ЖИЗНЬ СОБАЧЬЯ. ИЗ ДНЕВНИКА ДВОРНЯГИ
– Здорово, бобики!
– На себя, тузик, давно в зеркало смотрел?
Нет, ну надо же! Вот такие мы, псы базарные. Нет никто, звать никак, по помойкам мыкаемся, отбросами питаемся, а всё туда же – замашки, словно у чистопородных. Интересно их послушать, когда они, скопом собравшись и гнилых объедков наглотавшись, начинают свои родословные вспоминать. И думаешь себе, неужели не брешут, а правду бают? Хотя, надо признаться, у каждого из нас мыслишка прокрадывается: а вдруг и у меня у самого предки из голубокровных? Не спуталась ли бабка моя с каким-нибудь сенбернаром или, не приведи господь, доберманом. Но всё равно. Терпеть не могу подобный скулёж.
Про себя всегда твержу: я, мол, чистопородная, без примесей, дворняга, чем горжусь безмерно. Нет, конечно, оно неплохо – в тепле, в уюте, на коврах, на пуфиках. Вовремя тебя и накормят, и на улицу выведут. А ты идёшь себе рядом, с гордо поднятой мордой, вскидывая вперёд лапы. Тьфу! Видал я одного такого, Весь тогда по детству своему золотому обскулился, до последней слезинки выплакался, пеняя на свою собачью судьбинушку, глядя, как ведут по мясному ряду домашнего пса, чтобы выбрать тому на обед кусок пожирней да увесистей.
Эх, меня бы хоть раз запустили в мясной рай. Где ты, пёсий Бог, обрати на меня своё внимание, одари чудом! Но тщетны призывы к небесам. А впрочем, это я отвлёкся. Чудес на свете не бывает, сказки всё это. В реальности всё гораздо обыденней.
Помню, смотрел я на то, как одна псина носилась сломя голову за палкой, что хозяева бросали. Сам же сидел и с тоской думал: почему я не с той стороны забора? Я же ничуть не хуже! Да за тот кусок мяса, от которого отвернулась эта скотина, я на части слона бы порвал и к ногам хозяина сложил!
Впрочем, что толку от воспоминаний. Молод я тогда был, глуп. Ныне я другой, матёрый. Заставь ты меня сейчас прыгать подобно кенгуру, скакать аки футбольный мяч, бегать, носиться, словом, дурака валять. Ан нет, не выйдет. Дудки, не на того напали. Мне свобода дороже. Жратва от пуза – это хорошо, спору нет. Но чтобы самолично, да на поводок?! Ни-когд-да!
Что там?! Ну, начинается. Как же не подраться, не погрызться за жалкую колбасную шкурку. Без этого нельзя. Сами себя уважать перестанем. Терпеть не могу! Вот отыщет один пёс съедобный кусок, тут же нарисуется тот, кто полезет отнимать.
Тяпнуть что ли паршивца за холку, чтобы не обижал малого. Впрочем, не буду вмешиваться. Сам виноват. Нечего на всю улицу визжать от радости по поводу никчёмной находки. Забейся в угол и молча лопай.
Чу, куда все ломанулись? Неужели облава? Терпеть ненавижу облавы. Попался как-то раз по глупой молодости. Насмотрелся, не приведи господь, на всю жизнь науку запомнил. Что там творилось, ни в сказке сказать, ни пером описать. Одно слово – люди! А ещё к нам в друзья набиваются. Сколько там нашего брата полегло.
Нет, конечно, и у нас, собак, есть недостатки. Но чтобы так с нами поступали! Как вспомню – шерсть дыбом и новая сединка в шёрстку. Сам не знаю, как вырвался.
