>>>
Здесь ветер бьёт из-под земли,
щекочет ночь глаза.
И продаётся за рубли
горючая слеза.
И пыль столбом сквозь мор и хлад
стоит как часовой.
И не сыскать пути назад
с повинной головой.
Пойдёшь направо — пьянь и рвань,
налево — смех и грех,
где бестолковщиной словарь
разделан под орех.
Растёт бурьян сквозь имена
безумцев словаря.
А дело бога — сторона,
пропавшая зазря.
И если нынче тишь и гладь,
то завтра — шум и гам.
И ветер ереси в тетрадь
заносит по слогам.
В мобильник, в голову, в айпад,
в ночную кровь страны.
Что делать, если виноват,
как прежде без вины?
Где накатин и никотин
спасают до поры,
летят за копотью грудин
слова в тартарары.
Но выпадающих с ума
водою в решето
всевышний нежит задарма
и помнит, как никто.
>>>
линяет лето без оглядки
с похолоданья взятки гладки
тепло под свежим сургучом
переговоров ни о чём
эмейлы скайпы перезвоны
слова на ветер сетевой
ведь абонент уже вне зоны
вчерашней дружбы с головой
и паузы неудержимо
ненастье множит без нажима
дожди навзрыд ветра вразлёт
и всё известно наперёд
вестимо, что за чёрной тучей
всегда для будущего есть
забвенья обморок летучий
равно прощение и месть
так говорил писатель старый
пока народ бренчал гитарой
ховал в кладовке самиздат
кругом нетрезв и бородат
от спорадической теплыни
изжога спазмы миозит
не проходящие доныне
всё из минувшего сквозит
приходит осень тихой сапой
вино на платьице не капай
и сигареткой не части
теперь воздержанность в чести
не вспоминай и пялься в оба
и трубку вовремя клади
на плечи долгого озноба
что пламенеет впереди
мой ясноглазый летний кореш
с обрывом связи не поспоришь
как прошлым душу не криви
сургуч сгущается в крови
по зодиаку лев и овен
с небес спускаются к зиме
ни в чём провайдер не виновен
там только прибыль на уме
>>>
Вдруг оборачивается и смотрит коротко, но в упор,
поправляя некстати сумочку на плече.
А потом уходит, цокая, через двор,
и наступает вскорости время Ч.
Нужно немедленно всё и про всё понять,
вещи сгрести в охапку, хлебнуть винца,
ножик на кухне потрогать за рукоять,
встать и ухмылку стряхнуть с лица.
Ранняя осень, конечно, чудо как хороша:
ржавчина, золото — всё сплошняком бальзам.
Что же не топать вдаль прерывисто, не спеша,
не потакая ни выплескам, ни слезам?
Слишком вокзал на летучую рыбу в огнях похож:
только завечереет — летит-плывёт.
Не холодрыга в городе, а пробирает дрожь,
и внутривенный тупо твердеет лёд.
Это не потому, разумеется, будто страх
подразыгрался у канувшего в ночи.
Просто в косяк торчать на семи ветрах
и самому себе повторять «молчи».
Знать, что вода в аквариуме будет стоять сто лет,
и разноцветный, детский — прости-прощай…
В принципе можно пристроить в шкафу скелет
и перейти в знак дружбы на «только чай».
Но если тьма спешит и её неуёмна прыть,
и чешуя у чудища изо льда —
следует не терять лица — улетать и плыть —
не за горами главные холода.
>>>
Детский лепет, старческая удаль,
нищенства немереная спесь —
возникая словно ниоткуда,
шваль и голь отплясывают здесь.
Краковяк, матаня и лезгинка —
всё в одном стакане на ура,
ведь никак без хохота и гика
не дожить рванине до утра.
Поезда орут на всю округу
голосами тронутых сирен,
накреняясь к северу и к югу
и разгоном скрадывая крен.
И пока гудки сладкоголосы,
и колёсный лёгок перепляс,
плачут и бычкуют папиросы —
только искры сыплются из глаз.
А потом без лишнего напряга
утром растворяются в дыму —
там, где электрическая тяга
в никуда несёт по одному.
Даром, что братались без разбора,
позабыв про запад и восток —
погасить не в силах Терпсихора
железнодорожный кровоток.
И в крови просвечивает сажа,
словно смерть от скорости бела,
под приглядом встречного пейзажа
с беспробудным пением дотла.
>>>
чёрные звёзды висят впереди
сходу доподлинно не разглядеть
действуй вслепую и не ерунди
истово тратя последнюю треть
ночь широка совпадают цвета
но лицедею к лицу слепота
и принимая обличия снов
шкодных проделок закрашенных звёзд
бешеных шабашей школьных основ
ловишь судьбу за невидимый хвост
током кипящей летейской воды
сам выжигаешь свои же следы
станешь дорогой двурогой и впредь
будешь смущеньями душу марать
то ли ещё предстоит умереть
то ли не выйдет уже умирать
если к развилкам приводят пути
это не повод по ним не идти
ярых созвездий огарки в воде
дым непроглядный во весь небосклон
предположи что разгадка нигде
и неизвестностью свод накалён
и не горазд кровяной метроном
в этом дыму разобраться ночном
перетеки в затаившийся свет
ляг на сетчатку финал сочини
неразрешимого в памяти нет
из пустоты проступают огни
что это кто это и почему
выдумай сам а не спрашивай тьму
>>>
На больную голову не надейся —
лишь глаза прикроешь — и тут как тут —
призрак гэдэровского индейца,
что приметлив и безразмерно крут.
