МОНОЛОГ
Настроив мысли на высокий слог,
Услышу вновь задумчивую лиру…
Жизнь каждого, по сути, — монолог,
С которым обращаемся мы к миру,
И часто — без надежды на ответ.
И «глас в пустыне» стал уже привычен…
Старательно пытался прошлый век
Забыть, что человек — монологичен.
Вопрос сложней, чем «быть или не быть».
Среди сплошных колдобин на дороге —
Какой он, монолог твоей судьбы?
Что из него получится в итоге?
Ты суетно его проговоришь,
Или — неспешно, сохраняя гордость?
Но даже если в хоре ты стоишь,
Твоя задача — сохранить свой голос.
Хотя бы попытаться — быть и сметь!
Ведь мы в стране препятствий и порогов
Рождаемся, чтоб в общем хоре петь.
А общий хор не любит монологов.
Но впереди уже нездешний свет
(О, как же он от «здешнего» отличен!),
И, может, вспомнит 21-й век
О том, что человек — монологичен.
…Свеча мерцала в тишине ночной.
И легкокрылый шорох вдруг раздался:
Летели музы над моей страной…
Иль это просто ветер разыгрался…
* * *
Средь золотолиственных осин,
на которых каждый листик светел, —
«Листопад с тобой», — сказал мне сын.
«И с тобою тоже», — я ответил.
А когда скукожились леса,
серебрясь от стужи и от дрожи, —
«Снег с тобой», — я сыну написал.
Он ответил: «И с тобою — тоже».
…Запоздалый журавлиный клин
смотрит в небо, словно в паутину…
«Папа, я устал», — молчит мой сын.
Я не знаю, что ответить сыну…
К ВОПРОСУ О ДЯТЛАХ
(маленький триптих)
1
Как много парадоксов он таит —
Великий беспредел миропорядка!..
Что голова у дятла не болит —
Есть для меня великая загадка.
Я долго этот подвиг созерцал,
Им поглощён уныло, но всецело.
А он — стучал, стучал, стучал, стучал…
И у меня вдруг сердце заболело.
2
Дни напролёт — весёлый этот звук.
И даже — годы. Даже — век от века.
Прислушайтесь, как радостно: «Тук-тук!»
(То не топор, однако, дровосека).
Завидую тебе, о, дятел мой!
Судьба — и без сучка, и без промашки:
Всю жизнь о стену биться головой —
И кайф ловить от пойманной букашки!..
3
Он бился головой что было сил,
И явно не брала его усталость.
«Скажи мне, дятел, — дятла я спросил, —
Мне сколько лет прожить ещё осталось?»
Но он проигнорировал вопрос,
Из древа выковыривая мушек…
Зима была. Трескучий был мороз.
И не было окрест меня кукушек.
АКТЁРСКАЯ СКАЗКА
Меч тяжёл. Не ощущаю рук.
Бутафоры явно постарались.
Змей-Горыныч рухнул, оскандалясь,
Без голов (в количестве трёх штук).
Дом покинув, выйдя за порог,
Не мечтал я выжить. Думал — сгину.
Пот солёный разъедает спину.
И чугунна тяжесть у сапог.
Ждать подмоги? Да прожди хоть век!
Это — то же, что добыть лекарства
В тридевятых-трипроклятых царствах,
Где цари не нюхали аптек.
Под мужские «ух» и бабьи «ах»,
Под фольклорный юмор песен Кима —
Я разил чудовищ и кикимор
В наизадремучейших лесах.
Сказка? Бросьте! Чёрный адский труд!
Отдых по звонку — он был как милость,
Ибо ночь бессонная вместилась
В десять перекурочных минут.
И никто не знает — где я был,
Чьи в меня впечатались румяна…
Как ты засмеялась, Несмеяна,
Когда утром я заснул без сил!..
А потом… Какой тяжёлый меч!..
Предо мной, коленопреклонённы,
Выли туполобые Додоны,
И валились головы их с плеч!
Кто-то мне шепнул: «Угомонись!
Али захотелось криминалу?..»
Оттого, наверное, к финалу
Глупости большие начались.
Я подонков с миром отпустил,
Распахнул я в царский закром двери…
Но народ (народ!) в меня поверил!
Это я к финалу ощутил.
Я, ребята, сделал всё, что мог.
Правда, выжил Змий один зелёный…
Всё, ребята!.. Только пот солёный.
И чугунна тяжесть у сапог.
Цацки — в море! В небеса — картуз!
Наплевать, что их нигде не купишь!
Пальцы левой — складываю в кукиш,
Пальцы правой — подношу ко рту, —
И не степь, не поле, а века
Оглушаю троекратным свистом!..
Надо быть талантливым артистом,
Чтоб сыграть Ивана-дурака.
К ВОПРОСУ О МОЁМ ПОКОЛЕНИИ
Осталось лишь утешаться снами…
Это случилось когда-то с нами:
мы были «новыми именами»,
чисты и прозрачны, как белый нал.
Теперь мы — старые имена.
Зато каждый день дольше жизни длится:
есть время пред сценой — для репетиций;
черновиками заполнить страницы —
есть время (чтоб на бело выдать финал).
Ведь нынче мы — старые имена.
Просты и сложны мы, как оригами,
как персонажи в классической драме,
и можно нас голыми взять руками
в стране торгашей, и воров, и менял.
Теперь мы — старые имена.
Но — настоящие мы. Струится
свет Настоящего в наших лицах,
это про нас — veni, vidi, vici,
хоть нам и назначена грош цена.
Ведь нынче мы — старые имена.
Не то чтоб мы поднимаем знамя,
не то чтоб там «Не Москва ль за нами?..»,
а просто в тихой душе — цунами,
когда чужая — родная страна.
Теперь мы — старые имена.
Простите, решили мы повториться:
кому-то же надо за всех молиться,
кому-то же надо за всех стыдиться,
забрасывать лот — чтоб до самого дна.
Пусть даже мы — старые имена.
Пусть даже окрест — как в помойной яме,
и даже глаголят при этом amen, —
во всём разберёмся мы вместе с вами
уже в грядущие к нам времена,
где станем мы — новые имена.
Там мы не будем в тени ютиться,
там и покой будет только сниться…
Я вижу — пацан (взгляд ясновидца)
мне машет рукой: «Привет, старина!»…
…Нынче мы — старые имена.
P. S. Вспомнил вдруг!.. Книгу сына с волнением
раскрыл… две строки… стало жарко в груди:
«…Мы тоже были тем поколением,
у которого было всё — впереди».
Опубликовано в Паровозъ №7, 2018
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!