София Максимычева. У ОСЕНИ – РАНИМАЯ ДУША

Этюд

Совсем немного и создашь:
не мысль, но веру – лето вечно!

Штрихами полнился пейзаж;
замысловата оконечность,
где между делом запах плёл
свои кофейные интриги.
Колени упирались в стол,
томились в очереди книги:
когда же их перелистав,
страничный угол замусолят…

Прекрасен осенью ландшафт
и кофе по-турецки с солью.

Дул ветер с юга на плечо,
дышал октябрь почти не ровно;
был день осенний заключён
в подрамник тихий подмосковный.
Фонарь кренился без нужды
на дальнем кряже остановок…

Но близко-близко от воды
кружило пясть листвы кленовой.

Так хочется

Распутывать нити не сложно,
труднее – связать на века.
Проверит подмётки сапожник
и скажет: «Обувка крепка!»

Так хочется лёгкого в жизни:
походки, задач, ветерка.
Макушки зелёные сбрызнет
янтарный сироп.
Коротка
цепочка событий, ведущих
к словам, означающим боль.

Хвост рыжего солнца опущен
в озёрный стакан.
Канифоль
на пальцах скрипачки застынет,
а мне бы послушать ещё –
как шмель копошится в жасмине,
как голос небес превращён
в поющую птицу, и дождик,
и в детский заливистый смех.

Так хочется вешать на гвоздик
твой плащ, не скрываясь от всех.

*  *  *
На край одинокой скамейки,
Набросив на плечи пальто,
Усядется осень, по-женски
Молчать о своём непростом.
О том, что в холодных рассветах
Ей чудится солнечный лик…
Звенят золотые браслеты
На тонких запястьях любви.
Захочется к небу прижаться,
А может быть, что-то сказать…
И прятать озябшие пальцы,
Смотря в голубые глаза…

*  *  *
У осени – ранимая душа
И тонкая, изогнутая шея.
Часы её торопятся, спешат,
А пальцы побелевшие немеют.

Она стоит под небом, не дыша:
Раскрытый зонт, прозрачная накидка,
Где до зимы – один короткий шаг.
Единственный. И нет другой попытки.

Если просто жить

Разве сладить с тем, что легко даётся:
голубой реки говорливый рот,
в золотых лугах остывает солнце,
на траву стекает янтарный мёд.
Перестанешь сеять – приходит жатва,
вот и рой пчелиный – всегда в трудах,
если просто жить, ни обет, ни клятвы
не нужны всевышнему. Только «ах»
восклицать от счастия, боже правый!
Облака в зеркальном пруду плывут,
и варенье – в блюдцах у самовара,
в деревянном доме – покой, уют,
и церквушка рядом, и лес, и школа,
и детишек много… пожалуй, пять!
И курлычет белой голубке голубь,
вроде тихо-тихо, да всё слыхать.

*  *  *
Полушалок накинут на плечи.
В полудрёме прикрыты глаза.
Беспокойство ушло. Время лечит,
Но уже ничего не сказать.

Да и надо ли? Было и было –
Чёрте что, кутерьма, кавардак.
Душу рвало на части, дробило.
Выживали. Иначе никак.

Отдавали, делились, бранили,
Уезжали, бросали, везли.
Всё казалось, что нет больше силы!
Улетали от нас журавли.

Провожая с тоскою во взгляде,
Втихомолку молились крестам.
На могилах в сплошном снегопаде
Мы прощенье просили у мам.

А когда становились мудрее,
Нежно грели синицу в руках.
Забывая про боль в подреберье,
Говорили:
– Да так, ерунда!

Вечереет. Закат умирает,
Обагрив на прощанье простор.
Ночь, убогая, глухонемая,
Начинает вести разговор.

То заставит луной восхититься,
То стада в небе звёздном считать.
Мёдом воздух пропах и корицей.
Тихий свет.
Тишина.
Благодать.

*  *  *
Не даётся осенью забвенье
И покой, что будешь вечно жив,
Это Богородицы успенье
Болью отзывается в груди.

Колокольный звон звучит всё глуше,
Каешься, да белая зима
Сковывает льдом холодным души,
Видишь, до чего их контур мал?

Но пока читаются молитвы,
Пусть невнятно и почти без слов…
Ангельская стая терпеливо
Слушает, считая каждый вдох.

Опубликовано в Бельские просторы №9, 2019