Рассказ
Пыль следом за мной. Я мчу по земле, дождь бьёт меня в ноги и круп.
Я чёрного цвета, конь вечного цвета земли.
Я взрослый: тьма детства меня не настигнет.
Быстрее, быстрее всех страхов – я мчу по земле.
Я конь, чёрный конь, и грива черна, и копыта. Сливаюсь я с тьмой, и ночью не вижу себя я и сам. Я конь цвета страха, а кто-то считает, я конь цвета смерти, забвения, вечного сна. Я не был рождён для мученья, не мыслил я сеять страданья и страхи. Но чёрная кожа, и чёрная шкура, и чёрные пряди, и чёрные глаза – и вот я уже не для воли шагаю по этой печальной земле. Я выгляжу так, как не нравится многим. Боятся и масти моей, и души.
А мне страшно тоже. Спасенье – лишь в беге…
Пока был жеребёнком, нескладным, прыгучим, я прятался вечно от света и звука. Свет означает начало дня, а звук…
Был мальчик, в руке его хлыст с острым шипом на конце. Зачем? Чтоб все лошади слушались человека и падали бы перед ним на колени. Я не хотел. Один не хотел из всего табуна. Убегал и брыкался, но шип – о, шип – всегда меня настигал.
Меня оседлали однажды: я сдался на миг, им секунды хватило. Взбрыкнул; резь – хлестнули; мотнул головой, вскинул передние ноги; и снова удар по спине, по ногам. Смиренно я встал, недвижный и чёрный, я злость затаил и дождался своего седока. Мальчика. Лишь только он ноги с боков моих свесил, я сбросил его, взвившись ввысь, к ветру, небу и белому солнцу над нами. Он плакал, нога была покалечена. Я смотрел на него и думал: уйди! Оставь меня и не бей, и тогда твоя нога заживёт. Но на место мальчика пришёл его отец. Меня привязали верёвками к колу, ноги и голову, чтоб не укусил, не лягнул, но всё видел. Шип!.. Раз, два и три! Раз, два, три! И раз, и два, и три…
Детство было страшным. Вот мой левый бок – здесь шрам полумесяцем. Белый оскал на чёрной шкуре. Свист хлыста я ещё слышу во сне, я помню. Но теперь я могу бежать, и ни один удар меня не нагонит. Оскал не болит.
Потом я стал таем. Я выживал уже больше года, вот потому я и был таем. Сверстников готовили к скачкам. Меня – сказали так – к бойне. Сменили бы букву – я был бы бесстрашен и смело понёс седока на войну. (Я слышу слова и вижу их знак.) Но – бойня! Причина? Строптивый. Непокорный. Бей, хоть всю плеть в нитку, – я показываю зубы. Я злой. Я хочу бежать наперегонки с достойным противником – с ветром, а все знакомые кони медленнее ветра. В поле я запинаюсь об их раздумья.
Я злюсь. Сказали, на тая уже есть покупатель: свадьба. В то утро я услышал своё будущее. (И снова проклятое утро, начало проклятого дня!) «Угощение». Я ел овёс, но поднял голову. Вдохнул конюшню, запах дома, закрыл глаза, увидел стол, на нём – еду. Знак слова: их много вкруг стола, и я на нём… кусками…
Прочь! Я бился копытами о землю, бросая себя всё выше и дальше. Люди закричали мне вслед; краем красного глаза я увидел «учителя», побежавшего за ружьём. Я взмыл в небо. Я задыхался, я коротко ржал, я боялся и в ужасе мчался туда, где никто никогда, никто никогда. Нет, нет, нет – били мои копыта в землю. Я не любил свою жизнь, и день никогда не любил, но я любил ветер и поле, и ради того, чтобы бежать вольно, я был готов жить. Я жаждал жить.
Бежал долго. Всё быстрее, хоть ноги онемели. Всё быстрее, хоть сердце почти остановилось. Всё быстрее, хоть перед глазами плясали черти. А потом я упал. Захватил языком горсть песка, разбросал вокруг головы пену, не закрывал глаз, в небо уставился. Там было темно. Наконец-то ночь! Ночь несла защиту и тишину. Я любил только ночь. И одиночество. Я съел песок и улыбнулся. Дышал тяжело, сбивчиво, но был доволен судьбой, что привела меня в ночь. Да ведь я сам врезался в эту тьму.
