Из приключений несравненного Энрике Башири-Хоффмана
Она была некрасива. И как её звали, я не запомнил. А может, и не поинтересовался даже. А зачем спрашивать имена у некрасивых девчонок? Я с такими зависать не собираюсь! Да и кто она такая? Всего-навсего медсестричка в белом халате. Возможно, халат-то и запомнился больше всего. Вернее, его белизна осталась в памяти. Ведь белый – хороший цвет. Душевный и чистый.
Было это в конце восьмидесятых. Я стоял у регистратуры 44-й поликлиники и долго объяснял девушке в белом халате, что мне нужна медицинская справка. Позарез нужна и быстро. Да ещё и так, чтобы анализы не сдавать. Игорь Антонович с нашего двора, начальник таксопарка, сказал мне, мол, получи права – возьму тебя работать водителем. А я в ту пору на маке сидел. В общем, медкомиссию мне ни в жисть не пройти: глаза и кровь расскажут о моих пристрастиях. И вот я, значит, уговариваю девушку из регистратуры «нарисовать» мне справку, а по ней видно, что слова никак не доходят до её сознания. Она сейчас где-то далеко, и о чём думает, одному богу известно. Короче, понимаю, что зря перед ней распинаюсь.
– Ку-ку! – говорю и щёлкаю пальцами перед её носом. – Если чё – я здесь.
До неё смутно что-то доходит.
– Это ты у филармонии тусуешься? – спрашивает.
Я присмотрелся повнимательней: кажется, тёрлась такая в компании ребят из второй школы.
– Да, бываю изредка. А что?
– Тебя ведь Веник зовут?
– Вообще-то, Вениамин, – я чуть не обиделся, но сразу же сообразил, что, пока нахожусь в роли просителя, обижаться не стоит.
– А я…
Она всё-таки назвала имя, но я его не запомнил. На что мне оно? Впрочем, я решил для себя, что она – Лана.
– Тебе справка нужна?
– Да я полчаса об этом талдычу! Нарисуй мне по-быстрому справку, а я тебе «Ланком» подарю. Знаешь ведь – лак такой французский.
– Серьёзно?
– Серьёзно. Давай неси справку, я подожду.
– Ну ты наглый! Лана, посиди пока…
«Лана» – так она произносила «ладно», проглатывая букву «д». Я ещё подумал: есть у Заболоцкого стихотворение такое – «Некрасивая девочка Лида», а эта – некрасивая девочка Лана: чересчур пышные формы и слишком большой рот на пестрящем от веснушек лице.
Сижу я, значит, жду и вспоминаю, как с этим «Ланкомом» было.
Приятель мой, Борюсик, – его прозвали Чёрным Дьяволом, потому что он всегда, даже в самую жару, ходил в чёрном, – однажды пристал:
– Купи у меня «Ланком».
– Это что за зверь?
– Лак такой французский. «Ланком» – путь к сердцу женщины!
– Зачем мне сердце женщины? Я девушек люблю.
– Это одно и то же.
– Ну да?
– Не ломайся, Веник. Давай ты купишь у меня «Ланком», а деньги мы вместе пропьём. Тебе двойная выгода.
«Ох и не к добру сговоры с дьяволом!» – только и успел подумать я, как лак оказался у меня в руках – небольшой конусообразный пузырёк с алой жидкостью внутри. Стекло было гладким и холодным. Я повертел «Ланком» перед носом, вчитываясь в чужие буквы, пожал плечами и закинул куда-то эту бессмысленную для парней штуку.
И вот он понадобился. Слово «Ланком» в 80-е годы обладало магическим свойством и, будто магнит, притягивало девушек – это был своеобразный пароль, допуск в новую жизнь, наполненную радостью и яркими цветами сверкающих огней, лишённую унылой монотонности и серой обыденности.
– С тебя «Ланком», – улыбнулась Лана; и двадцати минут не прошло, как она вернулась довольная.
Протянула одну бумажку мне, другую стала подшивать в какую-то папку.
– Еле уговорила врачей. Всё на месте – и подписи, и печати.
Я взял небрежно документ, пробежал глазами – справка неторопливо перекочевала в карман.
– Ну всё, – говорю, – дело сделано, теперь жди «Ланком».
Она улыбнулась, отчего рот её сделался ещё больше, и я поспешил прочь из поликлиники – и тут же про Лану забыл. Не то что я жадный. Вовсе нет. Мне не было жалко французского лака, который достался-то практически даром. На что он мне? Просто на улице не было больше никаких белых халатиков. Был только бесконечный солнечный свет, в котором я и купался целыми днями – беззаботно и безбашенно. В общем, нет халатиков – нет и некрасивой девочки-медсестры. Это ж естественно.