Свезло, наверное. Не иначе, Господь смилостивился. Получил от одного дубиной по башке. Вырубился сразу, но так, что лишь сознание потерял. Очнулся, глаз приоткрыл – кругом ни души. А они в аккурат выходить собирались. Дверь распахнулась, и солнечный зайчик на меня отдохнуть присел. Тут я как рванул изо всех последних собачьих сил, метнулся в приоткрытый проём и побежал ни лап, ни земли под собой не чуя. Вперёд меня гнали злость и страх. Да ещё радость, что снова со смертью разминулся. В тот раз она мне прямо в глаза взглянула. Признаюсь честно, не понравилось мне в её объятиях. Извини, матушка, как-нибудь в следующий раз. Даже злейшему врагу не пожелаю попасть на живодёрню.
Ах, ничего особенного. Вон они все скучковались. Было бы из-за чего беспокоиться. Ой, а сколько морд знакомых. Вот и молодой тут с боку припёка пританцовывает. Мало за колбаску попало, хочешь ещё и за сучку огрести по полной программе?
Ну, сука она сука и есть. За ней свора лучших рыночных псов волочится, а она мне глазки строить норовит. Нет, я, конечно, красавчик, спору нет. Даже с учётом моей излишне завышенной самооценки. Но всему, же имеются пределы.
Короче, не на того напала. У таких, как я, всё схвачено и всё при себе. Меня такие куколки ждут, фотомодели отдыхают. Было время, бился за них не на жизнь, на смерть. Теперь-то я поумнел, остепенился. Хотя и эта ничего, сойдёт для сельской местности.
Помнится, встретился раз с одной. Снюхались, как говорится, и тому подобное.
Не знаю почему, но потерял я голову. Позвала на край света, я, дурень, и пошёл.
Привела она меня, ни много ни мало, на городскую свалку. Вот где дно жизни.
Собаки на собак не похожи: лохматые, грязные, паршивые. Но, главное, воняет от них отбросами, хоть нос зажимай. Конечно, мы, псы рыночные, разумеется, сами далеко не благовония источаем. Но, тем не менее, до подобного состояния не опускаемся. Должно же и в собаке что-то оставаться. Где твоё самолюбие?!
Нельзя свой облик терять. Как говаривал один мой знакомый японский мопс:
«Надо сохранять морду».
Псы на свалке откормленные, словно порося. Ещё бы, со всего города отбросы свозят. И злобные. Эти твари за свой надел любого волкодава с потрохами сожрут, и не поморщатся. Я еле ноги унёс. С той самой поры зарёкся за всякой швалью бегать. Пусть даже за самой симпатичной обаяшкой.
Но куда денешься от любви, когда, как говорится, она нечаянно нагрянет. В одном дворе как-то раз приметил одну особу. Понятно, что далеко не принцесса, но строит из себя такую недотрогу, мама не горюй. Гляжу на неё, слюнки сглатываю. Она – ноль внимания. Тут я готов был на луну завыть. Душу мог бы заложить, только бы рядом с ней, пусть даже в ошейнике, оказаться. И хоть бы хны. Морду воротит, словно я – последний забулдыга. Ну, да ничего. Я своё ещё получу. Вот нагрянет весна…
Что-то я замечтался. До весны сколько ещё ждать, а на улице сильно похолодало. Встряхнуться надо, побегать, полаять, чтобы разогреться.
Р-р-р-р! А, это ты, молодой? Чего, дурашка, вскочил. Не трону я тебя. Вижу, потрепали тебя изрядно, братец. Ничего, молодо-зелено. Залижешь свои раны, отлежишься, придёшь в себя и снова продолжишь путь по нашей жизни собачьей.
Правда, всё больше по помойкам, среди отбросов промышлять, чтобы с голодухи не сдохнуть. Но что поделаешь. Судьба. А помрёшь, никто над твоим хладным трупом не взгрустнёт. А смерть за нами всегда по пятам ходит. И всегда настигает зазевавшегося пса без сожаленья, заключая в свои ледяные объятия.
Что тут поделаешь, уж больно короток век собачий. Не чета человеческому.