Отдохнул. Встал. Пошёл на слабый прохладный звук. Впереди шёл дождь. Надо мной – нет. Впереди. Я вошёл в высокую траву, узнал нераспаханное дикое поле. Я снова улыбнулся. Вот – настоящий дом. Я помнил его, мыслями я был здесь всегда. Схватил травинку, сжевал. Скользнула мимо змея и замерла слева от меня. Мой бок с полумесяцем – тоже слева. Значит, змея хочет принести мне боль. Не хочу! И я топнул. Змея зашипела, поднялась над землёй. Так и ты хочешь меня съесть? Ты, как человек, только что без плети? Вон и шипы у тебя торчат, с собой носишь. О, как я разозлился! Всё было красным в ту чёрную ночь, ночь цвета моей жизни. Я не боялся шипов во рту змеи. Я её раздавил. Она тоже медлила, и я её опередил, как тех людей, что привязали мою голову к столбу, как молодых коней, которые подчинились человеку, встав перед ним на колени. Я ударил копытом в голову змеи. Она перестала шипеть и обмякла. Я фыркнул на раздавленную толстую верёвку и пошёл прочь.
Я всё ещё жеребёнок, спой же мне колыбельную!
Я один в поле, в лесу, под солнцем и небом.
Спой мне про воду, напои меня ласками!
Мама…
Успокой меня, губами дотронься до лба.
Посмотри, как горят мои свежие раны!
Я вовсе не так силён, и не так смел, но я зол, зол, я очень зол!
Мама…
Мне часто бывает страшно. Мне чуть больше года.
Вдруг завтра я не проснусь. Утро не бывает добрым. Не ко мне.
Я боюсь света. Он всегда нёс мне только боль.
Мама! Сколько я ещё проживу один?..
Я придумал эти строки ночью. Повторяю их, пока шагаю, повторяю их, пока разгоняюсь. А потом, когда бегу, я уже только бегу! Дышу и лечу. Нет мыслей, нет страха, нет воспоминаний, лишь только ветер в моей чёрной гриве! Ветер и я. Ветер – моя мама? Я верю ветру. Если дождь бьёт моё тело, эти удары радостные, приятные, дружеские. Не как хлыстом.
Воля!.. Свобода!.. Я злой и дикий, я ушёл от людей, что построили стойла. Тёплые стойла, но свою жизнь я не отдам им за миску овса с яблоками. Почему-то они совали мне яблоки и груши, чёрствый чёрный хлеб и иногда молоко, но я кусался. Тогда всё это летело в мою голову и туловище, и сыпались ругательства, и шипели проклятия.
Я ушёл. Я вольный конь. Чёрная грива, чёрная шерсть. Цвет вечной земли, ночи, охраны. Чёрное защищает меня. Свет – режет. Боль острого белого цвета. Спокойствие – чёрное. Так думаю я.
Воля!..
* * *
Я ветер, я всюду и сразу. Ни добрый, ни злой: я – только лишь я. Могу и пожар потушить, могу и пожар я раздуть. Я знаю, где прячутся тайны, и их разношу я по свету, несу и раздоры и смех… Я не был рождён, как тот чёрный конь, но я так же, как он, волен. Я развеваю его чёрные пряди. Он смотрит в даль неба, он радуется мне, и я глажу его спину и гриву. Он зол, но мне – лишь мне – улыбается. Он любит меня.
Он не знает иной ласки, кроме моих дуновений. Он дикий, и я не хочу его укрощать. Он боится грома и молнии, но я отгоняю грозу. Он любит дождь, и только дождь – над ним, а гроза и гром – всегда там, куда он не помчит. Я могу так.
Иногда он бросает мне: «Мама», и я толкаю его в правый бок. Он в сердце своём заливается смехом и мчит ещё быстрее.
Всегда позади меня, но я его не могу расстраивать. Я его люблю. Потому – догоняет.
Мой конь, мой вольный чёрный конь, с оскалом боли на боку…
Я буду любить тебя, конь, ты станешь мной, когда придёт время, я унесу тебя в себе, я покажу тебе скалы и море. Ты полюбишь их тоже. Особенно скалы. Они – как ты, только убежать не могут. Чёрные, чёрные камни.
Беги! Беги к восходящему солнцу, раз, как говоришь, твой левый бок уже не болит, беги изо всех сил, ты успеешь его догнать! Ты будешь единственным, кто догонит белое солнце.
Я ветер. Я твоя сила. Поднимайся, сынок, выходи из печального сна. Ты больше не тай, тебе не грозит плеть и бойня, у тебя не будет переломанных костей, ты не будешь участвовать в скачках, на твою спину не сядет даже самый лёгкий жокей, твои губы не порвёт ни одна уздечка, и в кость не вобьют подкову… Ты – мой сын, ты вольный чёрный конь!
