Ринат Камал. БРОДЯГА-ВЕСЕЛЬЧАК

Перевод с башкирского языка Гульфиры Гаскаровой

Повесть-притча

Моему современнику Тажетдинову

Мгновенно страна дьяволов погрузилась во мрак. Даже звезды на небе погасли – стоило солнцу уйти на покой, как мир впал в безмолвие…
Смена дня и ночи происходит здесь весьма необычно: солнце внезапно пропадает из виду, и становится совершенно темно. Лишь в полночь появляется луна. Этот момент также трудно уловить: только что вся страна была во мраке, и неожиданно спутница ночи, луна, скупым светом начинает освещать ее просторы.
Именно в это время смены солнца и луны и происходят самые поразительные вещи в данном государстве.
Сегодня, как только мир погрузился во тьму, поднялась такая пурга, что глаз не открыть. Ветер бесцеремонно налетал на дуб, раскачивал его ветви; бился об угол низенького домика, пытался вырвать дверь, стучал в окна.
Чего же хочет ветер? Желает разбудить спящих или же подбивает их на злую проделку?
Улицы в стране дьяволов тянутся вдоль и поперек. Дома наполовину ушли в землю, так что некоторые из них трудно отличить от сугробов. И не у всех имеются ворота и калитки со стороны улицы. Проходи, путник, шагай вперед, заходи на любой двор!
Ветер беснуется, без препятствий врывается в открытые дворы, кидается на двери, требуя впустить внутрь. А в старенькой четырехстенной хате без сеней громко плачет малыш. Чего он хочет? Мать сует ему в рот то грудь, то кусочек ржаного хлеба, завернутый в тряпочку, – но нет, он ревет без остановки и кусает, рвет сосок и самодельную сосочку. Отталкивает и пощипывает мамину грудь. Изможденная бессонницей Гильминур, молодая мамаша, не знает, что и делать с рыдающим сыном.
– Ах ты, бесёнок, ах собака, истерзал всю грудь! Всю душу вымотал! Спать не дает, мерзкий ребенок! Забери его, забери к себе, о Всевышний! Дай мне взамен смирного, послушного малыша! Не нужен мне этот бесенок! – стенает бедная мать, глотая слезы. Вскоре она то ли задремала от усталости, то ли впала в забытье, лишившись сознания.

* * *

Дьявол-отец услышал причитания своей половины и исполнил ее пожелание: подбросил одного из самых непослушных и злобных своих отпрысков в мир людей.
Ночь была темной, небо – в безмолвии, а звезды – в дрёме. Оборваны все связи между мирами, страны погружены в свои заботы. Нет путей-дорог между ними, страны отгорожены друг от друга… Всевышний поставил надежных стражей на границе с миром дьяволов, запер все ворота и двери, повесил на них огромные замки… Дьявол оскорбился: получается, Всевышний не хочет иметь ничего общего с ним. Мол, я не знаю тебя, а ты – меня! Он почернел от злости на Всевышнего, который не впервые безо всякой причины обвиняет его в коварстве и вероломстве.
Разве же Дьявол из тех, кто останавливается на полпути, не отомстив врагу? Ему одному известны тропки между мирами, тайные пути во Вселенной; только он умеет перелетать над преградами между странами, подбирать ключи к хитрым замкам.
Итак, в темную ночь Дьявол отправился в путь, быстро перелетел через границу между своей страной и государством людей. Плевать он хотел на верных стражей Всевышнего, на их оружие – он без труда опоил этих глупцов бесовской водой, и те погрузились в трехдневную летаргию. Дьявол подменил своего самого непокорного, коварного малыша на человеческое дитя. Уставшая от домашних хлопот и мирских забот, мать ребенка спала мертвым сном… У нее лишь дернулись веки и чуть поморщилось лицо, когда Дьявол забирал малыша из колыбели. Она не проснулась, приняв легкий шорох за возню ребенка во сне. С вечера она до отвала, как говорят, накормила ребенка, так что он должен спать, не просыпаясь, до утра.
Дьявол бросил своего непослушного сына в люльку, засунул человеческое дитя за пазуху и улетел обратно. Погруженная в глубокий сон мать едва уловила лишь последний писк своего малыша. Обитатели мира людей измотаны трудом, тяжелой работой, а бездельник Дьявол бесится с жиру, не знает, куда силы девать: днем отсыпается, а ночью вновь начинает строить козни против Всевышнего. По его разумению, Всевышний защищает только мир людей и знать не хочет про страну дьяволов. Чтобы отомстить за это Всевышнему, Дьявол без устали творит пакости.

I

Мать проснулась утром, а в колыбели лежит веселый малыш и улыбается. Лицо светится, в глазах скачут веселые искорки, а на ресницах играют лучи. Как будто ночью вовсе и не плакал, терзая мамину грудь! Рот до ушей, весь облик светится от солнечной улыбки…
Как бы ни была измучена бессонной ночью, женщина вспомнила свои переживания. Малыш не давал матери спать, колотил ее кулачками, не осталась без ответа и сама Гильминур… Им часто приходилось так воевать. Ребенок был особенно беспощаден: бил ее по груди, по лицу, а потом ревел ночами напролет. А сегодня малыш спокоен и приветлив…
Гильминур вспомнила и о том, как в сердцах умоляла подменить своего ребенка на более податливого или же на человеческое дитя.
Бедная женщина терзалась сомнениями. Неужели и вправду?.. Об этом было страшно и подумать. Но с другой стороны, этот ребенок – невинный и такой чудесный малыш: не плачет, только и знает, что улыбается… Играет, сучит ножками, хлопает в крошечные ладошки и смеется. Всем доволен, сыт, ничего не требует. Счастливый и веселый. Словно на свете нет более довольного существа. Как будто в этом бескрайнем чудесном мире правит лишь счастье.
Молодая женщина не могла отделаться от подозрений. Возможно, что Отец-Дьявол внял ее мольбам и… Нет, нет, этого не может быть!.. Этот малыш – ее родной сын! Да, похож на своего.
Конечно, никто в этом мире, ни одна из подружек Гильминур не узнала об этом. Даже сама женщина забыла о своих подозрениях. Жизнь шла своим чередом. У этой безвременно постаревшей молодой женщины еще была и дочка, Сакина. А маленького сына они назвали Мансуром. Гильминур очень любила Мансура.
У Гильминур была такая же смуглая, как она сама, мама – Миндинур. А отец не вернулся с войны. Гильминур теперь обитает у матери, раньше они с мужем Байтушем жили в своем доме. Но Байтуша призвали в армию. Гильминур было трудно справляться одной с двумя детьми, и она переехала к матери…
Чернявая Миндинур. Лицо у нее темное, лишь глаза горят, как огонь в ночи. Во рту ни одного зуба… Хотя есть один клык, который торчит поверх губы, не умещаясь во рту. Как она ест этим единственным зубом? Сердце может разорваться от страха, если встретишься с ней лицом к лицу средь ночи.
Однозубую чернавку Миндинур в деревне зовут еще воровкой Миндинур, что говорит о ее принадлежности к семейству воров. Ее отец Иргаиль был отъявленным ворюгой, отец Иргаиля также держал в страхе всю округу. Старшего брата Миндинур, Галиахмета, тоже называют вором. Словом, их род был нечист на руку.
Рассказывали, что Галиахмет каждый раз перекладывал какую-либо вещь из правого кармана в левый, как бы выкрадывая ее у себя же. Только после этого воровская его душа успокаивалась, так как рука всё время чесалась стянуть что-нибудь. Возможно, и преувеличивают – как может человек дойти до такого, каким бы ни был охочим до чужого добра.
Тем не менее говорят, однажды Галиахмет проник даже в дом своей сестры Миндинур… Не может быть, наверное, наговаривают! Трудно поверить. Якобы вор Галиахмет на закате пришел к сестре. Дверь оказалась незапертой, ведь в деревне нет привычки запирать дома. Сестра, как видно, задремала. Мягко ступая, словно кот, вор прошел в дом, нашел в чулане горшок топленого масла, схватил его и… Похоже, был уверен, что сестра никогда не подумает на него.
А Миндинур не спала – прикрыла один глаз, другим наблюдала за братом. Галиахмет, бессовестный, ступал осторожно, оглядываясь… Вот он наклонился над ней, проверил: не притворяется ли сестра? Прошел за печку, вышел в чулан… Тем временем Миндинур быстренько вышла через боковую дверь и встала на пути брата. Тот спрятал горшок с маслом за пазуху, сестра ткнула через одежду в горшок, мол, что это там. Брат стал отнекиваться, но не тут-то было…
И даже после таких событий Миндинур поставили охранять склад – доверили козе капусту. Поначалу она знала меру, не наглела. Зимой и летом на работу ходила в длинном черном платье, в многочисленных карманах которого можно было спрятать целый мешок зерна! Со временем она привлекла к своему промыслу и подрастающего внука Мансура. Вдвоем таскали общее добро к себе домой. Как суслики, множили богатство.