Слышал я однажды от одного пса, жившего у профессора, что, мол, души у нас вечные. После смерти мы не в рай попадаем, как твердят, а в некое подобие чистилища. Там обретаемся какое-то время (что для вечности лишняя тысяча лет?), после чего возвращаемся обратно, но уже в другом облике. Колесо Сансары, называется, круговорот вечных душ в природе.
Хочется верить, что моё сознание попадёт в человеческое тело. Вот где никаких забот. Всё у тебя есть, ни в чём себе не отказываешь. Всё в твоих лапах, то бишь в руках. Хочешь – ешь до отвала, хочешь – спи до одури. Не надо бороться за выживание, не нужно подчиняться беспощадным законам эволюции. У людей говорят, даже за стариками бережно ухаживают, а не выбрасывают беспомощных на улицу подыхать, заботятся, чуть ли, не с ложечки кормят. Словом, не жизнь, а малина. Одно слово – рай!
Хорошо бы, если всё, что рассказывал профессорский терьер, оказалось правдой. И возродимся после смерти в новом обличье и будем жить лучше. Ой, как хочется в это верить. Верить и надеяться, что однажды…
О-хо-хо-хо-хо-хо-хо! Боюсь, что всё это россказни выжившего из ума старикашки терьера. Вот она – реальность. Помойка. А остальное – от лукавого. Ну да ладно, философствовать хорошо на полный желудок, а сейчас в животе пусто.
Помню, что где-то я мозговую кость припрятал, до чёрных времён. Пойду, отыщу.
Завтра наступит завтра. Мне же ещё долгий вечер прожить надобно.
ДЕБЮТ
Было это давно, а оглянешься назад, как будто бы недавно, а может, вовсе неправда, да и со мною ли всё это было, кто теперь разберет. Одно слово – детство.
Порою такие истории всплывают в памяти, что нахлынут чувства волною, накроют воспоминания разные всякие, и как говорят, от смеха до слез – один шаг.
В летнее время наш родитель, дабы не загружать себя лишними хлопотами, отправлял нас в пионерские лагеря. За то время, пока нас нет дома, можно сделать ремонт, ну и расслабиться, матери у нас не было, посему под этим благовидным предлогом папа избавлялся от чад. Мы были не против и даже рады отдохнуть от отца, ну и он, наверное, тоже.
Лагеря вы мои, лагеря, сколько приключений, всяких историй, а главное, друзей на всю жизнь приобрел я в них. Здесь было все впервые: ночные танцы под запрещенную музыку, первая любовь не из твоей школы, и даже поцелуй мой первый был тоже там. Кто не был в пионерском лагере, многое потерял в своей жизни.
Развлекались дети по-разному, к примеру, ночные вылазки в палаты девочек.
Спящих мазали зубной пастой, вставляли между пальцев ног бумажки, затем поджигали их, называлась сия забава велосипед, купание в неурочное время, нарушение режима и многое другое. А самое главное, все это нам нравилось. Мы были относительно свободны. Иногда «гайки свободы» начинали завинчивать, но завинчивающим пионервожатым, студентам техникума молочной промышленности, это быстро надоедало, и в лагере снова торжествовала свобода.
Чтобы объединить наш детский коллектив, проводились конкурсы песни, танцев, ну и, конечно же, театральные представления. Впервые очутившись в лагере после первого класса, я проявил невесть откуда появившиеся артистические способности, о которых я и не подозревал. А произошло это вот как.
Нашему отряду, названому в честь непотопляемого пиратского судна «Бригантина», скомплектованному из октябрят, со звучным девизом «Нету скуки, нету тины, на борту у “Бригантины”», досталась незабвенная вещь К.И.?Чуковского «Муха Цокотуха». За постановку произведения взялись начальник лагеря и вожатые отряда. Сюжет оставили без изменения, делали все по написанному тексту, тем более численность труппы позволяла продемонстрировать всех артистов-насекомых, упоминающихся в произведении.