Кровь его из кадра не может вытечь —
отдыхает кольт и косит стрела —
и в облом стервятникам Гойко Митич,
и вся прерия для него мала.
Загляни в салун — и случится ветер —
рухнет стойка, виски собьёт прицел…
Ясноглаз и гибельно беззаветен,
он в любой разборке пребудет цел.
Томагавк тоскует по вражьим скальпам,
в оперенье пламя войны ревёт…
Племена уходят с домашним скарбом,
времена итожатся в свой черёд.
Где она, лукавая трубка мира,
панибратства вдумчивая игра?
Как отряды конных несутся мимо
эпизоды каверзного вчера.
В беготне за призрачною удачей
налетают заново эти дни
под знакомый сызмальства клич апачей
и негодованье живой родни.
Бледнолицей своры шальные пули
норовят настичь сквозь беду и смрад…
Но прицелы сбиты, стрелки в загуле
и обозы насмерть уже горят.
>>>
Бутылка за кинотеатром «Спартак».
Слезы — на копейку, любви — на пятак.
Но золото — выше залатанных крыш:
гори и не жалуйся, если горишь.
Идущий внахлёст, окаянный, сквозной,
осенний огонь не в ладах с новизной.
Все те же клокочут вокруг языки
бэушного счастья и шалой тоски.
Чтоб всякую чушь листопад напевал,
чтоб не обрубало вино наповал.
Чтоб не докрутиться шальному кино
до титров забвения было дано.
>>>
Сквозь разговоры о хорошем
всё безнадёжней проступал,
ветвями сбоку огорожен
ноябрьской роздыми опал.
И ветер жёг и в хвост, и в гриву,
последних листьев не щадя,
слезу-ольху, беднягу-иву
перед порывами дождя.
И средь продрогших сучьев голых
горячей речи вопреки
вода блестела на глаголах
поверх излучины реки.
Стремглав теченьем относила
все сочетанья честных слов
к морозам каверзная сила,
студёный жалуя улов.
Ведь лёгкий пар вблизи, где лица
дыханьем лишь разделены,
за поворотом не продлится —
в природе нет ему длины.
Он весь распят на ветках здешних
и пригвождён дождём к стволам,
чтоб согревать живых и грешных.
С грехом, конечно, пополам.
>>>
Созвездие Весы.
Ночная брешь в рассудке.
Квартира на часы.
А можно — и на сутки.
Всё можно. И нельзя
от ночи отстраниться.
Безумная стезя.
Банальная страница.
Там чёрным наверху
в прогалах звёздной пыли —
строка теснит строку —
о том, как жили-были.
А после не срослось,
и время раздвоилось —
на циферблате врозь
забвенье и немилость.
Минуты до зари.
И годы без зазренья.
И вечные внутри
минувшего коренья.
Все листья и цветы
темны и невесомы,
с бессонной высоты
взирают на промзоны.
На дальние дымы,
на мятые постели,
на каверзы зимы,
растравы и потери.
Порывистая речь,
отрывистая память
не в силах уберечь
и даже позабавить.
И если на весах
вся жизнь и приступ дрожи,
гадать о новостях
к утру себе дороже.
И времени в обрез,
а мы в гостях как дома.
И сердце чует вес
бессмертья молодого.
>>>
Если всё на свете принять в расчёт,
время дальше больше не потечёт.
Дальше больше — прямо сейчас и здесь
и оформится чёрный фокус весь.
Воплотится жизни чуднóй почин
в паутину следствий и тьму причин.
И кругом повиснет сплошная сеть,
норовя пожизненно провисеть.
И погаснут в частых ячеях те,
кто светился запросто в темноте
Потому как всех всё равно не счесть,
чья искрила радость и грела честь.
И на каждый взгляд, и на всякий звук,
осторожный, не претендовал паук.
И расчислить выйдет ли, почему
выходило весело петь во тьму?
>>>
вещи теряют вес остаются без
памяти места смысла календаря
год пролетел а следом христос воскрес
и вопреки и всё же благодаря
кровь замедляет ход остывает под
ранним покровом ночи добра и зла
чтоб закрывала наглухо небосвод
честных безумий взбалмошная зола
время молчит навзрыд тишина фонит
и не понять откуда растёт слеза
крылья стервятников пение аонид
ветра забвения лиственные леса
всё переходит в неразличимый звук
то ли утери тока в сердцах дерев
то ли игры полёвок в траве разлук
что продолжает буйствовать умерев
то ли прощальный скрип скорлупы земли
и шевеленье каменного нутра
хрупкое эхо сказанного вдали
но до конца не понятого вчера
лица значений прячутся под крыло
ангела праха плакальщика родства
чтоб на ветру цвело и добро и зло
словно в побегах прожитая листва
Опубликовано в Лёд и пламень №5, 2019
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!