II

В стране дьяволов тоже процветают зависть и злопыхательство. Бесы тоже ненавидят друг друга. Стоит одному чем-то прославиться, как другого начинает грызть червь зависти. Стоит разбогатеть кому-то рядом, и его сосед лишается сна. Никто не должен превосходить его! Как гласит народная мудрость: курица соседа кажется индюшкой, а жена – девушкой… Чужое благополучие не даёт другим покоя.
Дьяволы тоже пишут кляузы, подставляют друг друга. А Гильминур по-своему счастлива. Да-да, счастлива! Ее не касаются порядки и правила общества. Лежит и играет со своим малышом. Словно в мире нет никаких забот и проблем, жизнь состоит из одних радостей. Дома достаток, в душе мир и покой. И это счастье будет длиться долго-долго.
– Ин-ня… Иння!
– Да, сыночек, да, мой маленький!
– Иння! – Малыш играет, смеется. Улыбка не покидает его лица. Озорной мальчик!
Гильминур – настоящая красавица. Одна на всю деревню. Темноглазая, чернобровая смуглянка с губками вишневого цвета… Когда она улыбается, всё вокруг становится краше: горы склоняют головы, лес перестает шелестеть листвой. Когда она улыбается, реки замедляют ход, а парни теряют сознание. Когда она улыбается… Поэтому соседки рвут на себе волосы: как у беззубой воровки Миндинур могла родиться такая гурия?! Ведь Гильминур – писаная красавица, словно ханская дочь… Соседки умирают от зависти, это чувство переполняет всё их существо.
У Гильминур есть подруга Катифа. Живет по соседству. Лицо испещрено оспинками, язык – как помело. Она не могла простить подруге Гильминур, что та вышла замуж за Байтуша, высокого, статного парня с орлиным взглядом. Как только он попал в их деревню? Катифа крутилась возле него, как бабочка вокруг огня, но парень даже не взглянул на нее: смуглая красотка и ладный красавчик влюбились друг в друга.
С тех самых пор Катифа затаила жгучую злобу к подружке. Она ненавидела Гильминур, желала ей горестей и бед. А Гильминур была на седьмом небе от счастья… Она влюблена, она готова обнять весь мир, она любит всех и вся, ее душа открыта всему миру.
Байтуш работал бригадиром в соседней деревне. Молодые там построили дом, у них родилась дочка. Сакина, подрастая, стала помощницей мамы, а Байтуш баловал дочку. Мансур пошел в маму: такой же смугленький и все время улыбался. Он проревел лишь три-четыре дня после рождения, потом забыл, что такое слезы. Лежал в люльке и улыбался, Гильминур даже не понадобилось укачивать его.
Байтуш и Гильминур были счастливы, улыбка не покидала их лиц. Муж – целый день на работе, возвращался только вечером, хватало забот по дому и Гильминур.
Но как-то принесли повестку: призвали Байтуша в армию! Гильминур проводила мужа, обливаясь слезами, как будто предчувствовала беду. Вскоре она вернулась в родную деревню, в дом матери. Мужу служить долго, одной будет тяжело.
А Катифа торжествовала. Не будет больше чужое счастье мозолить ей глаза! Не будет страдать ее сердце от вида опьяненной от любви пары! Теперь они на равных: Катифа одинока, но и Гильминур недалеко от нее ушла.
Гильминур получила письмо с армии. Оно как будто написано от имени мужа, но почерк был не совсем его. Словно кто-то водил по бумаге рукой Байтуша. Он писал: «Я не ожидал такой измены от тебя, Гильминур! Мы создали семью по любви, должны были остаться верными друг другу. Получил два письма из деревни. И имена указали… На кого ты меня променяла?»
Гильминур обхватила голову руками. У нее потемнело в глазах, закружилась голова.
– Подлецы! – Прочитанное никак не укладывалось в голове, и она вновь и вновь спрашивала себя: – Как он мог поверить в такое, как?
Байтуш обвинил жену в страшном грехе. А ведь Гильминур верно ждала только его… Этой красавице давала силы только твоя вера, она до сих пор жила только ею, Байтуш!
Гильминур места себе не находила. Солнце ее счастья вдруг погасло. Землю окутала мгла, в горле застрял горький ком – она никак не могла проглотить обиду. Весь мир перевернулся с ног на голову.
Катифа каждый день заходила к подруге, якобы проведать.
– Подруга моя, – вьется она вокруг нее, шутит и смеется без умолку.
– Ну, Катифа! – отмахивается та.
– Сохнешь от тоски по милому… Что случилось, на тебе лица нет?
– И не спрашивай, не скажу! – красавица замолкает.
– Скажи, легче станет.
Смуглянка зарылась лицом в подушку и начала рыдать. Наконец ее прорвало – слезы полились ручьем.
Подруги обнялись и поплакали вместе.
– Я не прощу такую напраслину! Байтуш несправедливо обвиняет меня – разве это по-мужски?
Катифа промолчала.
– Он потом раскается, но будет поздно.
– Кто любит, так не поступает, – откликнулась подруга.
– Всё, закончилась наша семейная жизнь! – отрезала Гильминур в отчаянии. – Дальше сама буду решать свои проблемы. Я разочаровалась в нем.
Тут рябая Катифа вдруг ожила:
– Гильминур, давай уедем в Хожетстан!
– Хожетстан?
– Там – приволье…
И Гильминур тут же приняла неожиданное предложение подруги. Мать попыталась отговорить ее:
– Ты что, совсем лишилась рассудка?
Но отчаянная женщина как будто не слышала ее.
– Подумай немного своей головой! Кто же бросает двоих детишек?.. Нет, постой! Почему ты не слушаешь мать? Подумаешь, муж не верит ей… Подожди! Кто тебя надоумил?
Воровка Миндинур ходила и к Катифе. А Катифа осталась холодной и непреклонной, как камень. Лишь твердила свое: мол, в Хожетстане настоящий рай, там работают одни мужчины, а женщины всегда находятся дома, мужья их одевают в шелка, холят и лелеют… Ешь, что только душа пожелает. Там всегда тепло… Нет надобности топить дровами печь! А здесь жены вынуждены заглядывать в рот мужу, выслушивать его придирки, несправедливые обвинения! Только тогда Миндинур поняла, откуда в ее дом пришла беда, что эта женщина совсем потеряла совесть.
– Катифа, только ты виновата во всей этой затее!
– Клянусь!..
– Всевышний накажет тебя, попомни мои слова!
– Ах-ах!
– Запомни, Катифа!

III

Словно бесы подстрекали Гильминур. Не внимая уговорам матери, она последовала за подругой Катифой. Даже детей не взяла с собой. Сказала, что заберет их потом, когда устроится. В этот момент Гильминур поступила чисто по-дьявольски. Не прислушалась к матери, которая уговаривала ее чуточку подождать, ведь скоро должен был вернуться Байтуш.
Несчастная старушка долго горевала и причитала, искала утешение во внуках, ухаживала за ними, укладывала спать и длинными ночами рассказывала им сказки. Лицо ее осунулось и еще больше потемнело от горя. А бедные сиротки не отрывали глаз от окна, ждали отца и мать, тосковали по ним.
Вот Байтуш вернулся и пришел к теще. Обнял детишек, приласкал их, но не мог найти душевного покоя.
– Такие вот дела, зять, – тяжело вздохнула беззубая старуха.
– Почему же она не дождалась меня, поговорили бы с глазу на глаз… – рвал на себе волосы зять…
– Не смогла дочь вынести напраслину…
– Я написал ей лишь то, что передали мне…
– А клевета тяжелее камня, зятек, словом можно и убить!
Разговорами ничего не изменишь. Мужчина не мог наглядеться на детей. Дочь льнула к отцу, играла с пуговками на его гимнастерке. А Мансур сторонился незнакомого дяди – как видно, забыл папу, ведь прошло много времени. Улыбчивый мальчик сосал палец. Он научился этому, когда мать отлучила его от груди.
– Мансур тоже вырос… – говорит мужчина, с трудом проглотив ком в горле. – Кем ты хочешь стать, сынок?
– Лут-щиком!
Посмеялись. В этом месте отец должен был бы подхватить сына и подбросить его к потолку. Мальчик почувствовал бы себя батыром из сказки, душа его взлетела бы к звездам. Но мужчина даже не шелохнулся. Он продолжал ласкать дочку. Для него Сакина – отражение любимой женщины, которую он потерял!
Байтуш признался, что не будет жить в прежнем своем доме, продаст и сруб, заготовленный для нового дома.
– Уеду куда-нибудь…
– А дети? – Слово, как стрела из лука, вылетело, стоило только натянуть тетиву.
– А что дети? – мужчина замямлил. – Дети – мои, Сакину заберу с собой, никому дочку не отдам! А Мансур… пусть немного поживет у тебя, теща, обустроюсь и приеду за ним. И с мамой надо поговорить.
– Ладно! – оживилась тут и старушка. – Пусть внучок поживет у меня, будет мне помощником.
Шершавыми ладонями Миндинур ласково похлопала мальчишку по спине. А тот по привычке только улыбался во весь рот. Глупенький, он пока ничего не понимал. Перед глазами – серьезное лицо незнакомого дяденьки, а в голове – по-детски наивные мысли. На спине – родные руки бабушки, тепло которых проникает до самого сердца. А слова… Они еще ничего не значат для него, это просто звуки – в одно ухо влетают, в другое вылетают. Взрослые думают только о себе, поэтому и слова служат только для них. Они наверняка любят его, значит, одного не оставят. Мальчик верил взрослым, поэтому он улыбался. Этот мир, это небо полны радости. Как и он сам, все другие тоже смотрят на небеса с улыбкой, ждут от судьбы только милости.
Мальчик продолжал улыбаться даже тогда, когда отец забрал сестру Сакину с собой. Ему даже в голову не приходило чувство грусти, он так же гонялся за бабочками, рвал цветы, собирал и ел «калачики» травы просвирника. Скоро вернется мама, а папа уже почти рядом… Мансур целыми днями играл на улице, забыв обо всем на свете. Так он превратился в уличного мальчика, тело загорело, кожа огрубела. На ногах появились цыпки, но ему не было больно. Он вообще не знал, что такое болезни, ни одна хворь его не брала. Весной фундамент дома облепляли красные жучки с черным узором на спине, «солдатики». Он часами играл с ними. Со временем он забыл о матери и об отце, иногда забывал даже о еде.
Тот незнакомый дядька приходил снова. Он спешил, сказал, что заглянул по пути. Выложил на стол гостинцы. Эти вкусняшки лежали горой на столе. Мальчик долго ощущал их сладкий вкус на языке. Он никогда этого не забудет! Он ни о чем не переживал – когда не посмотришь, рот до ушей. Старушка наблюдала за внуком и радовалась. И душа как будто успокаивалась. Малыш, шустрый и счастливый, льнет к ней. Или он не показывает виду назло судьбе? В этом и заключается его сила жизни…
Миндинур тоже улыбалась, глядя на внука, ступала по земле уверенно. Так вдвоем и жили не тужили. Не сдаваться, не вешать носа! Жизнь продолжается. Старушка была еще крепкой: и корову держала, и картошку на большом огороде выращивала. Сама косила, сама грузила – хозяйство не хуже, чем у других. Летом заготавливала дрова на зиму, сама привозила и рубила. А внук все время рядом: то хватался за топор, то пытался взяться за один конец сваленного дерева.
– Вот вырастешь, станешь мне помощником!
– Хорошо, олэсэй!
– Будешь валить деревья…
– Ладно, олэсэй! Мне нравится пасти скот…
– Будешь косить сено, внучек!
– Куда Акбаш, туда и я…
– А вдруг Акбаш тебя забодает?
– Я высеку Акбаш кнутом, – не теряется мальчик.
– Ой! Нельзя! Молоко пропадет!
– Я тихонько…
– Ну, хорошо. – Старушке больше нечего сказать.
– Я угощал Акбаш диким луком, олэсэй! – ошарашил мальчик бабушку.
– Ха, ты ходил на Тирмэнтау?
– Ходили за диким луком с сыном дяди Галиахмета. Лук такой вкусный.
– Не ходи так далеко, внучек! Ты еще маленький…
– Нет, я большой! Я буду пастухом, олэсэй! – Мальчик серьезен.

IV

Бабушка с внуком ходили за калиной на Таштыгул. Внук вышагивает впереди, бабушка за ним. Старушка крюком цепляет и наклоняет ветки вниз. А мальчик лезет на дерево.
– Отламывай гроздьями! – учит бабушка.
– Тут калины так мно-о-ого, олэсэй! – Мальчик качается на ветках, словно обезьянка.
Наконец они выбиваются из сил. Бабушка садится на траву.
– У меня пятки горят, внучек.
– Хи-хи, как пятка может гореть? – смеется мальчик. – Тогда давай зальем водичкой.
– Тебе смешно! Вот доживешь до моих лет, сам узнаешь.
– Хи, олэсэй, я уже помру в твоем возрасте… – хихикает он.
– Нет, станешь старым дедом! – отвечает бабушка.
– Нет, не хочу быть таким старым, как ты, олэсэй! – гнет свое мальчик.
– О Всевышний! – вздыхает старушка.
– Олэсэй, я буду таким же сильным, как Тамьян-агай!
– Хорошо, внучек.
– Я люблю тебя, олэсэй!
– И я тебя…
Так и жили бабушка с внуком. А от родителей никаких вестей. Они совсем забыли про сына.

V

Мальчику-весельчаку исполнилось семь лет. Он уже стал настоящим уличным бродягой, дома появлялся редко. До самой осени бегал босиком, с израненными, черными от загара ногами, со ступнями в мозолях – а ему всё нипочём. У него вечно рот до ушей, почти целыми днями не видел бабушку. Она даже не знала, поел ли он или бегал голодным. Вечерами Миндинур уходила охранять склад, а бродяга ночевал когда дома, а когда – на чердаке сарая. Изредка приходил к бабушке на работу, там они жарили пшеницу.
Заигравшись, он забывал обо всем на свете, даже про еду. Если приходил домой, бабушка поручала ему всякую работу: принести воду, нарубить дров. Мальчик крал у кого колесо, у кого кнут и приносил домой. Бабушка на последние деньги купила ему штаны из бумазеи, и он радовался так, словно оседлал коня.
– Внучек, эти штаны будешь носить только в школу.
Он и в школу пошел только для того, чтобы надеть новые штаны. Но вскоре ему надоели и штаны, и школа. Утром беззубая бабка провожала его в школу, а он прятался в зарослях крапивы.
– Мансур, почему ты не ходишь в школу?
– Не хочу, олэсэй! – упрямился мальчик.
– Тебя кто-нибудь побил?
– Я сам могу побить мальчиков…
Старушка махнула на него рукой, и мальчик впервые в жизни сам выбрал свою судьбу.