Главных героев было пятеро, двое неодушевленные: это денежка «олимпийский рубль», который, и правда, найти хотелось любому из нас, да и размер его был такой большой, что на сцене отовсюду виднелся, ну и самовар, расписанный под хохлому, подаренный лагерю, кем, когда и за что, неизвестно. Живых главных героев было трое: претерпевшая горе именинница Муха, злодей Паук и носитель света и добра Комарик. Все они, убивцы рода человеческого, кровопивцы, а еще и нервотрепы, были выбраны главными героями, и что подвинуло автора к написанию сего произведения, лично я теряюсь в догадках. Дело не мое, конечно, да и прошлое, но все-таки, интересно.
В общем, труппа была готова, осталось дело за малым: распределить роли.
Под чутким руководством начальника лагеря стали подбирать кандидатуры на главные роли. На роль Мухи была утверждена дочка подруги начальника нашего учреждения, самая толстая и некрасивая девочка. Её мама, надо сказать, женщина с положением и амбициями, видела дочь свою, по крайней мере, прима балериной Большого театра. Своим избранием девочка усугубила и так неважное отношение к себе.
Дети не любят толстых и упитанных, естественно, этим она вызывала по отношению к себе насмешки особо одаренных детей, острословов. Такие насекомые подобной комплекции обитают в районе общественного туалета и имеют яркую зеленую окраску. Красивые девочки, естественно, ей завидовали. Но бедное единственное дитя, закормленное с детства, обманутое родителями, говорящими ей, что она лучше всех, при этом понимая, что вес дочурки поболее будет, чем у ее сверстников! Слепое чадолюбие, убивает медленно.
Мамы и папы толстых детей, любите их и находите в себе мужество говорить им, что их никто не будет любить, кроме вас самих.
Роль паука досталась самому сильному и здоровому мальчику, но и он не дотягивал до размеров Мухи. Все ничего бы, но что повлияло на выбор роли комара, который пал на меня как гром средь ясного неба?! «За что?! – вопрошал я. – За какие такие провинности! Такое счастье мне привалило – я в два раза меньше мухи!». Да она меня с пауком, моим другом в жизни, заколбасит одним движением пальца. Сначала я даже не поверил в свою несчастливую путеводную звезду и, как мог, отбрыкивался, но судьба, усугубленная лестью, возносящей меня к небу, сломали мои опасения, и я согласился взять на свои хилые, неокрепшие плечи, эту непосильную для себя ношу. Выпало мне такое счастье из-за того, что я был самый маленький и худой.
Кормите и любите детей своих, родители, чтобы они были сильными и их не обзывали кощеями и скелетами ходячими!
Уговорили меня еще и тем, что роль главная, без слов, да и появляюсь я, в самом конце представления, подытожив, так сказать, труды всего коллектива.
Единственная проблема заключалась в том, что в конце я должен был жениться на толстой Мухе, чем вызывал у всей нашей братии насмешки. Утром сообщили о представлении, вечером должна состояться премьера. Отряд в спешке превратился в изготовителей театрального реквизита. На выдумки дети самый отчаянный и не закомплексованый разными догмами народ, так что фонтан фантазий заработал на всю катушку. Меня, как главное действующее лицо, наряжали всем отрядом: отыскали сабельку пластмассовую, желтого цвета, одели в черный спортивный костюм, сзади прикрепили крылья, сделанные из алюминиевой проволоки, обтянутые белой марлей, ну и фонарь, керосинку – все по тексту. Муху одели примерно так же, только девица была вся в белом, невеста все-таки. Острословы отряда отпустили очередную шутку по поводу Мухи, выуженную ими из мультфильма «Малыш и Карлсон»: наше приведение лучше всех «милое, но симпатишное».
Кузнечики, букашки, таракашки, проходящие по сценарию, тоже старались, насколько это было возможно вжиться в роли посредством костюмов. Они также пытались подражать своему персонажу, издавая звуки своего героя, насекомого.
