыв про свои половинки. Я вообще никогда не обращала внимания на его жену, словно её не существовало.
Ёлочный базар в тот год располагался на трамвайном кольце у «Детского мира». Мела вьюга. За редким дощатым забором были выставлены тощие ёлки, пушистые ели, разлапистые сосны. Пахло хвоей, у всех было предновогоднее настроение, и, как всегда перед Новым годом, сердце щемило от лёгкой непонятной грусти.
А примерно через неделю после праздника, развернув городскую газету, я увидела на последней странице объявление в чёрной рамке, в котором сообщалось, что Ромка погиб, разбился на машине.
Через много лет я случайно узнала, что женат он был на девочке из нашей школы, Тане. Подруга сказала, что их свела мать Тани, наша школьная библиотекарша. И вот он сам погиб, тёщу грохнул, а Таня чудом осталась жива.
Когда я читаю стихотворение Александра Блока «Мы встречались с тобой на закате…», мне всегда вспоминается старый уфимский пляж «Золотые пески». Как верно описан Блоком вечер на реке! Запах речной воды, её лёгкое журчание, неяркость, размытость далёких огней и то непонятное чувство, от которого щемит сердце. Юность всё предчувствует…
Или это плачут души?..
Мы встречались с тобой на закате.
Ты веслом рассекала залив.
Я любил твоё белое платье,
Утонченность мечты разлюбив.
Были странны безмолвные встречи.
Впереди – на песчаной косе
Загорались вечерние свечи.
Кто-то думал о бледной красе.
Приближений, сближений, сгораний –
Не приемлет лазурная тишь…
Мы встречались в вечернем тумане,
Где у берега рябь и камыш.
Ни тоски, ни любви, ни обиды,
Всё померкло, прошло, отошло…
Белый стан, голоса панихиды
И твоё золотое весло.
Азбука Морзе
Он дарил ей флоксы.
Они пахли нежно и горько.
Он знал, что она любит эти цветы.
Каждый день, спрятавшись за киоском «Союзпечати», поджидал, когда закончится её рабочий день.
Её сотрудницы с любопытством ждали его появления. Увидев в окно, кричали: «Твой пришёл!» Саша, смущаясь, отводила глаза. Ей было всего девятнадцать.
Познакомились они с Андреем в городском радиоклубе.
Лет с тринадцати Саша мечтала стать радиолюбителем. Ведь это было так романтично сквозь ночь, через сотни километров ловить чужие позывные и выходить на связь в эфире.
«Ти-та, ти-та…» – пикала морзянка. Андрей учил её работать на ключе. Он в то время был тренером в городском радиоклубе.
В шестнадцать лет она наконец решилась записаться в этот клуб. Позвала с собой для храбрости подружку, и в майский зеленеющий день, трепещущий едва распустившейся полупрозрачной листвой, они пошли записываться. Робея и волнуясь, поднялись на второй этаж старинного купеческого особняка и постучали. Из-за двери им крикнули: «Открыто!»
Они толкнули дверь и вошли в просторную комнату, заставленную радиоаппаратурой.
Их встретил высокий кареглазый парень лет двадцати пяти с блеском лёгкого любопытства в глазах.
Подруге в клубе не понравилось, Саша стала ходить одна. Каждый раз, когда она появлялась, Андрей с улыбкой ей протягивал новую забавную QSL-карточку, которую получил в подтверждение связи: «На, Саша, поиграйся!»
Но работать на ключе, изучать морзянку ей показалось скучно. Она хотела сразу пойти в эфир, окунуться в мировые токи пространства. И странствовать там, как свободный корабль, без парусов.
И она забросила занятия.
Сколько раз в течение жизни мы меняем её сценарий?
Иногда они с Андреем нечаянно встречались на городских улицах, здоровались и шли каждый по своим делам.
Саша окончила школу, поступила в институт на вечернее отделение и работала.
И вот тут-то судьба их нечаянно столкнула вновь.