VI

Мальчик с душой бродяги так и остался верен своим привычкам: школу обходил стороной и всегда был верхом на коне. Теперь он стал помощником конюха. Где лошади, там и он, был готов запрыгнуть на спину любого коня. Как будто родился в седле, мог обуздать необъезженного жеребца, найти волшебный ключик к упрямой лошади. Помогал конюху кормить животных, гонял их на тебеневку, выводил на ночную пастьбу. Научился также ремонтировать хомуты, сёдла. Жил там же, в конюшне, стал там своим человеком.
Он всегда среди взрослых. Как губка, впитывал их слова и поступки, а с ровесниками ему было неинтересно. Поэтому постепенно научился говорить по-взрослому, курить. Вымаливал у мужчин недокуренные окурки или же выщипывал сухой мох между бревнами старой бани. Научил этому занятию и соседского мальчика.
Они с Шарифуллой шли на гору, усаживались на склоне и… Сначала курил сам Мансур, а Шарифулла глотал слюни, наблюдая за ним. Как видно, Мансур уже вырос – он курит. Смотрит на соседа свысока и улыбается. Не скажешь, что мальчик, вон как дымит. Ноги вытянул, посмеивается и курит.
– Шариф, надо сначала втянуть внутрь, вот так! Умеешь выпускать дым через нос?
Соседский мальчик кашляет, задохнувшись от дыма.
– Растяпа! Смотри! – Мансур глубоко затягивается и выпускает дым через нос.
Мальчик опять закашливается. Мансур шлепает себя по ногам.
– Балда! – Мансур покатывается со смеху. Смеется его лицо, смеются глаза, улыбается нос. Загорелый мальчик. У него никаких забот, а радости нет предела. Небо над ним излучает лишь свет и тепло, вокруг него нет ни бед, ни печали. Поблескивают лишь белые зубы на смуглом лице мальчика.
Соседский мальчик присоединяется к бродяге-весельчаку. Теперь они вдвоем оглашают хохотом гору. Они катаются по траве, держась за животы.
Но недолго пришлось соседскому мальчику веселиться: мать прижгла губы Шарифа папиросой. Похоже, кто-то донес ей.
Мансур наблюдал за наказанием соседа через щель в заборе.
– Будешь еще брать в рот эту гадость?
– Не-ет, ма-а-ама! Не-е-ет!
В этот момент сердце Мансура немного защемило, но чувство страха прошло быстро. Его никто не отругал, не наказал за курение, никто не упрекает и за безделье. Неунывающий мальчик витает в облаках, как свободная птица. Никто за ним не наблюдает, никто и ничего не запрещает. Шустрый малый делает что хочет, и берет, что ему понравится. Теперь он редко бывает дома. Где его носит, что он делает, чем питается – неизвестно.
Весельчак ночевал на чердаке конюшни, а бабушка и не думала найти и привести домой – что может случиться с жиганом?! Ведь он из рода тех, кто в огне не горит и в воде не тонет. Пропадал по три дня и являлся домой. Даже скотина приходит туда, где ее кормят. Но он теперь вырос, не нуждается в опеке бабушки, и сам перестал помогать ей. Миндинур и не знает, что делать: внук совсем отбился от рук! Прокляла бы, да язык не поворачивается – сирота. Сама поставила его на ноги, находила в нем утешение. Мечтала, что он станет ей помощником, опорой.
Беззубая старушка только вздыхает. Ночь темна, но сон не идет. Ее глаза широко раскрыты во мраке ночи. О чем она думает, кого ждет, на что надеется? Мысли путаются. Сначала она вспоминает о необдуманном шаге дочери, дальше нить воспоминаний упирается во внука. Душа не позволяет ей призывать проклятия на голову своих детей, но и простить их не может.
Утром ей принесли страшную весть. А ведь она как раз поджидала внука. Почерневшая от горя старушка надеялась, что ее любимый бродяга вернется домой.
…Под утро мальчик в бреду камнем свалился вниз. Прямо под ноги племенного жеребца!
Ему снился очень хороший сон. Как будто он попал в сказочную страну Хожетстан. Был в гостях у мамы. Перед ним раскинулось озеро из щербета. Вокруг него растут яблони и абрикосы. Их макушки достают до облаков, а из спелых плодов капает мед. Рядом гуляют павлины. Посередине – дом. Красивый дом ее мамы, отлитый из серебра и золота. Сколько же мальчик мечтал увидеть его! Это даже не дом, а ханский дворец. А мама замужем за ханом. Хан вьется вьюном перед женой-красавицей, не зная, как ей угодить. Гильминур прижимает сына к груди, и хан ставит перед безвинным ребенком различные яства: яблоки и хурму, виноград и гранат, лепешки и булочки… У мальчика слюнки текут, а мать не дает ему даже вдохнуть, осыпает вопросами:
– Как бабушка? Сакина, наверное, уже большая? Как дела в деревне?
– В деревне всё так же: кривые улочки. Наш дом совсем обветшал, полы расшатались.
– Да что ты!
– Я не хочу возвращаться домой, мама!
Мать плачет.
– Дядя Галиахмет тоже постарел… Каждый день приходит к нам, говорит, что за ним гнались волки.
– Какие волки?
– Мы тоже задаем ему такой вопрос. А он отвечает, что они средь белого дня стаями ходят по Айдакаево. Сам при этом читает молитвы – он теперь стал верующим.
– Правда?
– Всегда вспоминает своего отца – старика Иргаиля.
– Это мой дедушка, дед Иргаиль…
– Рассказывает, что однажды его избили до полусмерти за воровство. Жена сначала обернула его мочой, потом на три дня погрузила в озеро. Пиявки вытянули из него всю дурную кровь. Только тогда дед пошел на поправку. Я смеюсь, а дядя предупреждает: «Нельзя так, сынок, этим ты привлекаешь нечистую силу».
…В прохладные дни они скачут на тулпарах хана. Отважная мать и мальчик-весельчак. Мать все такая же красавица. Они носятся между небом и землей. Аргамак под матерью резвее, мальчик наблюдает за ней. Они скачут через леса и горы, внизу, под ними расстилаются моря… Тут мать рванула вперед, и мальчик никак не мог догнать ее.
– Мама! – зовет мальчик. А ветер все сильнее, он возвращает его крик обратно ему в лицо. Мальчик не успокаивается и из последних сил кричит:
– Ма-ама!
Выбился из сил его тулпар, мать пропала из виду, даже не обернувшись на зов сына.
– Ма-ама! – Мансур совсем отстал, в тревоге попытался крикнуть еще раз, но даже сам ничего не услышал. Растерянный мальчик вдруг свалился с коня. Прямо под ноги племенного жеребца!
…Бродяга упал, и подкова коня саданула его прямо в лоб. Мальчик даже не успел ойкнуть, тут же сник, как засохшая былинка.
Его обнаружили в луже крови и доставили в больницу. Когда беззубая бабушка вошла в палату, бродяга лежал, обмотанный марлей. У мальчика только ресницы подрагивали да высоко вздымалась тощая грудь. То ли спит, то ли без сознания. «Одна душа в нем только и осталась», – горестно причитала старуха про себя.

VII

От лидера рождается лидер, от тирана – тиран, от вора – вор. Могла ли клыкастая Миндинур обойти данную истину, или ее шустрый внук сумеет обмануть свою судьбу?
В доме Миндинур нашли тридцать пять рулонов толя, пропавших из склада. Начальство и до этого подозревало, но никто воровку за руку не ловил… Теперь другое дело. Обнаружив рулоны, тут же составили акт. Так Воровка Миндинур попалась с поличным.
Разве же беззубая Миндинур упустит свое? Правда, до этого закрывали глаза на ее грешки. В деревне лишь посмеивались, мол, доверили воровке охрану склада, чтобы не подпускала к добру других воров. А бабушка с внуком набивали карманы и голенища и всю ночь таскали домой зерно, словно суслики.
Зерна было много, поэтому никто особо не замечал его убывания. Но когда понадобилось отремонтировать крышу склада, обнаружили пропажу толя. Охранница при этом пыталась оправдаться, мол, крыша ее дома совсем прохудилась.
Воровку уволили. Она три дня и три ночи просидела дома, не смея показаться на глаза односельчанам. Ведь говорят, побитый щенок три дня скулит. Но разве же вор оставит свой промысел, или тиран вдруг станет великодушным? Да и начальник никогда не бросит свои замашки. Изрубленную змею достаточно окропить глотком воды…
Сколько раз давала слово Воровка Миндинур перед сородичами, клялась, что оставит дурную привычку и больше никогда не тронет чужого! Но те не простили ее, так и продолжали называть воришкой. И ведь находила беззубая старушка новые способы, новые пути. Ей известна каждая щель, каждый замок на складе. Он стоит на высоком каменном фундаменте, чтобы не могли проникнуть мыши, спасибо им. Да и зерно не преет, раз под складом гуляет ветер.
Старушка долотом выдолбила щель в половице, и внук рядом… Воришки сделали несколько ходок до дома, а потом смолой замазали щель в полу. Никто не заметит и искать не будет.
…Как-то по деревне разнеслась весть: украли ружье из школы. Как воры проникли в школу, как открыли замок большого металлического шкафа? И хоть бы какой оставили след! Замок заперт, двери закрыты, а учтенное ружье пропало. Полиция сбилась с ног, но безрезультатно.
Старый охотник Ханнан как-то обмолвился, что развелось много волков в лесу и что он собирается пойти на охоту. Тут вызвался Мансур:
– Агай, возьми меня с собой!
– Какой из тебя охотник с голыми руками! – рассмеялся старик Ханнан.
– Я найду дубину! – загорелся мальчик.
– Кто же ходит с дубиной на зверя?.. – опять засмеялся охотник.
Долго умолял его воришка Мансур.
– Если надо, и ружье могу достать…
Охотник тут же прикусил язык. Скоро новость дошла до нужного места, и полицейские пришли к парню с обыском. Мансура арестовали и бросили в каменный мешок.
Делать нечего, Беззубая пошла к брату Галиахмету. Как говорится, чужой не простит, а свой не бросит. Когда ты при деньгах и славе, рядом много друзей, а когда приходит беда, нужны родные люди.
– Даже среди людей существует поговорка «Надейся на добро, а жди худа», а что остается нам, дьяволам? Разве же иблис (бес, дьявол, сатана) защитит иблиса?
– Ладно, Миндинур, что-нибудь придумаем – надо подождать! – Старик Галиахмет выдержан, на своем веку повидал многое.
– Я уже выплакала все слезы, агай. Сил никаких, не хочу жить!
– Не надо, Миндинур, не горячись.
– Терпение мое лопнуло, агай.
– О Сатана, отец наш! – взмолился Вор Галиахмет.
– Всё на мою бедную головушку! Чего ему не хватало, на свою беду он вырос таким шустрым…
– Терпи, казак, говорят, Миндинур…
– Таков мир дьяволов! Я устала от него, устала! Сколько я пережила из-за этого ребенка, сколько вынесла… – причитала старушка, плетясь к себе домой, и разговаривала сама с собой: – С колыбели всегда улыбался, даже не умел плакать. Веселый, бодрый, излучал такой свет, что всё вокруг становилось ярче и светлее… И я ходила счастливая целыми днями. Нет, не виноват мой Мансур! Его подговорили другие. Не он украл ружье, просто другие бесы свалили на него вину…
Старушка не успокоилась, даже когда ночь сменила день.
– Виновата моя дочь бесова! Это она бросила сына. Мансур – подкидыш, а где его родители? Какое я могла дать ему воспитание? У меня ни знаний, ни сил, да и память уже не та. Он не виноват!
Зашла к соседям. Там та же песня…
– У брата Галиахмета полон дом детей, а кормить их нечем. Он весь в своих заботах.
– Ладно, ты уж держись, Миндинур-апай. – У соседки тот же совет. – Сила дьявола – в терпении, терпимость к своим сородичам – его богатство.
– Я словно вся в огне, жизнь висит на волоске. Предупредила и брата: «Не бросай Мансура, если что со мной случится. Огради его от опасностей хотя бы силой своих молитв! Проси за него. Ведь ты единственная чистая душа, единственный мужчина нашего рода, твои пожелания всегда сбываются». Ладно, соседушка, вот и вас нагрузила своей проблемой.
Прощаясь с соседкой, Миндинур всё еще думала о внуке.