Пищание, жужжание, стрекотания наполнили и без того шумную обстановку. После двух прогонов, было ощущение, что ты находишься среди насекомых, и даже никаких сомнений не возникало.
Вечером, после ужина, размалеванные, мы собрались за кулисами. Как самый младший отряд, мы открывали театральный праздник. Красивейшая, по мнению мужской половины нашего коллектива, вожатая Света, учащаяся кефирной академии, объявила о начале шоу. Она же была «закадровым голосом» в нашей постановке. Действие началось. Муха по полю пошла, муха денежку нашла.
На середину сцены колобком выкатилась наша прима балерина. Подмостки жалобно застонали. На них было найдено искомое денежное довольствие, к всеобщему удивлению. Девица-красавица подняла рупь над собою, где он сверкнул в заходящих лучах солнца, доказывая, что он есть, и счастье, все-таки бывает.
Выход Мухи ознаменовался смехом в зале, который ничуть не смутил толстокожую актрису. Затем счастливица проследовала на импровизированный базар. На одном из концов сцены на столе стоял единственный товар, самовар. Продавали его три самые красивые девочки из нашего отряда. На любой из них будь они в роли Мухи, я женился бы не думая, но, не судьба! Так как выбор был невелик, торговки благополучно произвели товарообмен, втюхав кухонную утварь нашей красавице. После этого Муха противным голосом объявила, что именинница, и начала приглашать всех на торжество. Отряд, ждавший условного клича, высыпал горохом из-за кулис, где начал безобразничать, изображая неуемную радость.
Пока все веселились, я томился в одиночестве за кулисами, ожидая со страхом своего выхода. В разгар всеобщего безудержного веселья на сцену выполз никем не приглашенный на именины Паук. Естественно, огорченный невниманием к своей персоне со стороны сотоварищей, он начал срывать мероприятие недостойным поведением. Членистоногое стало домогаться Мухи, получив отказ в благосклонности, вконец испортило именины. Паук разогнал всех по углам, повязал беспомощную именинницу и поволок её в задний угол сцены, затем начал глумиться над ней. Вопиющая истошным жужжанием Муха звала на помощь своих гостей, но нажравшиеся на халяву братья и сестры хранили молчание, расположившись по краям сцены в сидячем и лежачем положении, отвечали равнодушным безмолвием, ожидая развязки. На мольбу о помощи именинницы откликнулся другой кровопивец. Возмездие злу явилось на сцену в моем неотразимом облике.
Вот и состоялся мой дебют. Подобно балерону, я выплюхнулся в центр представления во всей красе, с саблей в правой руке и с керосинкой в другой. Там меня уже с нетерпением ожидал дебошир, злодей Паук, коего я настиг и немедля «снес» ему башку. После произведённых мною действий он повалился на край сцены хладным трупом. Теперь осталось всего лишь подойти, развязать нашу булку калорийную, и выкатить ее в центр постановки, а дальше веселье, танцы и слава Комару! Я повернулся к метавшейся в бессилии и отчаянье пленнице, чтобы торжественно и собственноручно развязать ее, спасая от неминуемой гибели, но не вышло.
Последний акт нетленного произведения был к моему удивлению, изменен.
Муха, не желавшая ждать, когда ее вызволят из неволи, освободилась сама. Что подвигло её на сей подвиг, доселе неизвестно. Думается мне, что долгое ожидание в углу, истомило непомерное самолюбие. Ещё бы, мой триумфальный выход затмил её. Выпутавшись из бельевых веревок, она кинулась ко мне.
Я растерялся, не ожидая такой сумасшедшей любви к своей персоне. Между тем набиравшая скорость Муха, подобно торпеде, приближалась. Сзади меня лежало бездыханное тело злодея, Паука. Не рассчитав своих возможностей, инерции своей массы и тормозного пути девочка Муха, еще не достигнув цели, то есть меня, вызвала в моём уме своей ретивостью нехорошее предчувствие.
