Санджар Янышев. ИЗ КНИГИ «ДРУГАЯ ПРИРОДА»

*
«А пусть им будет ревно».
Так ты говоришь – и мне это нравится.
(А еще ты говоришь «кушать» вместо есть, а ноги зовешь «лапками» – или это другая «ты»?)
Мы делаем это, стоя на эскалаторе.
Нет, мы делаем это, стоя на дне лимана, озера, реки, мирового океана.
Мы делаем это, лежа на верхней полке передвижного барака.
Мы всегда на виду, здесь иначе не будет.
Вокруг нас как минимум четверо разбуженных нами попутчиков; они делают вид, что спят.
Храп вон той изысканной леди – прекрасная шумовая завеса.

Ничто так не люблю, как выдыхаемый тобой диоксид углерода.
Теплый бриз из левой ноздри, прохладный – из правой.
Подуй еще.
Засыпая, бормочу: «Ты не заметила… Я выскользнул, а ты не заметила».
(Еще год ты будешь смеяться, вспоминая эту мою детскую «обиду».)
Семя мужчины пахнет цветущим барбарисом.
Засыпая, дышишь о том, что я пахну тобой.
Мы почти смешались, начиная с пота, который уже полгода пахнет одинако.

*
Секс, даже бесплодный, – всегда идея, слепок нового, набор магических жестов: если не беременеешь ты – беременеет кто-то иной.
Бабуля рассказывала мне древнюю историю. Мужчина ушел на фронт, жена надела его брюки и забеременела.
Возможно, ключевое слово здесь – фронт, ибо близкая смерть подстегивает инстинкт размножения.
Возможно, кому-то (не обязательно мужу) пришлось для этого изрядно попотеть – на расстоянии сорока полетов стрелы.
Или необходимые действия были совершены в памяти.

*
Ты не оговорилась: я ребенок.
Таков каждый мужчина – играет он в «танчики» или в «сюжетостроение». Или в «папу» – когда ты «дочка». (Я не знаю почему, но такая модель отношений для нас наиболее естественна.)
О, послушай:
«Ребенок как идея, не стоял на страже их близости, не грозил им – ни тревожностью собственного явления, ни горечью своего отсутствия. Связь была чиста и избыточна. Она подкрепляла отношения, но не являлась их основой или образом будущего.
ДРУГИМ всегда оказывалось не третье (производное), а один из двоих.
То он, то она. Она была его, а он – ее ребенком».
Это про нас?

*
Чрезвычайно интересная штука, вопрос, кажущийся простым: помогает ли влюбленности взаимность?..
Один из романов Дж. Барнса почти полностью посвящен такой загадке, как новая любовь, возникающая на почве старой; почве, щедро удобренной компостом несбывшихся надежд и сбывшихся разочарований, – когда душа, будучи облученной, тем не менее, достаточно разогрета, чтоб впитывать открытыми порами новое излучение.
И здесь я не столько <…>, сколь преисполнен уверенности в тонком, как волос, вопросе о взаимности. Человек, следующий одному только зову собственной – сформированной или врожденной – модели влечения, подобен плоту, приводимому в движение единым шестом – без участия ветра и течения вод. Его чувства, не подкрепленные ответными токами, размываются, растворяются временем, словно соль – встречной жидкостью.
…Твое тело меня засасывает, как зыбучий песок. Только невероятные усилия души позволяют сопротивляться. Пока позволяют.
<Из «Новых писем в соседнюю комнату»>

*
Я хотел тебя, хотел до дрожи, до вибрации кровяных телец, – но кончать при этом не хотел.
(Не мыслил производных? Или так хорошо внутри, что наружу страшно, – кто ж меня разберет.)
Мы делали это с видом на здание тюрьмы.
Говорят: рай – в миллиметре, что отделяет верхнее веко от брови.
Удаленность ада измерялась в те дни толщиной оконного стекла.
Дважды в сутки по асфальтовой дорожке фланировали солдатики с овчарками.
В остальное время под забором дежурили ангелы униженных и пораженных.
– Закрой окно, – говорила ты. Нам мешали их крики, эти рваные мячики, что бросали друг другу через колючую проволоку постояльцы того мира и обитатели этого.
В пять утра, когда мы отключались, в тюрьме горели уже все окна. Утренняя побудка, утренняя поверка, утренний шмон.
Я закрывал окно и входил в тебя снова, как заведенный. У нашего рая был свой распорядок, свой срок – и мы, приговоренные друг к другу, честно его мотали. По часам выводили себя на прогулку.
«В тюрьме сейчас макароны», – цитировала ты старую комедию положений, когда мы возвращались в сумерках голодные и вновь запаливали свой колеблющийся огонек.
По нам, как и по ним, можно было сверять часы. Да нечего было сверять.
…Потом ты сунула постельное белье в стиральную машину «Киргизия». Я был уже далеко, но я видел, как из шланга, перекинутого через край облупленной ванны, утекает в темноту наше вываренное время.