VIII

А в это время в полиции допрашивали Мансура:
– Кто был с тобой?
– Я один!
Его опять избили.
На третий день жигана вызвали в кабинет на верхнем этаже. За столом – хозяева положения, а напротив – преступник…
– Мы устали от тебя, Мансур! Зерно со склада воровал ты, толь стащил тоже ты! Залез в сарай соседа, теперь ружье!.. Ты – прощелыга, исчезни из деревни!
Жиган молчал.
– Уезжай из деревни!
Мальчишка сидел с опущенной головой, крепко сжав губы. Его отовсюду гонят, нигде нет места для него. Когда был маленьким, бросила мать… Ребенок, который не нужен своей матери… Его все выгоняют, все проклинают.
Глаза весельчака наполнились слезами. Видать, судьба такая, дальше мальчик будет жить без своих родных людей – клыкастой бабушки, дяди Галиахмета, его детей…
– Прощай, Айдакаево, прощай родимая земля!
Через три дня жиган Мансур покинул Айдакаево. Больше он не вернется сюда, не будет босиком бегать по этой земле, не увидит своих родственников. Даже если вернется, то только для того, чтобы повидать родные места. Приедет только для того, чтобы вновь уехать! Зеленая колыбель его детства, родная деревня станет лишь местом воспоминаний.
– Прощай, Айдакаево, прощай, колыбель моего детства!
…Чтобы дальше жить на земле, похоже, приходится покидать родные места. Наверное, в один прекрасный день человеку не остается места в родной деревне. Страшная судьба. Почему, отчего вдруг родная земля становится чужой? Жизнь здесь становится для тебя невозможной. Земляки становятся врагами, а родина – чужбиной. Эта страна равнодушна к тебе, человеческое дитя, поэтому тут душа твоя сиротлива.

IХ

Мансур устроился на работу в заготскот в Аккыне. Там пасли скот втроем. За старшего был высокий мужчина с сросшимися бровями, которого все называли Баганай[1]. Натура у него жестокая, не знает жалости, поэтому второй пастух маленького роста всегда заискивает перед ним. Они словно герои башкирской эстрады – высокий Баганай и низенький Катук. Баганай – настоящий зверь, а Катук – подхалим, вечно заглядывает ему в рот. А балагур Мансур все шутит, высмеивает свирепый нрав Баганая и раболепие Катука. Если те начинали наседать на него, рысью вскакивал на своего Чалого – и ищи ветра в поле.
– Ладно, – говорит Баганай угрожающе. – Не сегодня завтра попадешься еще.
Жиган смеется, сверкая белыми зубами:
– Я попадусь, когда солнце взойдет с западной стороны…
Катук тоже смеется вместе с весельчаком.
– А ты чего? – рычит на него Баганай.
– Я, агай, смеюсь, глядя на его лоб…
– А-а… Это еще с детства наложили клеймо на Вора раскаленной подковой.
Они смеются над Бродягой.
– Зачем ты подходишь к коню, если не умеешь ездить верхом, братишка?
Весельчак смягчается по привычке:
– Денег дай!
Это звучит как пароль.
– На, обжора! – Баганай кидает монету весельчаку.
Жиган ловит монету на лету:
– От обжоры слышу!
– Не мели языком!
Чалый стрелой пускается вскачь. В воздухе – облако пыли да звучный клич жигана…
– Цыганенок…
– Собачий сын…
– Словно родился на коне…
– Я проучу его, сломаю хребет!
А смуглый всадник в это время летит в Аккын. Рот до ушей, зубы блестят, словно жемчуг, скачет, вцепившись в гриву коня, словно рысь. Он торжествует, он счастлив! Он радуется только тогда, когда вот так скачет верхом! Чалый, как крылатый тулпар, летит выше гор и лесов, даже ветру не угнаться за ним. Весельчак – свободная птица! Никто не может его остановить, помешать ему. Он счастлив лишь тогда, когда летит на своем Чалом по воздуху.
Аккын – большая деревня, чужая для веселого пастуха. Здесь все сторонятся заготскотских. Не верят им. Говорят, они – воры, бродяги… Всё дурное – от них!
А заготскотским надо только в магазин: они покупают, что им надо, и тут же назад… Если в это время случается какая-нибудь беда, виноваты пастухи… Если потерялась чья-либо скотина – угнали они!
Мансура тянет в Аккын, там его ждет белокурая Настя. Нежная девушка, которая заставляет его забыть обо всем. Он толком и не разговаривал с ней, знает только ее имя.
А сегодня что-то должно случиться, сегодня солнце светит ярче! Его сердце гулко бьется и рвется вон из груди.
Он заметил девушку в переулке. Та шла с сумкой почтальона на плече и даже не замечала пастуха… Весельчак на скаку стянул сумку с плеча девушки.
– Ой! – только и успела воскликнуть Настя, а смуглый парень остановил коня и засмеялся. Рот до ушей, ни слова не произнес, но улыбка говорила, что он рад встрече.
– Эй, разбойник!
– Я – Мансур, а не разбойник! – заливается парень.
– Отдай сумку!
– Скажешь, что я красавчик, поцелую тебя… – говорит парень с загадочной улыбкой.
Девушка засмеялась:
– Дьяволы увидят.
– Тогда я полетел… – Всадник сделал вид, что поскачет дальше.
– Я скажу отцу, разбойник! Он – охранник…
Весельчак насупил брови:
– Дед Пашка?
– Он самый! – с опаской ответила девушка.
– Ба, а зачем ты сразу не сказала об этом… Дед Пашка – мой друг.
– Какой он тебе друг, басурман?
– Ха-ха! – Жиган захохотал, надрывая живот. Девушка сердится, а ему смешно.
– Дед Пашка, какая у тебя грозная дочь!
– Басурман!
– Дед Пашка, какая у тебя дочка красавица! Ха-ха!
– Отдай сумку, басурман!
Парень верхом на коне раздает почту, а девушка идет за ним…
Мансур находил разные причины, чтобы поехать в Аккын. То за куревом, то за водкой для Баганая. В каждый приезд виделся с почтальонкой и всё повторял: «Дед Пашка – мой друг!» Настя со временем тоже привязалась к парню. Для нее праздник, когда приезжал этот черненький парень: Мансур верхом на коне развозил почту, а Настя сидела на его коленях… Настя, словно белый цветок, сидела перед ним, Мансур подгонял Чалого. И они восторженно летели по лугам и полям!

X

– Мой папа – человек сердобольный! – соглашается Настя.
– Умеет войти в положение, согревает душу, – вдохновляется Мансур. – Ты счастливая, Настя. У тебя есть отец…
– А у тебя разве отца нет, Мансурка?
– Нет… – опускает голову чернявый парень. – Он бросил меня еще в детстве.
Бродяга не стал больше ничего говорить.
– Бессердечный, – возмутилась и Настя. – А мой отец даже не стал жениться, когда умерла мама. Старался, чтобы мы не ощутили сиротства. Сестра выучилась, стала дьяволицей. – Настя вздохнула. – Я тоже счастлива, есть любимая работа.
– Настя, ты счастливая, и вместе мы будем счастливы, любимая… – лукаво улыбается Мансур.
– Мансурка, о чем ты говоришь, типун тебе на язык, ты бредишь?
– Я говорю серьезно, Настя, я женюсь на тебе…
– Ты что, пусть ветер унесет твои слова! До этого ни одна деревенская девушка не выходила замуж за заготскотского! Потом… у нас вера другая, другие песни, даже еда разная…
– Вот увидишь, Настя, мы будем счастливы…
– Ты сошел с ума, Мансурка? Это мечта, которой никогда не сбыться!
– Наши сердца бьются в такт… Послушай!
Девушка уже ничего не слышит, лицо у нее горит, глаза сверкают. Смуглый парень гладит белокурую девушку по волосам соломенного цвета. Почему жизнь устроена так, что белокожие тянутся к смуглым, а чернявые – к светленьким? Отчего этот басурман так жжет ее сердце? Может быть, это колдовство, слыханное ли дело: девушка из Аккына влюбилась в парня из заготскота! Она потеряла голову, вокруг всё смешалось. Как теперь ей освободиться от мятежных мыслей, уберечься от этой беды? Для них нет ни религии, ни границ… Настя не может разобраться в своих мыслях, понять причину своего увлечения чернявым парнем. Мансур завоевал ее сердце тем, что назвал ее отца своим другом. Тем самым растопил ее сердце: не станет же отец делиться сокровенным с кем попало! Может быть, открыть отцу свою тайну? Вдруг он поймет состояние своей дочери… Тогда…
– Настя, твой отец всегда рассказывает про своих дочерей…
– И обо мне?
– Да, даже как-то обмолвился, что выдаст тебя за меня… – шутит Чернявый.
– Иди ты!
– Правда! Говорил, что у него есть дочка моего возраста.
– Что дальше? – Девушке не терпится.
– Дальше… Сказал, что теперь времена другие, дочь сама решит…
– Ха! – Она растеряна.
У Насти душа чуткая: она поняла, что чернявый, как наивный ребенок, – искренне верит, что рядом только хорошие люди и что мир вокруг всегда добр и светел. Слишком ранимый и неосторожный. Даже если врет, врет искренне… Он никогда не предаст Настю, никогда не оставит ее!
А разве девушки не ищут для себя именно такую пару? Разве не такой спутник им нужен на жизненном пути? Сердце девушки видит на два аршина под землей. Сердце девушки хрупко, словно хрустальная ваза. Надо быть очень осторожным, чтобы не разбить его ненароком.

