* * *
так сибирь оглушила зима,
что на голос уже не пробиться.
и мелькают в немой синема
люди — люди ли? — чужие лица.
глухоты вездесущая тварь
так накрыла сибирских полсвета,
что заученный в детстве букварь
без примера живёт и предмета.
так, наверное, ищет слепой
равновесья на пляшущем трапе,
так любви бескорыстной тропой
от утраты влачится к утрате.
так в часах истекает песок,
отверзая могильные глины,
так сиротский дрожит голосок.
снег да снег. снегири и рябины.
так отъезжих осин и берёз
меркнет отсвет тревожный и жалкий,
так к окну слюдяному примёрз
полустанок в степном полушалке.
* * *
Когда он огонь из пальцев извлёк,
Словно блёстку фольги,
А сам затянулся, воронка щёк
От глаз отвела круги.
И не было в нем ничего, кроме скул,
Резких, как взмах крыла,
Лишь ветер в открытую фортку дул,
И штора, шатаясь, шла.
И тень, как повестка на сбор теней,
Легла поперёк стены,
Он скрипнул зубами и стал бледней
Влюблённой в него луны.
А после, брезгливо примяв «бычок»,
Он вновь так себя спросил:
— Какой в человеке, скажите, толк?
— Тот только — жил-да-был.
И если ответ, очевидно, прост,
Зачем продолжать игру,
Павлин распускает роскошный хвост,
Змея меняет кору,
Пивную жестянку он пнул ногой
И выдохнул горький дым,
Пришёл человек в этот мир нагой,
И гнётся доска под ним.
* * *
Ларисе Фишер
Город всё громче, а птицы всё тише,
Лишь над «Приморским», над церковью свет.
Смотрит Лариса Васильевна Фишер,
На море смотрит, забыв интернет.
Катер таинственный станет на якорь,
И опустеет вечерний «Обьгэс»…
Лама печальный тибетского яка
Возле «Примоского» выведет в лес.
Лара, молчит полевая бумага,
Сосны качаются, никнет трава…
Лара, зачем тебе доктор Живаго? —
Бедным потомкам понятный едва.
Лара, ты помнишь сестру Пастерака:
Книгу с названьем «Сестра моя жизнь»?
Синие очи тибетского яка
Выше полночной луны поднялись.
Лара, армяне, евреи и греки
Хором поют о печалях своих,
Як объедает траву у аптеки
И возле школы тоскует о них.
Солнце встаёт,
Над «Приморским» светает —
Чайки кричат и встают на крыло.
Кто эту горькую жизнь понимает,
Странную истину вдруг прозревает:
«С близкими больно, а в мире светло».
* * *
Кафе «Забег» на набережной, речка
Течёт на север чайке параллельно.
Я прикартавил тёплое местечко
Для рюмочки последней колыбельной.
Я дождь прошёл с мечтой о человеке
Транзитном, полупьяном, речвокзальном…
Но никого-то не было в забеге,
Пока не заклубилася в зеркальном
Окне, ко мне струясь, официантка,
избыточная золотом и хною,
Её я окрестил Фелициата
И наградил фамилией двойною —
Тефтелли-Шницель, оперною дивой
Она ко мне плыла, буфет тараня,
Прельстить меня котлетою с подливой
И водкою столичного сгоранья.
…………………………………
Узнаванья неловкого боюсь я,
Но тут из тесноты пятипудовой
Застенчиво мне улыбнулась Люся
И покатилась брошкой бирюзовой
Слеза, с ума сошел? — на эполеты,
На фартук и кармашки с чаевыми.
До темноты, как человек отпетый,
Котлеты ел в сплошном огне и дыме.
………………………………………..
Я щебетал ей что-то о Прокрусте,
О внутренней прожорливой цензуре,
О цельности растраченной, о грусти,
О голубе растаявшем в лазури.
Она сказать мне что-то не решалась,
Покусывая нервно сгиб мизинца,
она широкой кухнею дышала
И гневом на тупого проходимца.
и гладила под носом недоумка,
Щетину и немытую сорочку.
А дикий мост кричал истошней Мунка
И пулемётчика, и синего платочка.
Дождь, обгоняя — шел экспресс вечерний.
И в тяготе звучала карамельной,
Не постигая правил и значений,
Симфония любви редкоземельной.
* * *
Розы швырять проститутке в постель, шалости-шутки.
Гоголю денежек дать на шинель, шалости-шутки.
Шалости-шутки — иврит продувать с лёгким нажимом.
Пёрышком школьным зверей щекотать с легким нажимом.
С лёгким нажимом пуститься в шантаж, кровью пьянея
Сдать свой талант в погребальный багаж, кровью пьянея…
Кровью пьянея, уже не трезветь больше чем на день.
Что в этом страшного жить-умереть — больше чем на день.
Больше чем на день шады не дадут русскую букву.
Спрячь на груди шевардинский редут русскую букву.
Русскую букву послать булавой ворогу в темя.
Буйной головушкой знать не впервой ворогу в темя.
Ворогу в темя — приелся повтор — надо к началу.
Гоголь, проснись, итальянский фланёр, надо к началу.
Надо к началу, по-русски давай — на первопутки
Или в похмельном чаду пропадай…
Шалости-шутки?
* * *
Как перо в середине письма
Продолжает скрипеть и тупиться,
Как нелепое слово «весьма»
За примерно «понятной» влачиться,
Вместо весны — весьма
Вместо письма — тесьма
Как примерно понятная тварь
Покрывает крылами полсвета
как заученный в детстве букварь,
отстает от родного предмета.
Ленточки и якоря
Ленин из букваря
Как предмет моей страсти слепой
Киви ест и тоскует по скайпу,
Как любви бескорыстной тропой
отползает вода к водоскату.
Просто была барто
В однобортном пальто
как в тебе пробудившись Эзоп
Не эпохе, а местному Васе
Говорит про поместный укроп
Никаких не касаяся басен.
Как внезапно потеет висок
И теряется мясо от кости
Как любви небольшой голосок
Ходит в гости.
Новосибирский мэр
Ест на обед химер
Как поэзия ёлок и лип
Умирает на кресле-качалке…
На лица твоего эвкалипт
Свет ложится тревожный и жалкий.
Свет ложится тревожный и жалкий.
Свет ложится…
Опубликовано в Паровозъ №7, 2018
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!