Так беги же, беги впереди ветра, беги и дыши, беги и смейся! Я буду расчёсывать твою чёрную гриву, я буду обдувать твои дрожащие чёрные бока, я буду щекотать твои чёрные подвижные ноздри. Я ветер, я не имею ни цвета, ни вкуса, ни запаха, но я приношу всё это в себе. Я владею душами. Только твоей душой, мой бедный сын, я не хочу владеть. Ты вольный конь, ты вольный чёрный конь… Беги же свободно!
* * *
Я Земля. Я та, по которой шагают все, кто зовётся человеком или животным. Я в небе вижу птиц парящих, но и им не дарована свобода: гнёзда свои они вьют во мне, в моих деревьях и скалах. Воды мои когда-то были полны жизни, но каждый новый день уносит рыб и крабов. Я та, в которую зарывают всех умерших. Прах развевают над моей же водой, и нет упокоения мне, нет, нет. Всегда сразу и с мёртвыми и с живыми, с мучителями и садовниками. Я не могу оттолкнуть, не смею не принять. Я земля. Во мне – всё. Я прибежище смерти. Я обитель жизни.
Я и сама хочу жить. Хочу дышать. Я создана для радости. Я дрожу в неволе. Долгие времена в плену. Я больше не пою, но ещё пытаюсь говорить.
Я Земля. Я поворачиваюсь вслед за Солнцем. Они – люди – называют это рассветами и закатами, они придумали приметы и бросают в мои воды металлические монетки. Я показываю им небо, они видят тучи, боятся, злятся, разжигают костры, убивают живых лошадей и коров – «приносят в жертву» – взывают к божествам, хотя… Божественного они не замечают. Иначе я была бы жива и свободна.
Я Земля. Чёрного цвета, цвета ночи, вселенной и тишины. Они боятся, когда темно, а я не могу перестать вращаться – тогда смерть. Они хотят вечного лета, но и это – не то, что на самом деле нужно. Нужны снег, ветер, ураган, зной, ливень. Я знаю. Это – жизнь. Они хотят удобства, а это – смерть. Смерть они любят, смерти они не боятся – иначе я была бы жива…
Я Земля. Маленькая планета среди прочих небесных тел. Мне доверили жизнь. Сказали, что я плодородна: бросишь семечко, вырастет сад. Моя земля черна, в ней кости и кожа, бивни и копыта, клыки и глаза. Моя земля полна ими. Иногда их кидают в меня ещё живыми, забрасывают чёрными комьями, читают монотонные слова или хохочут, разводят костры. Огонь – это больно. Я плачу, если больше некому оплакивать посаженных в землю. Они не прорастут, как зёрна, их растащат черви. Не хорошо и не плохо – так есть, потому что они так делают.
По мне мчится вскачь чёрный конь, и в эти мгновения я – Земля – жива и свободна. Он отталкивается от моего песка, он отбрасывает мою траву, и я не плачу, я радуюсь воле. Он несётся вслед за солнцем, как и я. Он не догонит ни заката, ни рассвета, потому что я вращаюсь медленно, но всё равно быстрее его резвых ног.
Я люблю чёрного вольного коня. Его кровь капала на мою землю, и я её впитывала, и дождь нас поливал. Его пот капал на мою землю, и тоже был принят мною, впитан, растворён. Я не могу отказаться ни от чего, что льётся на меня. Я принимаю и слёзы, и воду, и яды. Я болею, дрожу в лихорадке, но я не вольна отказать. Я в плену. А конь, этот смелый чёрный конь вырвался на свободу. Иначе – его шею перерезали бы острым (и хорошо, если не тупым!) ножом, и кровь его лилась бы в моё нутро, и я бы впитывала её, и плакала, и принимала бы… А потом, когда мясо было бы съедено, его кости бросили бы в ямку или закопали во мне, и я бы снова приняла их, и черви сползлись бы к останкам и растащили бы их.
Но он – вольный чёрный конь, он не будет больше бит или съеден! Он мчит вслед за ветром, наперегонки с ветром, и чёрная грива блестит на солнце. Я улыбаюсь ему. Я приветствую его, качая травой и ветвями – навстречу его бегу.
Пусть хотя бы он один будет вольным на планете.
Чёрный конь, бегущий с ветром, ветром-мамой, под дождём.
Опубликовано в Бельские просторы №3, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!