ХI

Шарифулла был поражен, встретив в райцентре соседа Мансура, который в детстве учил его курить. Лицо Мансура светится, словно луна, сидит верхом на коне. Вокруг – озабоченные существа с поникшими от печали головами, а он улыбается, радостный и счастливый. Вокруг него – муравейник, а он – на высоте… Никто не ездит верхом, а он – на своем Чалом.
– Шарифулла, каким ветром? – обрадовался Мансур встрече с соседом, как будто увидел родного человека.
– Приехали в райцентр на слет выпускников школы!
– А-а, значит, окончил десятилетку, сосед!
– Ага, – отозвался с гордостью сосед.
– А это – мой Чалый… – Весельчак тоже решил похвастаться своим добром. Рот до ушей, словно сегодня нет никого счастливей его. А бывший сосед, с важным видом разгуливающий по райцентру в опрятном костюме, не мог понять, чему так радуется этот пастух в старой, поношенной одежонке.
– Что нового в деревне?
– Умер дед Галиахмет…
– Мой дядя Галиахмет?.. – Мансур часто-часто заморгал глазами.
А Шарифулла продолжал:
– Сидел, как обычно, у калитки. Все думали, сидит, ну и пусть сидит… А когда узнали, дед уже давно остыл. Даже домашние думали, что он просто задремал.
Весть поразила Весельчака, он был вынужден сойти с коня.
– Еще… – продолжал сосед болтать, – тетя Катифа вернулась из Хожетстана, с мужем. Муж длинный, как телеграфный столб…
Эта новость тоже заинтересовала Мансура. Он давно не был в деревне. Даже не слышал о кончине дяди Галиахмета – близкого родственника. А тетя Катифа – самая коварная женщина, по словам бабушки… Конечно, он не стал вслух говорить об этом, запер рот на замок и предался своим мыслям.
…Баганай встретил Весельчака с бранью:
– Всю зиму без варежек, без шапки! Жиган!
– Зад голый, а рот до ушей… – засмеялся бродяга.
Старшему пастуху не понравилось, что Жиган не лезет в карман за словом.
– Жиган, тебя не было целый день! Ты что, забыл, что тут тебя дожидаются старшие?
– Ты же сам отправил меня в райцентр!
– Я не велел тебе пропадать до ночи, – распалялся Баганай.
– Еще пререкается… – поддакнул Катук Баганаю.
– Вот тебе! – Баганай замахнулся плеткой, а Весельчак свернулся клубком, словно змея. – На! – Баганай собрался от души высечь чернявого, а тот вскочил на ноги и взлетел на спину Чалого.
Чалый поскакал на тебеневку. Проскочил карды, перешел вброд речку. Ветер бил в лицо, свистел в ушах. Под ногами вилась степь, а над головой кружилось небо. Словно всадник в мгновение ока обошел весь земной шар, словно перед ним со свистом крутится сам шар земной. В нем кипели злость, обида и досада, к горлу подступила ненависть ко всему этому миру. Его обидели безо всякой причины, баганаи не дают ему жить в этом мире. Жизнь была жестокой к нему с самого начала: украла его детство, разлучила с матерью, потом и с отцом. Думал, что наконец обрел покой в работе…
– Чалый, мой милый Чалый! Где в этом мире можно обрести душевный покой? Почему все обижают меня, зачем Баганай и Катук точат зубы на меня? Даже сосед Шарифулла пытался насмехаться надо мной!
– Не сдавайся, парень! – Чалый знал только эти слова на языке Мансура.
– Почему все в этом мире отвергают меня? Не любят, считают чужаком! Из деревни выгнали, а отец не захотел взять меня с собой. Ба, его же звали Байтушом, настоящее имя Баганая – тоже Байтуш!
– Не поддавайся!
– Интересно, неужели мой отец тоже был таким же жестоким, как Баганай? Ответь, Чалый!
– Не кисни, парень!
– Эх, Чалый, Чалый! Как мне быть в этом мире, как стать счастливым, где искать это счастье? Ты не можешь знать этого.
Весельчак гладит коня по шее. Они, два друга, долго бродят по степи. Куда они забрели за это время и сколько им еще скакать по бескрайним просторам? Весельчак вдруг пощупал грудной карман:
– Здесь!
А то он перепугался, думал, что потерял подарок для Насти. И сразу стало теплее на душе.
Он еще раз перебрал в памяти все события этого дня. Он не сделал ничего плохого! Его обидели ни за что, как быть? Поначалу, когда вскочил на Чалого, он собирался насовсем покинуть заготскот, Аккын и уехать куда глаза глядят… Оказывается, это невозможно: в Аккыне живет его любимая, его Настя. Она ждет его, ждет!
Если бы не Настя, он подался бы куда угодно, не задумываясь ни на минуту. А теперь он против своей воли вынужден возвращаться обратно в заготскот, куда и ноги не идут. В голове рой мыслей, душу жгут чувства раскаяния и сомнения: правильно ли он поступает, или же плюнуть на весь мир, на свою любовь?
Бродяга гладит Чалого.
– Может быть, Баганай обвиняет меня в том, что не получил премию за прошлый квартал?
– Не сдавайся, парень!
– И куда сейчас нам, изгнанным из своей страны? Будем скитаться по голодной степи, а, Чалый?
Чалый промолчал, а Весельчак повернул коня в сторону Аккына.

XII

– О! Мансурка! Проходи, проходи! – Старик Пашка с желтой, словно мёд, бородой будто только и ждал парня. Сорвался с места и стал бегать, как живой уголек по поверхности воды. Не знал, куда посадить и что предложить. – Каким ветром? Давно не бывал в моей будке. Я уж думал, ты зазнался.
– Какое там зазнайство?! – Весельчак засмеялся. – Сыграем в карты?
– Карты подождут. Давай, сынок, сначала перекусим. – Желтобородый взялся за чайник. – Ты мне как сын родной, Мансурка.
– Тогда отдай за меня свою дочь! – вдруг сказал Мансур.
– Которую?
– Настю!
– Ха… Бери! – тут же ответил старик.
Мансур засмеялся: неужели так легко разрешился его главный вопрос? Парень не мог поверить в свое счастье. Совсем недавно злые силы повергли его на самое дно ада, рвали ему сердце, насмехались над самыми заветными его мечтами. Он уже почти потерял веру в добро, в себя. А этот добродушный старик называет его сыном!
Сердце Весельчака оттаяло, душа затрепетала, и весь мир вокруг стал светлым. Он давно привязался к старику Пашке: в любую свободную минутку бежал в его будку. Говорил с ним, исполнял мелкие поручения. Только дед Паша в этом мире относился к нему по-людски, не отталкивал сироту. Его бросили и отец, и мать… Сердце изранено, душа пуста… Один старик Пашка сумел растопить его душу, спасибо ему.
– Мансурка, дочерей у меня много, а сыновей нет… – Старик решился открыть душу. – Жена была умницей. А я пил. Пока я валялся на улице, она вела дом и хозяйство. Девочки подросли, а она стала сдавать. Зато дочери – во! Смотри! Но ты – басурман, чернявый! А Настя – белое яблоко!
Желтобородый поднял вверх указательный палец. Кто его знает, что он имел в виду. Мансур тоже не стал вникать.
– Когда увидел тебя, я вспомнил своего Гришутку! Ему было всего пять лет… Был бы жив, стал бы, как и ты, жиганом, ходил бы за мной по пятам… Был бы помощником, а что дочери… Они – белые лебеди, пока рядом, а скоро разлетятся, эх-ма! – Старик щелкнул языком. – Научил бы Гришутку кузнечному делу. Давай пропустим по одной!
– Я же не пью, дед Паша.
– Ты другой веры, тебе нельзя… Эх-ма! – Старик хлопнул себя по колену с досадой. – Ты скромный… но куришь.
– Курю.
– Давай тогда закурим! Степь широка, широ-ка-а-а… И душа у нас широка-а-а…
Мансур улыбался, старик тянул свою песню и даже оживился, бедняга, – скинул рубашку, потер грудь.
– Душа горит, Мансурка.
Весельчак только улыбался.
– Ты, наверное, цыганенок, Мансурка.
Мансур засмеялся:
– Даже не знаю, из чьей повозки я выпал.
– У меня есть друзья среди цыган, – Пашка любит поговорить. Их народ в целом говорит много. А сородичи Мансура больше молчат, держат мысли при себе. У Пашкиного народа – что на уме, то и на языке, выскажут прямо в лицо и тут же забудут. А Мансуров род ничего не забывает и долго носит в себе обиду. Они никогда не прощают. Неподкупны и своих не продают, своенравны и не признают золотую середину.
Вечер перетек в ночь, а ночь – в рассвет, а разговоры не прекращались. Точнее, больше говорил старик, а парень извлекал уроки. В душе он уже считал старика тестем, а тот продолжал рассуждать:
– Вот мы живем в государстве дьяволов. А говорят, есть где-то и страна людей. Кому верить: ведь наши говорят, что в мире живем только мы. И где лучше, в какой стране существует справедливость? Ты можешь ответить на этот вопрос, Мансурка?
Весельчак смеется:
– Не знаю.
– А ты узнай! Подумай и уясни!
– Зачем ломать голову над пустяком?
– Как у тебя всё просто: для тебя существует только твой конь. А я всё время думаю. – Старик прищурился. – Кто так устроил этот мир? Всевышний или Главный Иблис? Или этот самый Иблис и есть Всевышний? Почему нас называют дьяволами? Говорят, что еще есть мир людей – никак не могу уместить всё это в голове.
– Видать, у тебя там одна мякина! – рассмеялся бродяга.
– Никак не могу понять: зачем мы приходим на этот свет и почему потом покидаем его? Неужели жизнь дана только для того, чтобы в конце сожалеть о ней? – Старый философ погладил бороду. – Да, говорят, где-то под нами существует страна людей. Якобы там торжествуют справедливость, милосердие, благоденствие. Люди добры друг к другу: не ограничивают свободу другому, не строят козни. В стране правит согласие. Все дела решают сообща, поэтому нет раздоров. Цель у всех одна, а дорога, ведущая к ней, – прямая и ровная. Там выращивают цветы, радуются чистому небу и свету, птицам и даже насекомым. Как и мы, поют, когда веселятся. Весь день проводят в песнях и плясках и не знают, что такое смерть. Хлеб у них растет на дереве, а масло – в травах. Всего вдоволь, поэтому нет и причины для ссор. Там всегда тепло, зимы у них не бывает, поэтому одежда им не нужна, нет нужды заботиться и о теплом жилище. Всё, что они знают: песни, танцы, веселье и забавы…
– И никто не ворует? – Мансур как будто даже проснулся.
– Ты что? Всё, что им нужно – развлечения: игры и песни, смех и радость. Не знают, что такое государство или политика, – приволье! Вот такая сказочная страна, сынок.
– Сказочная страна… – Весельчак призадумался. – А сколько я знаю сказок! Бабушка мне рассказывала. Главный Сатана – герой, а человек – коварный… Их главный бог – Аллах… А наш Главный Иблис всегда обводит Аллаха вокруг пальца!
– Это всё сказки… – Старик махнул рукой. – Лучше ляжем спать, сынок.
Нары застелены соломой. Они улеглись на ней. Чего еще им надо: наелись, наговорились, в будке тепло, на соломе мягко. Главный Иблис добр: дает своим сородичам и кров, и пропитание.
Уставшее тело расслабляется, руки-ноги отдыхают. Нары широкие, словно степные просторы. Такая постель для бродяги Мансура – само блаженство. Он – дикарь, привыкший спать в тесном шалаше или прямо в седле. Поэтому для него эта постель – ханское ложе, рядом друг, дед Паша. Чего еще надо?
Мансур уже засыпал, а старик продолжал говорить:
– Сынок, и Баганай, и Катук – опасные создания, не дай бог лежать с ними рядом в могиле! Уйди с их смены! Ты бесхитростный – что на уме, то и на языке. А они скрытные. Чувствую, что обижают тебя. Они точат на тебя зубы…
Веселый бродяга не услышал наставлений старика. Не стал бы прислушиваться, даже если бы услышал: в одно ухо влетело, в другое вылетело. Для Весельчака вся жизнь – лишь игра.

XIII

Старик Пашка вызвал младшую дочь Настю к себе. Желтобородый старик внутри был совсем другим, хотя снаружи казался добродушным и приветливым. Он вел себя простаком лишь для того, чтобы пустить пыль в глаза другим… Старик был расчетлив, во всем искал свою выгоду. Всю жизнь мечтал разбогатеть и до сих пор не оставлял эту надежду. Поэтому был всей душой против брака младшенькой с бродягой-пастухом.
– Настя, – начал он строго, – ты и вправду собралась замуж за этого чернявого?
Дочь надула губки.
– Может быть, он приворожил тебя? Что ты нашла в этом бродяге?
– Хи, папа, говоришь «чернявый, бродяга», он разве не из нашего роду-племени дьяволов?
– Все равно он не ровня нам, у него вера другая…
– Хоть вера и разная, в них я не вижу никакой разницы от нас – те же дьяволы!
Девушка резко повернулась и вышла из будки. Старик продолжал говорить вслед дочери:
– Все мы – дьяволы, но обычаи и вера – разные! Так было до нас, так будет и после – мы отличаемся друг от друга… Ишь ты, не видит она никакой разницы!
На следующий день отец вновь попытался образумить дочку:
– Дочь, есть хорошие парни и в нашей деревне: Женя, Игорь… Игорек вроде и бегал за тобой…
– Игорек – скряга, скупой парень, а Женя – высокомерный… Мансурка в тысячу раз лучше них, он искренний. И в тысячу раз порядочнее, чем Стас или Митька… Он готов за меня жизнь отдать!
– Он околдовал тебя, басурманы – искусные колдуны! – Старик был шокирован.
– Отец, зачем делить наших на басурман или на представителей голубых кровей, все мы – дьяволы! У этого глаза черные, у другого кожа белая – ну, и что? Все мы рождены под одним небом, живем на одной земле. Те же глаза, руки, головы… Кому нужно разделять нас по национальности, по вере? Этому нельзя есть то, а тому нельзя жениться на этой!
– Я тоже не могу ответить на эти вопросы, дочка, но этот чернявый не ровня для тебя!
– Он чернявый, а я беленькая! Я как раз люблю его за смуглость, именно за это!
– Настя!..
– Выходит, черненькие – низшая раса, а мы, светлые, – высшая?! Они – дикари, а мы – благородные, они – грязные, а мы… Стас и Митька валяются в канаве, они едят мясо грязной свиньи. А Мансурка не пьет, не ест свинину. Мансурка скачет верхом на коне… Черный, как цыган!
– Цыган! – засмеялся и старик Пашка.
– Все вокруг – бесовского рода, один темный, другой светлый… Языки разные, вера разная, но все равны в одном: все мы дьяволы!