Мозг бешено анализировал создавшуюся обстановку. Интуитивно, я сделал предупредительный шаг навстречу – не помогло, так как существенного препятствия я не представлял. Новобрачная буквально протаранила меня до лежачего Паука, о коего я естественно споткнулся. Летний дождь оставил под сценой свой след в виде лужи. Падения в неё я решил инстинктивно избежать, схватившись за единственную и неповторимую свою суженную, красу, крылатую ракету класса сцена – лужа. Закон подлости, он не ошибается и попадает точно в яблочко.
В нужный момент вес подруги не сыграл своей роли спасительного тормоза, не выполнил миссии, возложенной на него мною. И я полетел, или вернее сказать вылетел, со своей невестой, увлекая ее за собою в наше недолгое и незабываемое свадебное путешествие. Приземлился или вернее сказать приводнился я аккурат в центре водоема, на все свои четыре шасси, благо сцена была невысокой, лужа неглубокой.
Посадка была жесткой, крылья не помогли. Посадка дражайшей второй половины для меня оказалась жестоким испытанием. Спланировавшая на меня крошка, моя невеста, чуть не стала вдовой, чудом не выдавив своим весом драгоценную жизнь жениха. Квакнув, я распластался лягушкой. Лежа в луже под Мухой, я не плакал. Нельзя же разрушать сценический образ героя! А надо мною разрывались от хохота рой букашек, мотыльков и таракашек, первые ряды ухахатывались так задорно, что мне хотелось рыдать.
Но более всего усугубляла положение барахтающаяся на мне ведущая актриса нашего театра, которая никак самостоятельно не могла принять вертикальное положение, чем вызывала у публики новые приступы хохота. Сильнее всех надрывался от смеха обезглавленный мною пожиратель насекомых Паук, Лежа на краю сцены, он ржал так, что заражал всех присутствующих на премьере. От этого мне, было не легче.
Так состоялся мой дебют, потерпевший полное фиаско. И все-таки до конца смены весь лагерь с удовольствием вспоминал мой незабываемый полет с мухой или под мухой, кому как будет угодно.
ШАПКА
Была в свое время у меня заячья шапка-ушанка. Очень старая, не сказать древняя. Выглядела она отвратительно, видом напоминая кухонную сковороду. Разве что без ручки.
Нужно заметить, что мех с шапки лез, словно пух с тополей, от малейшего дуновения шаловливого ветра. Места, лишенные меха, аккуратно, по мере возможности, приводились в порядок: проплешины старательно зачесывались близлежащими к залысине волосками. Подобные действия к ожидаемому результату, разумеется, не приводили. Однако на душе от этого становилось легче.
Что и говорить, я был молод и нищ, и другого головного убора позволить себе не мог. Выглядела шапка на молодом мне ужасно до такой степени, что носить её было невыносимо стыдно. А не носить, памятуя о суровых зимних морозах, холодно.
В конце концов, терпеть насмешки и злобную иронию от знакомых мне надоело, и пришлось выдумать историю о своей шапке.
Вот эта история, которую собираюсь поведать и вам.
В 1825 году великий русский поэт А.С.?Пушкин был проездом в Тульской губернии. И от великой скуки на пару деньков загостился у купца первой гильдии Петра Чесалкина. Засим решил поохотиться в его владениях, а именно – в яблоневом саду. Обширные земли, вперемежку засаженные фруктово-ягодными деревьями и кустарниками, в зимнюю пору привлекали немало зайцев, чье непомерное обжорство и острые зубки вредили саду, а соответственно и кошельку хозяина.
Завалив пару-тройку грызунов и прицепив, сей трофей к своему ягдташу, Александр Сергеевич засобирался было домой, как неожиданно из ближайших кустов послышался шорох. Пушкин не растерялся и с молодецким гиком, дабы дичь выскочила на открытое пространство, вскинул пищаль, кою самолично снабдил охотника купец, основательно порывшись в своих запасниках. Заяц выскочил, поэт выстрелил. И промахнулся. Но в этот момент неожиданно, из-за стоявшего в метрах десяти дерева, на снег упало что-то огромное и непонятное.