* * *
– Привет! – сказала мне девушка.
Я шёл по Коммунистической – по своим делам, хотя, честно сказать, чё врать-то: своих дел у меня в ту пору не было. Шёл, задумавшись, замечтавшись, – и вдруг девушка в голубой юбчонке и с глазами такими же голубыми, как небо.
– Привет, Веник! – говорит.
А я вытаращил на неё глаза – неожиданно прозвучало это «привет» – и узнать не могу. Перебираю в голове всех знакомых – и не помню, хоть тресни. Может, однажды бухали вместе, думаю. Это когда под наркотой память в порядке, ты же не убиваешься до соплей, а по пьянке бывает, память отшибает напрочь. Улыбаюсь, из вежливости делаю вид, что узнал, здороваюсь и хочу пройти мимо.
– Ты мне ничего не хочешь сказать? – останавливает она.
– Не-ет… – отвечаю растерянно.
Голубые глаза незнакомки темнеют как тучи, вот-вот брызнут дождиком.
– Ну ты даёшь! – зло сверкает она взглядом-молнией и, рассерженная, уходит прочь. Сумочкой только шух-шух – и пошла на каблуках.
«Ненормальная какая-то», – думаю и иду себе дальше. А мысли-то вокруг девушки так и крутятся, мучаюсь, оттого что не могу вспомнить, откуда её знаю. Терзаюсь. Может, она меня перепутала с кем-то, думаю. Странно, имя моё назвала.
А тут Дато идёт, грузин, снимающий комнату у соседей.
– Слюшай, что за красавица, с тобой говорил, а?! Вах! – вытянул губы и изобразил поцелуй. Издевается гад! Вообще-то он чисто по-русски говорит, а тут изображает акцент. Да и грузин-то из него хреновый: ему бы киндзмараули тянуть, а он на пиво конкретно подсел.
– Не знаю, генацвале, сам в первый раз вижу.
– Зачем расстраиваешь девушку?! Иди догони, скажи, что любишь!
– Непременно, – говорю, – счас, только штаны подтяну и догоню.
– Только смотри, Веник, мести она тобой будет, станешь как половой тряпка!
Он улыбается довольной улыбкой – вместо одного зуба зияет дыра, похоже, что дошутился однажды, напоролся на того, кто поборзее.
* * *
Однажды случилось так, что для чего-то я вновь зашёл в поликлинику. Смотрю – а в белом халате та самая девушка. А-а-а! Я тут же всё и вспомнил. Неожиданно сошлись все ниточки недавних мучительных размышлений. Озарение прям, божественное откровение. А в голове тем временем – Содом и Гоморра. То есть сумятица и смятение.
И всё же я убеждаюсь, что в регистратуре – та самая девушка в голубой юбчонке, только тогда она была без белого халата. Подхожу к ней.
– Привет! Это… я счас принесу… – говорю первые слова, приходящие на ум после изумления.
Она подняла глаза, посмотрела так, будто я обратился к холодной каменной глыбе с крапинками металла.
– Чего-о-о? – протянула с презрением.
– Ну это… «Ланком», ты же просила…
Она не дала договорить.
– На фиг мне нужен твой «Ланком»!
И как она это сказала! Злоба, презрение, оскорблённые чувства шприцевой иглой пронзили мне сердце. Я постоял какое-то мгновение, пытаясь вдохнуть, а потом рухнул к её ногам.
Бывает – некрасивая девушка, а улыбнётся – и тут же становится невероятно обаятельной. И думаешь, как же я не замечал-то её раньше. С Ланой получилось абсолютно наоборот. Пока она улыбалась, я не обращал на неё внимания, вообще не замечал. Но в неожиданной горячей ярости она показалась чарующе привлекательной. Я ещё успел подумать: вот он тот самый момент, когда рождается настоящая красота. Остановись, мгновенье, ты прекрасно! Но мгновенье не остановилось, и насладиться им мне не удалось. Девушка развернулась и пошла. Я, конечно, не рухнул к её ногам в прямом смысле, на самом-то деле так и остался стоять, глупо моргая вслед исчезающей в дверях соседнего кабинета девушке.
«Обиделась, наверное! – подумал я. – Надо было признаться, что тупо не узнал её тогда при встрече. Эх, скажу в другой раз».