XIV

Узнав о настоящем отношении деда Паши к себе, Весельчак очень расстроился. Настя пыталась успокоить его. Молодые решили бежать.
В Айдакаево их встретила раскрытая настежь калитка. На двери дома висел большой замок. А в деревне не принято запирать дом на замок. Что бы это значило? Лицо Мансура потемнело. Он смотрел то на дверь, то на своего Чалого:
– А, Чалый?
Настя засмеялась. Чалый нетерпеливо перебирал копытами.
– Тпру-у!
– Не робей, парень! – заговорил конь. Настя залилась смехом, а у Бродяги глаза стали круглыми:
– Что ты сказал?
– Не сдавайся!
Мансур поискал ключ: возможно, бабушка повесила его где-нибудь недалеко?
Увидев его, вдова дяди Галиахмета запричитала:
– Не дождались мы тебя. Сначала помер твой дядя, а теперь вот и бабушка… Не знали, куда тебе сообщать, – убитая горем старушка махнула рукой. – Миндинур, бедняжка, долго болела, тебя всё ждала. Переживала, как ты будешь жить один. Глаз от окна не отрывала…
Мир безмолвен, небеса в потрясении. Один бесцеремонный ветер клонит траву на кладбище, треплет пушистые метелки ковыля. Могилка свежая, свежа и рана Мансура. Настя тоже всплакнула. Мир огромен, небеса зловещи. Только ветер дует без остановки.
Внук привез невесту в помощницы бабушке, а бабушки-то нет. Дом на месте, а хозяйки нет…
На улице Мансур встретил мужа Катифы. Тот был высоким, как каланча, на голове – тюбетейка, рот – на замке. У парня сердце упало: это Баганай выследил его, принял вид мужа Катифы и приехал из заготскота в деревню! Злобная душа старшего пастуха вселилась в мужа Катифы!
Мужчина в упор разглядывал Мансура, Весельчак старался не подавать вида, а Катифа затараторила:
– Как дела, сынок? Совсем взрослый, пора уже и жениться… Погоди, а эта беленькая не жена ли твоя? Она понимает по-нашему?
Бабушка Мансура говорила про Катифу, что она погубила ее дочь Гильминур. Поэтому парню не хотелось общаться, тем более открывать душу перед этой женщиной. Тем не менее в деревне не принято прерывать старших.
– Оказывается, твоя бабушка… имею в виду старуху Миндинур, скончалась. Пусть земля ей будет пухом! Получается, ты теперь круглая сирота. А знаешь, мы с твоей мамой были подругами. Гильминур, моя подруженька, недолго пожила в Хожетстане, завяла, как осенний листок. И Низам знал ее, – рябая женщина толкнула Баганая в спину. Он обернулся. Те же глаза! Да, да, тот самый злодей в упор смотрел на Весельчака. Мансур не смог произнести ни слова, почувствовал, как холодеют руки и ноги, брови его задергались.
Наконец они разъехались, и его немного отпустило. Телега покатила дальше. А в голове еще долго отдавался скрип колес и визгливый голос рябой женщины. Мансур не чувствовал землю под ногами, молчала его молодая жена, кое-как переставлял ноги и Чалый.
Через некоторое время Весельчаку показалось, что он плывет во Вселенной. Ему хорошо в этом просторном и светлом мире… Он наблюдает за жизнью дьяволов с вышины. Вон там едут на телеге Баганай и Рябая, враги Мансура. Чуть дальше скачет его невеста на Чалом. Они красивы, Весельчак с удовольствием наблюдает за ними.
Тут он почувствовал, как из глаз покатились слезы, обжигая щеки. Сегодняшних переживаний действительно было слишком много для него.

XV

В первую же ночь в деревне Весельчаку приснился сон.
– Ах, вернулся, воришка! – Баганай изо всех сил ударил бродягу по щеке, и, едва войдя в дверь, парень свалился с ног. Баганай замахнулся еще. – Жиган, я предупреждал, что уничтожу тебя!
– И скотина возвращается туда, где ее кормят, – захохотал Катук, лежащий в углу, свернувшись в клубок.
– Ну, признавайся, вор: кому продал наших коней? – снова замахнулся Баганай.
– Каких коней? – только и успел спросить Мансур.
– Ха, он еще спрашивает! Так и знал, что будешь притворяться, будто ничего не видел и не слышал. На, получи еще раз! – взбешенный Баганай ногой ударил бродягу по лицу. У того пошла кровь из носа и изо рта.
Катук даже не шелохнулся, наоборот, продолжал злобно шипеть из своего угла, словно змей:
– Сколько волка не корми, все равно в лес смотрит!
– Я покажу ему, как воровать коня и невесту! – На этот раз Баганай ударил парня ногой в бок. – Пусть только попробует не признаться, кому продал коней!
Через некоторое время они подняли Мансура с пола и посадили там же на полу.
– Ну, скажи: куда дел наших коней? Продал цыганам? – Баганай тряс истекающего кровью парня, словно молодое деревце.
– Каких коней?..
– А он якобы ничего не знает!
– Якобы он не причем! – Это уже прошипел Катук, облизывая губы.
– Зачем ты ездил в деревню? – не унимался Баганай.
– Чтобы спрятать следы! – вновь встрял Катук.
– Честное слово, цыгане заплатили ему девушкой, белокурой красавицей! Вся деревня Аккын смеется… Он сосватал невесту у цыган!
– Я поехал в деревню, чтобы похоронить бабушку…
– Врешь!
И посыпались новые удары в бока и спину Чернявого. Его рвало кровью.
– Отвечай! Начальник заготскота требует с нас коней… Каждый из них стоит полторы тысячи! Они пропали в тот день, когда ты ускакал…
– Мы за всё лето столько не заработаем! – то ли стонал, то ли плакал Катук.
– Я ничего не знаю…
– Воровская твоя душа! – Баганай пнул его по животу.
– В таком случае, Байтуш, нам самим придется заплатить за пропавших коней…
– Шиш! Не я, а вот этот жиган заплатит. Он, он! – Баганай наносил удар за ударом. Наконец он устал и присел в сторонке.

XVI

Мансур с Настей обосновались в центре соседнего района. Мансур стал пасти деревенское стадо, а Настя пошла работать на почту. Жизнь молодых стала налаживаться. Проходил день за днем, месяц за месяцем. Настя скучала по Аккыну, особенно по отцу. Весельчак тоже простил желтобородого Пашку и был не против навестить его.
В один прекрасный день молодые собрались и поехали в Аккын. Старик тоже давно приглашал их к себе, говорил, что скопил кое-какой запас, чтобы сыграть им свадьбу, как полагается у них, дьяволов. Дед Пашка как будто давно простил молодых: у старика нет другого выхода, как подчиниться судьбе, коли Весельчак похитил дочку и сама дочь согласна. Пускай уж зятем будет этот веселый бродяга. Своя воля, своя и доля, раз Настя так захотела, что может сделать старый отец?
Старик уступил, согласился, нет у него другого пути, кроме как следовать желанию молодых. Пусть приедут и соединятся согласно законам страны дьяволов, а он должен исполнить родительские обязанности.

*  *  *

…Пашка и раньше вступал в сделки с цыганским бароном. Продавал ему то бычка, то овечку – разве жалко заготскотского добра? А барон платил щедро… И в этот раз он обещал две тысячи рублей за двух коней. Как раз хватит на свадебные расходы!
Горящие глаза Барона над горбатым, как клюв орла, носом сверкают, словно готовы вот-вот выскочить из орбит… Пашка тут же сообразил: губа не дура. И эта мысль не покидала его ни на минуту.
– Нам нужны кони! – прямо заявил Барон.
– Сколько? – спросил старик, часто моргая глазами.
– Немного, только два! – Барон выдержал многозначительную паузу. – Нам нужны кони пастухов!
– Зачем? – сам собой вылетел вопрос, словно стрела.
– У пастухов кони отличные: хорошо откормлены, круп – крутой, ноги – тонкие. – Барон с удовольствием рассмеялся, сверкая золотыми зубами во рту.
«Этот дьявол очень богат», – подумал старик. А Барон продолжал:
– Шея – крепкая, гривы – до земли, как косы красавиц! – похихикал Барон. – Ноги – длинные, как у скакунов, а грудь, я тебе скажу, как высокие женские груди! Мы, цыгане, знаем толк в лошадях и любим их. Давно уже присматриваюсь к этим двум коням…
– Это невозможно! – Старик вдруг посерьезнел, его охватила дрожь, в душу закрался страх.
– Почему?
– Эти кони – государственные…
– Заготскот, по-твоему, – это государство?
– Пастухи отвечают за них головой…
– Не головой, а карманом! – не отступал Барон. – Заготскот все равно спишет их стоимость…
– Не получится!
– Получится! Нам, старик, только бы договориться с тобой. Цену ты знаешь…
…Цыгане пришли ночью, когда в заготскоте никого не было. Как и договаривались, связали сторожа толстым арканом, засунули кляп в рот, а конец аркана привязали к печке в будке. Старик Пашка всю ночь валялся на полу, как чурбан. Утром его обнаружили в таком положении, а коней и след простыл. Воры больше ничего не стали трогать.
Подняли на ноги полицию, но выйти на след похитителей не удалось. Ждали возвращения Мансура.

XVII

Весельчак и внимания не обратил на тот свой сон, мало того, он давно забыл о нем. Да и дед Паша не предупредил его. Как бы там ни было, в Аккыне как будто его только и ждали: поймали, как только Мансур приехал. Парень попал в руки полиции. Настя рыдала, обливаясь слезами.
Здесь, в полиции, Жигану приснился тот же сон, что он видел в деревне. Как будто его допрашивали пастухи и вылили на него ведро ледяной воды.
– Ну, вор, назови своих подельников!
– Каких подельников?
– Лучше признайся, браток, – лопочет Катук, прячась за спиной Баганая. – Назовешь соучастников – отпустим тебя.
– Отвечай! – орет Баганай. – За сколько продал наших коней?
– Каких коней?
– Тех, что угнали, связав охранника Пашку…
Оказывается, и полиция недалеко ушла от тех его мучителей.
– Куда спровадил коней?
– Я не трогал коней…
– За сколько продал? Признавайся! Деньги для свадьбы понадобились?
Старший полицейский ударил его по уху, парень свалился на каменный пол, как подкошенный. Его измолотили так, что на каменном полу образовалась лужа крови.

XVIII

Женитьба – начало самостоятельной жизни, получение благословения взрослых. Весельчак станет мужчиной и впредь сам будет решать свою судьбу. Избавится наконец от прозвища «бродяга» и станет семейным человеком. Он ничуть не хуже других!
О! Какое это счастье: пастух – такой же дьявол, как все остальные. Спасибо старику Пашке, наконец-то признал равенство молодых. Настя… Когда парень думает о ней, у него разрывается сердце.

