* * *
Она говорит со мной строго — молчу, браня.
Слова растворились по строкам, мол, «чур меня»,
сливаясь с молитвой. Бросаю взгляд искоса,
она же — мол, видимо, нечего в них спасать.
«Пристала, проклятая», робко пролепетал:
во взгляде её — грязный гроб мой да лебеда.
Гряда за ней вздыбилась, будто бы города —
громадина в рытвинах, чёрные ворота
вдруг зарокотали. Покорно ступаю в них,
а корни хватают за горло, за воротник,
цепляют репью в волоса, по стопам секут,
я спьяну хриплю — до беспамятства пять секунд…
И вдруг я уснул. А чуть позже увидел, как
скорняк полосует мне кожу по выделкам.
А туше постелено тут же, под верстаком —
во рту уже стебли сплетаются с языком.
Я жажду проснуться, из ужаса вырасти:
позволь же мне выгрести, боже меня прости!
И вырос цветком, где давно поросло быльё.
И вновь босиком, вижу, мне принесло её.
* * *
У чёрного страха пальцы белого господина.
Нечёсаная борода — гребню гребень.
Печётся в устах план побега необратимого:
почём береста?
я пришёл без креста
на горошницу ставить
подбожьего побратима.
Участие власти — пальцы красного коллектива.
Сохнет старая борозда, крепнет кремень.
***
Причёска моя — непокошеная трава:
Причём, где нехожено — это моя кровать.
А чёрное в ней — это смерть, и она права,
А съёжился слева — то страх её, он кровав.
За лязгом последует скрежет, за ним — лицо,
Заря за лицом — это грешников белый сонм,
А рядом в осоке — высокие девять солнц,
Что стали отцами для тех, кто не стал отцом.
***
Спи спокойно, потом истолкуют и истолкут,
Где в паскудство мы да на пособничество падки.
Испоконно покорство воспитывалось в полку,
А искусство подспудно описывало полки.
А потом его суть обнародовали серпом,
Надругались, разули со временем в прописных.
Вырвать в массы искусство — что фрейлину бросить в полк,
А при власти полка — век потомственных крепостных.
* * *
Ну а кто обо мне узнает, отзывается только руганью.
Познакомились послезавтра: длиннопальцая, тонкорукая.
День наливистый и покатый,
чтобы солнцем топило плечи ей —
дивнолистные, как плакаты,
мои мысли перекалечены:
вот увидишь, всё хорошо будет: я приеду и мы увидимся.
Вытурите меня, заштопайте, проводница или провидица! —
мне привидится и приснится, как вдоль поезда, по-над пропастью
мы в друг друга с тобой зароемся и губами, и поясницами.
Поцелуями поздороваться.
Поздороваться, повториться.
***
Мы приготовим рукколовый салат:
Сыр и вино — а повод ваще любой.
Рёбра под пальцы и руки в твои слова —
сытные песни девчоночьи про любовь.
Чё пропадать добру-то из закромов?
Дождём сели в землю, упёрлись на ассалам.
Дождёмся — шагнёшь мне в руки, закроешь мост,
чтоб мы рубили рукколу на салат.
***
здесь на улице больно дышать
и смотреть в глаза;
распланировать каждый свой шаг,
чтобы отменять.
это славно сработано — будто бы
я не знал.
и ты снова смеешься на фото,
где нет меня.
***
там поколение тех, кто не стал героем:
стерты колени на старых отцовских джинсах;
собаки устало лапами землю роют —
собаки хоть что-то знают об этой жизни.
Опубликовано в Южный маяк №5, 2022