В кинотеатрах города шёл какой-то нашумевший фильм. Саша сбежала с занятий, купила билет на вечерний сеанс, их места оказались рядом. Она словно лотерейный билет вытянула. Бывают же такие совпадения!
Андрей пошёл её провожать и больше не отпускал.
Через полгода они поженились.
Жить стали у Андрея. Ленивый тяжёлый грузовик привёз Сашин книжный шкаф, письменный стол, кровать и книги. Расставили мебель, на окна повесили шторы, и комната приобрела жилой вид. А до Саши она была забита разными железяками: радиодеталями, гирями, гантелями. На столе стояли радиопередатчик с радиоприёмником. Над ними пестрели яркие дипломы, извещающие о победах в соревнованиях радиолюбителей, QSL– карточки. Спал Андрей на старой выцветшей раскладушке. Окно этой небольшой комнаты выходило в заросший густой зеленью двор. Прямо под окном росли кусты малины, за ними, на клумбе, – пышные сиреневые флоксы. Поодаль стоял двухэтажный деревянный дом.
Улица была старая и тихая, застроенная старинными купеческими особняками. Она словно дремала посреди густой запылённой зелени. Но была расположена в историческом центре города, параллельно шумной магистрали. Этакий тихий островок из девятнадцатого века.
Большую комнату занимала мать Андрея, Клавдия Никаноровна.
Когда Саша её впервые увидела, эта невысокая плотная старушка с круглыми коричневыми глазками показалась ей очень странной, словно что-то тёмное исходило от неё. Рассказывала про каких-то колдунов… Саша думала, что колдуны бывают только в сказках. И отнесла это к возрасту Клавдии Никаноровны – ей было уже шестьдесят. Что взять с полуграмотной старушки, выросшей в деревне?
Андрей заранее предупреждал Сашу о сложном характере матери. Говорил, что с ней трудно поладить. Но Саша, любившая весь мир, всех людей, ему ответила, что она со всеми умеет ладить.
Но всё оказалось не так-то просто. Клавдия Никаноровна любила командовать. Сашу, по причине её молодости, ни во что не ставила, говорила: «Её учить надо!» Часто из-за пустяков доводила до слёз. Андрей не заступался. Стоял молча в стороне.
А Клавдия Никаноровна пуще расходилась. Её лицо краснело от странного удовольствия и возбуждения, глаза радостно блестели. Это потом, Саша поняла, что она, скорее всего, пропускала рюмочку перед скандалом.
По четвергам и в воскресение Клавдия Никаноровна торговала на городском толчке разным барахлом. Там она была в своей стихии. Преображалась, обретала осанку, уверенный вид.
Иногда приносила какие-нибудь симпатичные бусики с толчка и недорого продавала их Саше. Саша брала.
Сейчас этот толчок давно закрыли. Но в те годы он цвёл пышным цветом.
В базарные дни туча народа собиралась. Чтобы попасть на толчок, надо было пройти через какие-то овраги, которых сейчас уже нет – засыпали. Вдоль этих оврагов сидела масса продавцов, разложив свой товар на газетах, на каких-то старых тряпках.
У ворот толчка стояла касса. Вход для продавцов был платным, они платили за место.
Что там только не продавали! Кому-то платье стало мало, и его решили продать. Кому-то пятёрки до зарплаты не хватало. Но были и постоянные торговцы вроде Клавдии Никаноровны, которые жизни не мыслили без толчка. И продажа вещей приносила им небольшой постоянный доход.
Муж Клавдии Никаноровны пропал в первый год войны без вести. Она осталась с младенцем на руках. Сейчас получала за мужа небольшую пенсию. Привыкла всего добиваться сама, правдами и неправдами.
А Саша была книжной девочкой. Она любила русскую классику и повести советских писателей, полные трудового и социалистического романтизма.
Некоторые высказывания свекрови ей казались дикими. Например: «А плохо ли булочку за пять копеек скушать?»
Или в семьдесят лет свекровь ей вдруг удивлённо и доверительно поведала: «Оказывается, любовь какая-то бывает – романтическая!..»