*  *  *

Это была чудесная ночь. Тепло, поют птицы. Голова идет кругом от аромата цветов черемухи. В такую ночь даже не хочется идти домой.
Под ногами светло, как днем. Над головой – полная луна, всё вокруг купается в ее сиянии. На небе сверкают тысячи звезд, а на земле – настоящие русалки… Мансур уверен, что его Настя – одна из них.
Сердце гулко бьется, его удары отдаются в голове. Где-то скулит собака, в озере заливаются бессонные лягушки. Похоже, у них начался ночной концерт.
Мансур счастлив: зубы его блестят при свете луны, а глаза горят огнем.
Дивное мгновение природы. На какой-то миг умолкают птицы, затихает и концерт лягушек.
– Тук, тук! – Как будто Чернявый стучит в окно Настиного дома. Божественный миг: отодвигается занавеска, появляется белое лицо, которое светится ярче самой луны.
– Настя?
–Мансурка, ты?
Белокурая потягивается, купаясь в свете луны. Руки – крылья лебедя, а шея – словно лебединая шея. Почему его так тянет в ее объятия, что одним прыжком можешь одолеть тысячи верст? Почему это божественное мгновение отрывает душу от земли и возносит в небеса, погружает в пучину наслаждения? Почему душа тает, сердце бьется так гулко, а сам ты витаешь высоко в облаках?.. За спиной у тебя вырастают крылья, ты преодолеваешь силу притяжения Земли, и ты уже среди звезд, одна нога – на Луне, а другая – на утренней звезде Венере!
Объятия любимой. Это сродни завоеванию Луны и Солнца! Белокурая девушка и чернявый парень. Сознание отключилось, руки дрожат, тела трепещут, они словно потеряли разум…
Они не простые обитатели Земли, они облетели вокруг Солнца и Луны. Чернявый парень не чувствует своего тела, лежа посреди водной глади, он вытягивает руки, сучит ногами… Где это он?
– Мансур мой…
– Да?
Где-то со стуком падают капли. Неужели это карцер? Он в тюрьме?
Жиган снова начинает бредить: как будто он лежит рядом с любимой.
– Настя, знай: мы будем счастливы!
– Несомненно!
Молодые воодушевлены, их души погружены в море чувств.
Продолжается удивительный концерт. Стоит умолкнуть одной лягушке, тут же начинает петь другая. Удивительно: на берегу озера светло как днем. Наверное, они на другом берегу, в камышах… Хотя пение лягушек доносится со всех сторон. Камыши покачиваются на прохладном ветру, по гладкой поверхности озера пробегает легкая рябь… Если тебе, дьявол, грустно, приходи на берег озера! Послушаешь лягушачий концерт и успокоишь душу!
От Настиных кос пахнет спелой рожью. «Спасибо», – шепчет она, счастливая оттого, что впервые испытала наслаждение любви.
…Мансур теснее прильнул к холодному полу районной тюрьмы, представляя, что прижимается к телу любимой. Он ворочался таким образом долго, очень долго, то теряя память, то приходя в сознание.

*  *  *

…Мансура посадили на три года. У Насти не просыхали глаза. Свадьба их так и не состоялась. А старик Пашка не стал раскрывать свою тайну.

XIХ

Мансуру часто снится берег озера, как видно, он никак не может забыть ту ночь под лягушачий концерт.
Настя тогда впервые испытала мужскую ласку и неземное наслаждение, стала наконец женщиной и вернулась в свое естество. Она ощутила удивительную легкость в теле, словно за спиной выросли крылья, но ей совсем не хотелось летать. Она прильнула к мужу и была готова лежать так вечно. Вы слышите, дьяволы, она – счастлива! Вы слышите, горы, леса и небеса?!
Чернявый и Белокурая блаженствовали. Разомлели под пение лягушек, забыв обо всем на свете. Для них не существовало ни горя, ни забот, ни злобы, ни жестокости. В мире остались только радость, нежность и счастье. И еще – надежда! Вера в безоблачное завтра!
Эта счастливая ночь еще не закончилась. Она длилась долго-долго. И счастье казалось таким же бесконечным.
…В другой раз арестованному приснился его Чалый.
– Не сдавайся, парень!
– Чалый, ты вернулся в деревню?
Чалый кивнул головой.
– Чалый, знакомься: это моя любимая…
Чалый снова кивнул, словно хотел сказать, что они знакомы.
– Чалый, здравствуй, красавец!
Кони особенно чувствительны к женской ласке. Вот и Чалый уши прижал к голове и с умилением смотрел на Настю.
– Давай помчимся на коне! – предложил парень задорно.
– Давай! – загорелась и девушка.
Они поскакали выше гор и долин. Чалый вдруг превратился в крылатого тулпара – он летел, а реки и озера, деревни и села оставались под ними. Чалый – крылатый конь, а на его спине – влюбленная пара!
Уже все маяки пропали из виду, где-то далеко осталась и страна дьяволов. Сумасшедшие! Неужели они пересекли границы страны Иблиса и вознеслись к звездам?
Девушка прячет лицо, а парень воодушевлен… Скажи, ветер, куда их ведут дороги? Летят через время и пространство… Свет вдали привлекает внимание парня. Неужели они и вправду покинули свою страну и вступили во владения людей? Куда, куда ведут вас дороги, безумцы, куда вы направляетесь?
Чалый, Чернявый, где мы?
…Нет ни дня, чтобы он не бредил, не вспоминал время на свободе. Когда, за что и ради чего он попал в этот каменный мешок? Условия в тюрьме дьяволов тоже были дьявольскими. Что поделаешь, коли уж родился бесом…
Они не могли наговориться. Эта счастливая ночь длилась очень долго, а когда наступил рассвет, она показалась слишком короткой. Сердца Чернявого и Белокурой разрывались от досады. Так и не успели поговорить обо всем.
– Мы будем счастливы, Мансурка… Отец купил много водки на свадьбу… Гулянка будет отменной – полный дом дьяволов! – Девушка раскинула руки. – Дома яблоку будет некуда упасть. Спиртное будет литься рекой, приедут сестры, зятья – праздник получится шумным, весь Аккын будет гудеть… Да, будет гулять вся деревня! Мы будем танцевать до упаду, Мансурка, я так люблю танцевать… Я и петь люблю, Мансурка! Будем петь громко-громко! Мы, русские, любим задорные песни. Чтобы обожгло всю душу! Мы, русские девушки, любим плясать, отбивая дробь, и петь заливисто. Ты не испугаешься, Мансурка? Сердце не разорвется?
Настя развеселилась, а Чернявый только посмеивался.

XХ

Мучения Мансура не прекратились и в тюрьме. Его в бессознательном состоянии выкинули за барак. Блатной справил прямо на него малую нужду, стараясь направить струю в лицо и голову.
– Если хочешь привести избитого в чувство, надо помочиться на него! – философствовал он при этом.
Блатной, напоминающий Баганая, присел на тумбу и стал рассказывать:
– У моей тещи был отец, известный на всю округу вор. Однажды его избили до полусмерти, но не смогли добиться ни слова. Измочаленного вора бросили в озеро, кишевшее червями. Там он пролежал три дня и ожил. Оказывается, пиявки высосали его зараженную кровь.
– Этого тоже надо выбросить в вонючее озеро!.. – хохотали заключенные.
…А Бродяга к тому времени пришел в себя и тоже услышал рассказ блатного. Сильно забилось сердце: ведь этот блатной Баганай и есть его отец Байтуш! Теща Байтуша – бабушка Миндинур, ах! Знает ли он, что старушка Миндинур скончалась? Бродяга лежал, не зная, как ему быть.
На следующий день половину прибывших вместе с ним заключенных перевезли в другую тюрьму. Блатной Баганай тоже был переведен на другую зону. Блатной оказался его отцом. Отец! Байтуш! А где же сестра Мансура Сакина, как она?
Душу Бродяги терзало сожаление. Мужчина, который столько лет его мучил, и есть его отец. Ни Весельчак, ни Баганай и не догадывались об этом!
Надзиратели тюрьмы дьяволов ничем не отличались от зеков: если что не так, избивали до потери сознания, а потом приводили в чувство, обливая водой. Закон в их руках, и он не отличается от воровских законов.

Эпилог

Через три года Мансур вышел на свободу. Издевательства, перенесенные в течение этих лет, остались в тюрьме. Кроме Баганая – своего отца Байтуша – на зоне он не встретил ни одного дьявола. После того как Баганая перевели в другую тюрьму, они больше не встречались. На свободе никто не знает, что ему пришлось пережить – что произошло в неволе, там и осталось. Так что бывший заключенный может начать новую жизнь на воле.
Возвращение в родные места. Это счастье. Больше нигде нет такого покоя, света и тепла. Только в родном краю можно обрести душевный покой. Голова кружится от ароматов молодых почек, приумолкли и птицы. Вокруг тихо и красиво… Словно сама природа пытается вылечить раны на твоем теле и успокоить душу. Небо чисто, воздух свеж. Землю под ногами чуть подморозило. Путнику шагается легко и дышится свободно.
Это счастье. Вернуться в родной край, вдыхать его воздух, ступать на его землю… Больше нигде нет такого ощущения легкости и покоя… Один вид этих мест, тропок, горных вершин ласкает взор и наполняет душу бодростью. Только на родине человек чувствует себя самим собой.
Мансур возвращается в родную деревню. Всплывают в памяти детские воспоминания, и сам он как будто становится прежним озорным мальчишкой. Всё повторяется вновь: родители живы… Они живут с бабушкой Миндинур в низеньком доме. Сестру Сакину забирает отец. А отец Байтуш – Баганай!.. Мансур старается не вспоминать о плохом, отгоняет от себя печальные эпизоды.
Вот показался дом дяди Галиахмета. Столбы перекошены. Говорят, что двоюродный брат Тамъян тоже скончался. Эх, а ведь он ходил вместе с Тамъяном на Тирмантау…
Двор Галиахмета-бабая действительно пуст, окна забиты досками. Значит, здесь никто не живет.
Вот и их дом. Он совсем осел. Двор зарос травой. Ах, окна разбиты вдребезги… Некому было забивать их досками, и мальчишки побили все стекла! Неунывающий Бродяга, теперь уже отсидевший в тюрьме мужичок, погрузился в тяжелые воспоминания. Никто не ждал Мансура на родине, никто его не встретил!
Мансур забрался на сарай, переночевал там и утром отправился в Аккын, в прежнее свое пристанище. На первый взгляд как будто ничего не изменилось – та же большая деревня Аккын. Сказали, что старик Пашка умер, пусть земля ему пухом! Он забрал свой секрет с собой: он сделал добро этому парню или…? Никто не знает.
Весельчак с опущенной головой прошел по деревне, никто его здесь не помнит и не узнаёт. В этих краях забыли прежнего пастуха! Бродяга не находил себе места, тщетно пытаясь найти следы прошлого. Настя давно покинула свою деревню, Аккын изменился так, что здесь ничего не напоминало о его прошлой жизни. Ничего не осталось от их чувств с Настей, словно этой любви вовсе и не было. Оно и понятно: от дьяволов ничего не остается на земле, время стирает всё, ни строчки не вписывает в книгу истории.
Мансур направился в сторону прежнего заготскота рядом с Аккыном. Заготскот… Та же территория, помещения для животных. Может быть, хотя бы здесь сохранились следы Бродяги? Парень осторожно ступил на знакомую землю, чтобы ничего и никого не вспугнуть. Зачем кричать о своем возвращении, ломая заведенный порядок жизни: пусть она течет так же, как текла до этого. Ведь все равно ничего в ней не изменить. Мир существовал тысячи лет, жизнь шла своим чередом: рождались новые дьяволята, старые уходили, но ничего не менялось… Зачем же ему пытаться изменить что-либо? Кто он, пуп земли или отвечает за всё, что происходит вокруг? Никто не спросит с него. Да никому нет дела и до него самого. Кто считается с его желанием и мнением? Миром правит какая-то мощная сила, и жизнь течет под влиянием этой силы. Теперь Весельчак понял одно: ему надо спокойно жить, не задевая никого, и пусть другие не трогают его! Он повидал мир, познал жизнь, увидел не только лицо, но и обратную ее сторону. Впредь он будет защищаться, не потерпит тех, кто покушается на его права, он уже не тот весельчак. Но для начала надо свести счеты с прошлым. В Аккыне он побывал, там нет его следов, теперь надо завершить дела в заготскоте… Может быть, тут остались его прежние «друзья», как они поживают, какие здесь правят законы?
Зашел в помещение для охранников – никого. На гвоздике висит длинная плетка. Ха, верный друг пастуха, самое дорогое орудие труда! Мансур снял плетку с гвоздя, помахал ею и убедился, что руки не забыли старые навыки. Вышел во двор, прошел в карду. В глубине стоят лошади, такие же крепкие, прыткие, как прежде. А в ближнем углу валялся пьяный Катук!
– Эх-ма! – Бродяга вложил в плетку всю злость на мир Сатаны, и она со свистом взвилась в воздух и кольцом обвила пастуха словно змея. И еще, и еще. Катук проснулся и завизжал:
– Эй, постой! Эй-й!
– Эх-ма! – Мансур продолжал с яростью пороть врага.
– Эй, кто ты? – кричал мигом протрезвевший Катук с негодованием. От ударов плетки бешмет на нем порвался в нескольких местах.
Весельчак со злостью хлыстал Катука, вложив в порку всю обиду на этот мир, на жизнь, на страну дьяволов. С наслаждением стегал и стегал Катука. В конце концов тот перестал подавать голос, похоже, совсем испустил дух. В это время кто-то сзади огрел Бродягу кистенем по голове. На мгновение ему показалось, что мир вспыхнул ярким светом, а потом всё вокруг погрузилось во мрак.
Тот, кто напал на Мансура сзади, был Блатной – Баганай – Байтуш. Он тоже явился в заготскот по следам своей прежней жизни. Его содержали на другой зоне и тоже недавно отпустили на волю. Ах, откуда же мог Весельчак знать об этом? Вот лежит теперь рядом с Катуком. С головы стекает кровь красной полосой.
– А-а, друг Баганай! Это ты? – Катук открыл глаза, с трудом подняв тяжелые веки. Хитрец, оказалось, он специально не подавал голоса, притворившись, что потерял сознание. Что может случиться с собакой, привыкшей получать тумаки? А бродяга-весельчак, бывший заключенный Мансур лежит оглушенный от одного вероломного удара.
– Привет!
– Привет!
– Что будем делать с этим бедолагой?
– Давай повесим вон на той березе! – предложил Катук, а Баганай тут же согласился. – Собаке собачья смерть, устроим показательный суд и показательную казнь!
Так и поступили: повесили бродягу на березе. Один из дьяволов взял Мансура за голову, другой – за ноги, притащили к дереву. Каким чудом эта березка появилась в голой степи? Никому не ведомо, но она пригодилась палачам… Они надели петлю на шею жертвы и тут же повесили ее на толстом суку. Смеркалось, поэтому никто и не увидел злодейства, совершенного в мире бесов.
Тело Бродяги повисло, как мешок овса, и умолкло навеки. Так завершился жизненный путь человеческого дитя в стране Сатаны.