*
Каждое соитие – о’кей, БЛИЗОСТЬ, прости! – каждая близость – как новое стихотворение: оно должно содержать в себе драже новизны. (Это говорю не я, это говорят наши тела.) Ты спрашиваешь: почему то или иное произведение не имеет права на существование, и я всегда отвечаю, что, во-первых, не мне это решать, пускай живет («зачем-то же она родилась» – плач Фаины Р. по неудачно приготовленной курице); а во-вторых – да, для чьей-то повседневности, пусть даже самого только автора, это стихотворение важно, возможно, оно даже спасет трижды никчемную жизнь Билли Бонса, но для литературы как искусства оно – энное повторение давно пройденного, топтание на месте, а значит – шаг назад, в преисподнюю. Это говорю не я – это говорит история.
Ты спросишь: почему нельзя раз за разом добывать огонь или переживать извержение одним и тем же известным всем способом – если это работает, если это гарантирует результат? Ответ я знаю, но ты не спросишь. Покуда длится карантин…
<Из «Новых писем в соседнюю комнату»>

*
Смотри, какая прелесть.
«Существуют дни, в которые нельзя совершать соитие, а именно: первый и последний дни лунного месяца, дни начала первой и третьей четверти луны, полнолуние, шесть дней шестидесятеричного цикла под знаком дин /4-й, 14-й, 24-й, 34-й, 44-й, 54-й/ и шесть дней под знаком бин /3-й, 13-й, 23-й, 33-й, 43-й, 53-й/, дни разрушения (по) /23/, двадцать восьмой день лунного месяца, дни лунного затмения и когда дует сильный ветер, идет ливень, происходит землетрясение, гремит гром, сверкает молния, стоит сильный холод или сильная жара, в дни наступления весны, осени, зимы и лета, в течение пяти дней свадебного ритуала. Особенно важно соблюдать эти запреты и избегать соединения инь и ян в год, совпадающий по знаку с годом рождения. Кроме того, соитие противопоказано в дни бин-цзы /13-й/ и дин-чоу /14-й/ после зимнего солнцестояния и дни гэн-шэнь /57-й/ и синь-ю /58-й/ после летнего солнцестояния, а также после мытья головы, в состоянии усталости после далекого путешествия и при сильной радости или сильном гневе…»
А теперь иди ко мне.

*
Ты была сущей Бри. Так звали героиню одного старого семейного сериала, помешанную на чистоте и порядке. «Чтобы носики пингвинчиков смотрели в одну сторону», – ирония – твоя, – в виде цитаты из другого фильма – на сей раз в жанре хоррора (этот жанр мы, кажется, тоже успешно с тобой пережили).
Посуда должна быть вымыта с вечера, постель заправлена до завтрака, зубы почищены перед сексом и после – если секс был оральный.
Такова экспозиция.
На самом же деле – таков финал.
Ибо поначалу мы были оба настолько неряшливы, насколько жадны в поисках предельной близости.
Чистота отношений последовательно перерастала в санитарную, которая в конце концов вытеснила всё: однажды включился режим затопления. Твой прогрессирующий «бризм» был сродни задраиванию переборок.
Спустя годы вспоминаю один эпизод, внушающий сердцу бесконечную нежность. От летнего душа до нашей спальни двадцать моих и двадцать шесть твоих шагов – сквозь крохотный сад с ореховыми и айвовыми деревьями. И, прежде чем нырнуть в постель, ты протираешь влажным полотенцем только что вымытые ноги. Все четыре.

*
Скучаю, говоришь ты.
Тоскую, отвечаю я.

*
На вопрос «как ты» – на ответ: «люблю тебя».
На вопрос «что не так» – на ответ: «люблю тебя».
На вопрос «зачем ты» – на ответ: «люблю тебя».
На вопрос «когда же» – на ответ: «люблю тебя».
На вопрос «мы» – на ответ: «люблю тебя».
На вопрос «боже боже» – на ответ: «люблю тебя».
На вопрос «больше не» – на ответ: «люблю тебя».
На вопрос «убью тебя» – на ответ: «люблю тебя».
На вопрос «как ты» – на ответ: «люблю тебя люблю».

Опубликовано в Интерпоэзия №3, 2020

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Янышев Санджар

Поэт, переводчик, музыкант. Родился в Ташкенте. Автор книг: «Червь» (СПб., 2000), «Офорты Орфея» (М., 2003), «Регулярный Сад» (М., 2004), «Природа» (М., 2007), «Стихотворения» (М., 2010), «Умр, или Новая книга обращений» (М., 2017). Живет в Москве.

Регистрация
Сбросить пароль