Свекровь навязывала свои вкусы. Саша застелет кровать любимым клетчатым пледом. Приходит с работы, а пледа нет. Вместо него ярко-оранжевое пикейное покрывало. А Клавдия Никаноровна заявляет, что так лучше.
Спорить бесполезно. Затем стала указывать, какую блузку Саше надевать, а какую не надо.
В общем, Саша в первое лето после свадьбы решила вернуться к родителям. Но вдруг узнала, что беременна, и осталась.
Родилась темноволосая девочка. И тут же принялась сосать кулачки.
Её завернули в чистую белую пелёнку и положили на кушетку. А Саше на живот положили лёд.
После родов у Саши было высокое давление. Она лежала в небольшой палате у окна. Напротив роддома располагалось училище искусств. Была глубокая ночь, а ей мерещились тени за окном училища, и она слышала звуки музыкальных инструментов. Сначала резкий неприятный скрежет, а затем лёгкая фортепианная музыка. Добросердечная пожилая нянечка её постоянно поила водой из стеклянной баночки из-под сметаны. Саша послушно пила.
На следующее утро муж прислал длинное нежное письмо и апельсины.
А свекровь баночку сметаны и два лимона. Каждый лимон по отдельности был завёрнут в шуршащую бумагу из-под печенья, что очень насмешило соседок по палате. Ещё в пакет положила ситцевый халат и туфли-лодочки, за которые после выписки взяла деньги. А Саша подумала, что это подарок.
После выписки из роддома город казался каким-то нереальным. Но это состояние быстро прошло. Саша пополнела и расцвела.
Девочка была беспокойной. Плакала день и ночь. Оказалось, что в роддоме у ребёнка застудили уши.
Саша долго возила её на коляске в детскую поликлинику на уколы. А свекровь причитала: «Такая маленькая! Куда там уколы-то делать? Не надо, не вози. Само пройдёт».
В институте пришлось взять академический отпуск. А затем бросить учёбу. Совмещать работу, учёбу, маленького ребёнка и вздорную свекровь было невозможно.
Свекровь любила «пустить пыль в глаза». Всем говорила: «Я жена офицера!» Но на самом деле прожила с мужем года два. Да и брак не был зарегистрирован.
Она приходила к Саше на работу в тот день, когда знала, что её там не будет. Знала, что Саша отпросилась, например, в поликлинику.
Приходила, нацепив на пальто старую драную лису, которой очень дорожила. Садилась с важным видом и говорила: «Я жена офицера!»
«А вот Сашу мы взяли, потому что думали, что у неё будет высшее образование, а она бросила институт! Сына-то я выучила, сама выучила». Хотя, на самом деле это Саша заставила Андрея поступить в университет. И уже при Саше он его закончил.
Свекровь рассчитывала, что её визит останется в тайне. Но, когда Саша на следующий день приходила на работу, сотрудницы со смехом ей говорили: «Твоя приходила!» – и всё ей рассказывали.
Работала она в проектном институте неподалёку от дома. Коллектив был дружный.
Точку невозврата впервые она ощутила во время беременности. Родов она боялась. Но назад пути не было. Это был тупик.
И позже, когда уже родила, ей ещё в течение многих лет продолжал сниться сон, что она снова беременна…
Она попала в ад. Но это Саша поняла намного позже. Вначале была слишком молода и была привязана к мужу. Казалось, что всё идёт хорошо.
Но Андрей лишил её внутреннего одиночества, тишины. Отныне они всё делили пополам. И вначале ей это нравилось – быть вместе.
Неожиданно одна за другой стали открываться семейные тайны. Оказалось, что она жила в коконе, опутанном ложью, как густой крепкой паутиной.
Поняла, что так живёт весь мир. Люди стараются не быть, а казаться. Плохое, неблаговидное прячут подальше. А то, что их выставляет в выгодном свете, тычут всем в глаза.
Она всегда помнила ту точку невозврата.
То первое лето после свадьбы, когда собиралась уйти, но осталась.
Опубликовано в Бельские просторы №9, 2020
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!