Ходил-ходил расстроенный по улицам. Потом пошёл домой. Не так-то просто было найти злополучный французский лак в домашнем бардаке. Долго рылся в ящиках стола, наконец добрался до книжных полок. Пузырька нигде не наблюдалось. На книгах пылилась свёрнутая старая афиша, я снял её – и из рулона выпал «Ланком». Только прежде чем поднять его, я развернул афишу – Борис Хмельницкий во всей красе смотрел на меня суровым взглядом, на голове – шляпа, а в руках чёрный пистолет. Жуть! Но некогда было расслабляться, я схватил «Ланком» и понёсся обратно в поликлинику.
Подхожу к регистратуре, а она смотрит на меня зло, мол, – что тебе надо?
– Извини, – говорю, – вот «Ланком»…
И опять я не сказал, что не узнал её тогда. Оставил пузырёк и, развернувшись, направился к выходу. Она что-то крикнула мне в спину, но я не стал слушать.
Возвращаюсь вечером домой, мне бабушка и говорит: «Приходила очень милая девушка, принесла тебе какой-то пузырёк, просила передать».
Я дождался следующего утра и снова пошёл в поликлинику. На работе Ланы не оказалось. Тогда я попросил женщину в регистратуре передать ей «Ланком»: узнал фамилию, завернул в бумажку, написал кому и оставил.
На следующий день стучатся в дверь. Открываю – стоит Лана.
– Ты что меня подставить хочешь, что ли?! Нас там пасут, а ты типа взятки даёшь! – закричала она.
– Нет, я же просто обещал…
– Не надо мне никакого «Ланкома»! – сунула мне в руки пузырёк и ушла.
Я вслед ей дверью хлопнул. Задело меня, что она не берёт подарок. И не то чтобы он был дорогой, просто достать в то время французский лак можно было только по большому блату в торговле. Для девчонки это была несбыточная мечта, что-то из области фантастики.
– Ну и фиг с тобой! – прокричал я куда-то в потолок.
Потом походил-походил нервно по комнате – открыл дверь и снова ею хлопнул.
День я промучился, а на следующее утро опять пошёл в поликлинику. Она, как обычно, заполняла медицинские бумажки. Ни слова не говоря, поставил перед ней злополучный лак и убежал, даже не взглянув на её реакцию.
Вышел на улицу и от души посмеялся: даже перед самим собой я выглядел полным идиотом.
* * *
А ещё через какое-то время мы снова случайно столкнулись на том же самом месте – на Коммунистической. Её голубую юбчонку я приметил издалека, и сердце затрепетало. Ярко светило солнце, и глаза её были спрятаны за тёмными стёклами очков.
– Я решила взять «Ланком», – сказала она, поприветствовав меня.
После таких слов сердце моё перескочило к ней и стало сладостно биться рядом с её сердечком.
– Ну правильно, – говорю, – это же был подарок. Мы же договаривались с тобой.
– Ты вёл себя как-то странно, сразу не принёс, а потом и вовсе сделал вид, что ничего между нами не было.
И тогда я сказал глупость:
– Да в тот день я не узнал тебя без халата!..
Ох, не надо было мне этого говорить!
– Как! – она сняла очки, и в глазах её прочиталось отчаяние. – Ты… не узнал? Ты… ты негодяй!
И правда, зачем мне было что-то объяснять, если она уже приняла подарок? И какой дьявол меня за язык дёрнул! Почему я вовремя не смекнул, что ей было глубоко наплевать на «Ланком»? Она обиделась на то, что я её не узнал!
Опять я не смог ничего сказать в своё оправдание, хотя и открыл пару раз рот и даже пошевелил губами, как рыба за стеклом аквариума. Опять её каблучки выбили азбукой Морзе глубокое презрение, и улица, словно река, унесла прочь мою знакомую незнакомку.
Выйдя на следующее утро из своего подъезда, я обнаружил на асфальте алое пятнышко и осколки разбитого «Ланкома». Рядом, на скамейке, сидел Дато и похмелялся пивом. Увидев, что рассматриваю останки французского лака, сказал:
– Подошла, размахнулась и грохнула что было силы. Сама всхлипывает. «Что случилось?» – думаю. Вскочил, хотел успокоить. Но куда там, метнула взгляд – и сердце замерло. Так и опустился на скамейку обратно. Какая женщина!.. Какая красивая женщина! Достанется ведь какому-нибудь уроду…
– Не говори так больше, лана? – сказал я грузину.
В тот момент я был совсем не против оказаться этим уродом, но, увы, судьба распорядилась так, что с Ланой мы больше никогда не встретились.
Опубликовано в Бельские просторы №12, 2021
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!