Письмо брату
Привет, Артѐм. У нас всѐ хорошо.
Вчера похолодало, снег пошѐл,
с утра телѐнка в сени запустили.
Отец не пьѐт, из дома ни ногой,
всѐ ждѐт тебя. Да, ты ж у нас какой,
родней семьи – то джунгли, то пустыни.
Ты снился мне: обрыв, тропинка вниз,
бежишь по ней, кричу тебе: «вернись!»
и падаю в траву, теряя силы.
Вдруг лес зашевелился, стал живым,
а ты ему командуешь: «бежим!» –
и вздрогнули берѐзы и осины,
послушно побежали за тобой,
попарно, в одиночку и гурьбой,
но замерли внезапно у границы –
в их кронах загорелся стыд и страх,
и плакали в беспомощных руках
привыкшие к родному месту птицы.
Потом я вынимала из золы
обугленные мѐртвые стволы
и красила зелѐным, чтоб не броско.
Приснится же такое, ну дела!
…твоя Полина снова запила,
вчера весь день стояла у киоска.
Я снова без копейки – третий год.
Весной поеду в город, на завод,
сбегу из-под родительской опеки.
Ещѐ про сон… я стала хоронить
стволы… чудно, конечно… но они
давали тут же новые побеги.
***
Незрелый март, как взрослый, пунктуален,
но как дитя, капризен и несмел.
Всѐ глубже дышат скважины проталин,
тяжѐлый снег под солнцем разомлел.
Мыть окна в марте холодно и рано,
но хочется закрасить и забыть
расщелины в потрескавшихся рамах
и собственные линии судьбы.
Сюжет весны непрост, но постоянен:
я предана пожизненно земле,
как косточка, и корень, и крестьянин,
вода болтлива, камень не истлел,
струится в небе жилка золотая,
играет слово нежное во рту,
но я его, не высказав, глотаю,
в себе укореняя немоту.
Мятежный март сродни моей природе.
Я слышу всѐ отчѐтливей весной,
как тает снег и как в бутылках бродит
не выпитое за зиму вино.
Откуда знать мне, что это за время,
где выход, где начало – не пойму.
И каждый день – мелькнувшее мгновенье,
живое, но спешащее во тьму.
Надо мной – земля
Ты меня по имени не зови,
мы с тобой случайные визави –
две беды в прокуренной тишине.
…А меня вне города больше нет.
Я дитя его – у него внутри,
и смотрю глазами его витрин
от Базарной площади до пруда.
Я теперь из города – никуда.
От Никольской башенки – до Кремля
подо мной – земля,
надо мной – земля.
Я теперь – дыханье крылатых львов,
папиросный дым, перегар дворов,
колокольный звон и колѐсный скрип,
я – нектарный флѐр златоглавых лип.
У меня в ладонях –
прохлада луж,
у меня в гортани –
сквозняк и сушь.
Ты привык по имени… Ну и что ж!
Отними у памяти, уничтожь,
вырви восемь звуков, сожги, развей,
без любимых слов – забывать быстрей.
Я тебе ни сродница, ни жена,
не тобой наказана-прощена.
Я – вьюнок, примятый твоей ногой,
и трава, и корни, и перегной,
серый мох, крадущий тепло камней…
Ты, когда остынешь, придѐшь ко мне.
Берендеево лето
У дачной жизни праздничный уклад,
здесь каждый дом распахнут и крылат,
до самых звѐзд плетѐтся виноград,
пылают астры.
Здесь так легко – босым, как берендей,
идти к пруду по тѐплой лебеде,
потом пугать в задумчивой воде
мальков глазастых.
Здесь ночью прилетает птица-тишь,
и слышно, как спешит в ловушку мышь,
как лунный свет стекает с жарких крыш
в кусты сирени.
Здесь каждый день – входной и выходной,
здесь каждый дачник – новый летний Ной,
кусочек суши под его ногой –
его спасенье.
Опубликовано в Образ, №1, 2020
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!