Охотник испугался, но тут же, совладав собой, решил осмотреть место происшествия. Вид туши необычного животного до глубины души поразил Пушкина.
И дабы разобраться в сей загадке со всего села были созваны охотники и просто знатоки по зверью. Разумеется, присутствовал и сам Чесалкин, который внимательно осмотрел добычу, развел руками, задумчиво почесал затылок (тем самым доказав, что недаром носит свою фамилию). И, после театрально выдержанной паузы, коей вполне могли позавидовать именитые актеры, произнес сакраментальную фразу: «Откуда у нас взяться ишаку!?»
Поначалу собравшийся народ с вынесенным вердиктом было согласился. Неведомая зверушка и впрямь отчаянно напоминала среднеазиатского осла. Всё явственно указывало на правильность вывода недолгих умозаключений купца: и большие длинные уши, венчающие продолговатую голову; и тщедушное тельце, размером с маленькую лошадь, допустим, пони; и крепкие ноги; и даже куцый, с неизменной кисточкой на конце хвост. Однако в дальнейшем, внимательно осмотрев и тщательно ощупав животное, присутствующие в корне пересмотрели решение. Ибо шкура, точнее ее мех, и прочие анатомические подробности могли принадлежать только зайцу.
Это и в самом деле был заяц. Очень старый заяц. Точное число лет, способ, при помощи которого животное достигло таких размеров, и, главное, почему он раньше не попадался на глаза, так и остались загадкой. По крайней мере, история об этом стыдливо умалчивает. Умер заяц, скорее всего, от разрыва сердца в тот миг, когда Александр Сергеевич вскрикнул и выстрелил.
Некоторые части ошкуренного косого были подарены местному врачу Епифанову, который, кроме практики, занимался собиранием коллекции для личной «кунсткамеры». Нечто подобное он увидел во время учебы в Санкт-Петербурге, что оставило в его молодой душе неизгладимое впечатление и мечту на всю оставшуюся жизнь. Переплюнуть самого Петра Великого.
Мясо громадного зайца раздали на радость сельским мужикам. Однако, судя по их собственным словам: «Не уваришь», впоследствии выброшенное.
Шкуру же, со всяким тщанием выделанную, доставили в дар царю. Как вещественное доказательство достоверности происшествия, о которой поначалу поведали губернские ведомости, после чего и вся журналистская братия империи считала своим непременным долгом упомянуть, в какой именно переплет попал великий поэт. Однако строжайшая цензура усмотрела в этом какой-то намек в сторону императора и поспешила изъять все номера газет, расписывавших во всех красках эту историю. Шкуру же, от греха подальше, сунули в запасник какого-то музея, где она по сей день благополучно пылится.
Вы спросите, откуда же взялась шапка? Вот мы и дошли до сути рассказа.
Заяц не просто умер от разрыва сердца, как доказал при вскрытии врач Епифанов, но к тому же при этом крупно обделался. Иной цвет и несколько неприятный запах могли испортить царев подарок, и посему при выделке шкуры было решено отделить заднюю часть. Вот из этих самых обрезков и была сшита шапка, которую подарили поэту на память.
Получил я ее по наследству от своего отца. Который, в свою очередь, получил от своего. И тянулась эта нить с глубины веков. Как? Поясню.
Решил как-то Александр Сергеевич произвести в своих кладовках и чуланах уборку, во время которой и обнаружилась сия шапка. Собрался было Пушкин выбросить от греха подальше злополучный артефакт, но мимо проходил мой пращур старьёвщик со своим скарбом. Тогда и подарил поэт татарину-старьевщику и шапку, и эту историю, которую я вам пересказал.
Опубликовано в Бельские просторы №2, 2018
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!