СУВОРОВ
КОМПОЗИЦИЯ В 2-Х ЧАСТЯХ
ЧАСТЬ 1
Российский Марс. Больной орёл. Огромен.
Водитель масс. Культурфеномен.
Полнощных стран герой. Находка для фрейдиста.
Он ждёт, когда труба горниста
Подымет мир на бой.
«Вперёд, вперёд, за мной —
к вершинам Альп, к победе!
Суворов светом Божьим осиян».
Идёт на бой страна больных медведей,
Поёт ей славу новый Оссиан.
Но вождь филистимлян Костюшко
Воскликнул: «О братья, смелей
Пойдём на штыки и на пушки
Сибирских лесов дикарей,
И Польша печальной игрушкой
Не будет у пьяных царей.
И будет повержен уродец,
Державная кукла, палач,
Орд татарских полководец,
В лаврах временных удач».
А воитель ответил:
«Неужто не справимся с норовом
Филистимлян?
Кто может тягаться с Суворовым?
Я — червь, я — раб, я — бог штыков.
Я знаю — плоть грешна и тленна,
Но узрит пусть, дрожа, Вселенна
Ахиллов Волжских берегов.
Я — Божий сор. Но словно Навин
Движенье солнц остановлю,
И Пиндар северный — Державин
Прославит лирой жизнь мою,
И помолитесь за меня,
как я молюсь за иноверцев,
Я их гублю, но тайным сердцем
Любовь к поверженным храня».
О, вера русская! Христос — работник бедный,
Больной пастух, что крестит скот,
И вдруг при музыке победной
Знамёна славы развернёт.
И россы — воины Христовы —
За веру жизнь отдать готовы.
В единоверии — сила нации.
Это принцип империи
и принцип администрации.
Россия древняя, Россия молодая —
Корабль серебряный, бабуся золотая.
Есть академия, есть тихий сад для муз,
Мечей, наук, искусств —
здесь просиял союз.
Есть дух Суворова —
надмирный дух игры,
Игры с судьбой в бою суровом,
Когда знамёна, как миры,
Шумят над воинством Христовым.
О, мощь империи,
политика барокко —
На иноверие косясь косматым оком,
Мятежникам крича:
назад, назад, не сметь,
И воинов крестя
в безумие и смерть.
ЧАСТЬ 2
О, мятежей болван,
тот, коему поляки,
Всегда охочие до драки,
Свои сердца как богу принесли
Со всех концов своей больной земли.
Что мятежей болван?
Французская забава.
А россов истина двуглава —
Двоится русский дух,
и правда их двоится,
Но не поймёт и удивится
такому западный петух.
Суворов в деле рьян.
Он — богатырь, Самсон,
Он — не тамбур-болван
и не парадный сор.
На поле брани — львом,
в штабах — разумной птицей,
И пред полнощныя царицей —
юродивым рабом.
Пред ним травой дрожала Порта
И Понт от ужаса бледнел,
И вот огнём летя от Понта
На берег Вислы сел.
Был выбит из седла
Костюшко — рыцарь славный.
И Польша замерла,
когда рукой державной
Схватил татаро-волк
И в рабство поволок.
«Виват, светлейший князь! —
Ура! — писал Суворов, —
К нам прибыли вчера для мирных договоров
Послы мятежников — сыны сего народа,
Их вероломная порода
Смятенью предалась».
Что мятежей кумир? —
Нелепость их гордыни.
Агрессор любит мир.
Он угощает ныне
Трепещущих врагов.
Он гибель Праги чтит
Слезой, что краше слов и горячей обид.
Греми, восторженная лира —
У россов помыслы чисты,
И пьют из грязной чаши мира
Россия с Польшей — две больных сестры.
Так плачь и радуйся, орёл,
Слезливый кат и витязь века,
Но если гром побед обрёл,
Что пользы в том для человека?
Он для грядущих поколений
Лишь сором будет, палачом,
Суровый воин, страшный гений,
На кляче с огненным мечом.
За то, что царства покорял
Во всеоружии жестоком,
Осудит гневный либерал,
Ославит фрейдович намёком.
Суворов спит в могиле бранных снов,
В сиянии покоя,
А дух его парит — преступный дух героя,
И кавалера многих орденов.
ИЗ ЦИКЛА “БИБЛЕЙСКИЕ ЗАМЕТКИ”
Кто это был, я не знаю.
Мне имя его не сказали.
Был ли Он Некто, похожий
на меня, на отца и на брата,
Или Ничто бестелесное
приходило в то время на землю?
Был я тогда малолетком.
В Мицраиме, земле потогонной,
Были на стройке рабами
братья мои и отец.
Злобно глумились над нами
фараоновы слуги — прорабы,
Мы ненавидели их.
Помню, в священную ночь
спать не ложились в бараке,
Месяц, как жертвенный нож,
тихо сиял над землёй.
Помню как ели ягнёнка,
обжигаясь, давясь от волненья,
И вот тогда, наклонясь,
«Слышишь, — сказал мне отец, —
За бараками нашими, слышишь —
Ходит Господь по земле,
наказуя народ мицраимский,
Первенца в каждой семье
убивая мясницким ножом».
Был я тогда пацанёнком,
и что было дальше — не помню.
Помню лишь где-то в пустыне
наше становье, шатры.
Скот, подыхающий с голоду,
ропот усталых, озлобленных.
«Кто Он? — спросил я тогда. —
Для чего Он увёл нас оттуда?
Что Ему надо от нас?»
Опубликовано в Паровозъ №9, 2019