*  *  *

Баганай рассказал другу Катуку о том, что встретил Мансура в тюрьме и как издевался над ним.
– Наконец-таки покончил с этим падлой. Оказывается, так просто избавиться от дьявола, а сколько нам пришлось вынести из-за него.
– И не говори, – поддержал его Катук. – Мы и дальше будем пасти скот?..
– Да, теперь никто не сможет мешать нам, как этот бродяга. Ведь меня обвинили в том, что это мы вдвоем с Мансуром продали тех коней цыганам, и меня отправили в тюрьму вслед за ним. Всему виной этот жиган! Больше такого не будет!
– Не будет! – подтвердил опять Катук.
Эти двое – Катук и Баганай – столковались и договорились и впредь работать и жить вместе.
Утром, когда рассвело, они пошли к березе, чтобы убрать тело бродяги, и увидели бумажку, торчащую из кармана Мансура. С вечера ее не заметили из-за темноты. Катук схватил бумагу и тут же начал читать:
«Отец! Блатной, Баганай, Байтуш! Да, отец, твое настоящее имя Байтуш. И ты – мой отец…
Сказать, когда я впервые догадался об этом? В тюрьме ты рассказывал об отце своей тещи, который три дня пролежал в вонючем озере. Тогда я лежал избитый тобой до потери сознания, начал приходить в себя и понял, что говоришь о моем прадеде Иргаиле.
Отец, в детстве я долго ждал тебя. Каждое утро представлял, что ты с улыбкой войдешь к нам в дом. Ты же обещал приехать за мной! Ты говорил, что скоро заберешь и меня к себе, как сестру Сакину. Но не сдержал слова.
А я ждал тебя каждое утро. С рассветом поднимался на гору и сидел там целыми днями. Намокали и мерзли ноги от росы, меня колотило от холода. Бабушка возилась со скотиной во дворе, а я всё ждал тебя. Мне почему-то казалось, что ты вернешься ранним утром.
Каждый день на склоне горы сидел один мальчик. Этим мальчиком был я, отец. В ожидании проходили лето, осень, зима, весна, снова приходило лето, а я всё ждал тебя. Ты превратился в мою мечту, в единственную мою надежду на земле. Я мечтал, что ты приедешь, развеешь мою тоску, подаришь мне счастливую жизнь. Долго жил с этой уверенностью, не чувствуя ни жары, ни холода. Бабушка Миндинур ругалась: «На улице снег, а ты ходишь босиком и без головного убора». А мне всё нипочем. Мне было тепло, меня согревала надежда на твое возвращение. И я продолжал ждать тебя.
Встречать папу с работы, любить его, прижаться к нему и шагать дальше по жизни, опираясь на него, – вот о чем я грезил каждый день. Только эта мечта и давала мне силы переносить все тяготы. Как я завидовал соседу Шарифулле, отец которого был всегда рядом! Они всегда ходили рука об руку, а я так завидовал, эх…
Отец, невозможно словами передать все мои переживания, рассказать обо всем, что пришлось вынести. Наверное, ты и не поймешь всего этого, но сегодня я сознательно описываю свои чувства, смотрю со стороны на того озорного, мечтательного мальчика – на самого себя. Теперь я понимаю – я уже не тот мальчик-фантазер.
Тем не менее я встретил тебя. В заготскоте, в качестве пастуха. Но ты, Баганай, явился ко мне не в качестве отца, а в облике моего мучителя. Ты избивал меня до полусмерти. Не понимаю, как я не умер тогда, как ты не убил меня, своего сына? Но знай, папа, я все равно тебя люблю.
Отец, потом мы встретились на зоне. Да, тебя тоже обвинили и осудили за тех коней. Клянусь хлебом, своей кровью, отец, я не трогал тех коней. Иногда даже подозреваю, не вы ли сами продали коней цыганам.
Встретившись в зоне, я узнал, что ты мой отец и мой палач! Жизнь тогда свела нас и тут же вновь развела: тебя перевели в другой лагерь. Я нашел тебя, отец, и снова потерял.
Мама пропала в Хожетстане, и ты остался единственным родным для меня существом. Отец… Я так долго тебя ждал, как будто и нашел, но опять потерял. Я мечтал обнять тебя, опираться на тебя в тяжелые минуты. Я очень тебя люблю, а ты… явился ко мне в облике палача. Все же я вновь простил тебя.
Отец, если больше не свидимся на этом свете, думаю, встретимся хотя бы там. Жестокая жизнь развела нас, сделала нас врагами, я уже и не жду тебя. Я столько перенес за свою жизнь, поэтому простил и тебя. Я тебя очень люблю. Где ты? Дороги наши разошлись, судьба развела нас по разным берегам, тут ничего не поделаешь. Все же я люблю тебя и надеюсь: возможно, еще хоть раз встретимся на этом свете. Какой бы жестокой ни была жизнь, она интересна, даже после тюрьмы хочется жить, любить и быть любимым. Хочется почувствовать тепло твоих ладоней, хоть раз обратиться к тебе со словом «папа», эх, просто увидеть тебя. Отец, я скучаю по тебе, хочу представить, как сложится жизнь после тюрьмы… Схожу в Айдакаево, в Аккын, еще в заготскот, где мы вместе работали. Правда, мы с тобой жили как кошка с собакой. Вместе пасли скот, но не узнали друг друга. Вот бы встретиться в будущем, после тюрьмы, со смехом вспоминать о прошлом. Отец, я все равно люблю тебя, ведь мы с тобой одной крови. Так хочется идти дальше по жизни вместе, как отец и сын.
Хоть Настю и не нашел после выхода на волю, тебя я хотел бы найти. Прошу у судьбы спокойных дней, мирного неба над головой. Хочу жить тихой безмятежной жизнью, не делая подлости окружающим. Я мечтаю об этом, о простой дьявольской жизни. Отец, ты знай одно: я тебя люблю.
Пока завершаю это письмо из тюрьмы. Новое напишу уже на воле. Мои письма к тебе составили целый дневник. Пока! Твой сын Мансур. Лагерь Соловки».
Баганай не смог сдержать слез и повторял лишь одно слово, катаясь по пологу:
– Сынок, сыночек мой!
…Он уже третий день метался по земле под повешенным телом сына и выл, как волчица, потерявшая щенка. Катук не мог ни поднять, ни успокоить Баганая.
А когда тот наконец встал на ноги, он был готов, как та волчица, разорвать в клочья и своего напарника.

*  *  *

На седьмой день невесомая душа Мансура покинула истерзанное тело и вознеслась на небеса. Сначала долго кружила над головой, над многострадальной землей, а потом навсегда покинула это проклятое место, где оборвалась жизнь бродяги-весельчака. Она взлетела высоко-высоко, до седьмого неба…
Давно остались позади владения Сатаны, впереди – новые незнакомые места, которые не делятся на страны дьяволов или людей… Все души из государства бесов и страны людей собираются там. Тут никто не делит души на дьявольские или человеческие, не различает их по религии, национальности или расе – здесь все равноправны. Поэтому никто не предъявляет претензий – полная свобода. Живи спокойно, твори, мечтай; хочешь путешествовать – пожалуйста, желаешь превратиться в ангела, дьявола или святого – как душа пожелает!
Какой путь выберет бродяга-весельчак? Встанет ли он на тропу благочестия или же пойдет по кривой дорожке? Пока же на своем Чалом он взлетел даже выше седьмого неба.
Тогда вместе с его душой вознесся на небеса и его тулпар, и вот теперь вместе летают по голубым просторам. Конечно, душа Мансура хотела остаться на земле, среди тех пастухов: ведь он наконец нашел отца! Но Чалый уговорил его:
– Пошли, Баганай не просто дьявол, он изверг… Это он тебя погубил! Полетели скорей!
– Дорогой мой Чалый, я думал, что тебя заперли в сарае и привязали цепями…
– Я убежал, ты тоже торопись! Не доверяй дьяволам, доверься брату.
Чалый прилег на землю спиной к другу. И Весельчак, хотя всё еще сомневался, слабыми пальцами нерешительно взялся за гриву коня. А Чалый вдруг превратился в настоящего тулпара с крыльями на спине и полетел! Прощай, заготскот, прощай, Аккын, прощай, моя Белокурая! Так про себя шептал бродяга.
Они теперь были между небом и землей. Сбежали из страны дьяволов! Горы и леса остались далеко позади, под ними проплывали моря, реки и степи, государства и континенты. Выше, еще выше! Они кружили среди белых облаков, перед ними распростерся мир чистоты… Здравствуй, свобода, здравствуй, воля! Раздолье, независимость! Разве не тебя любит и не к тебе стремится каждое существо?
Так летала душа бродяги, слившись воедино с Чалым. Все беды улетучились, эмоции били через край. Наконец он на воле, добрался до страны свободы и радости, попал в мир света. Радуйся! Ему не нужны ни страна Сатаны, ни государство людей – он достиг своей цели! Любое существо поклоняется покою, его девиз: найти покой и забыться! Бродяга достиг своей цели! В той жизни он пережил и перенес очень много, испытал любовь и счастье, познал жестокость… Теперь ему ничего не надо, он попал в мир, о котором мечтал. Его называют сказочной страной. Здесь никто никого не карает, не ставит ловушек на пути других, не подвергает испытаниям и не берет за горло. Им не нужна ни пища, ни одежда. Никто не думает о мести, не стремится к власти и славе, не ходит по головам других. Здесь кажется смешным желание подчинить кого-либо себе. Ни забот, ни хлопот, ни горя, ни печали. Есть нечего, а жить весело. Ни кола ни двора – нет причины для кручины. Нет семьи – нет и заботы.
Душе бродяги теперь ничего не надо, не осталось никаких стремлений. Она ничего не желает, ни о чем не мечтает. Здесь она нашла покой, не тревожьте ее, не беспокойте – и она не будет трогать вас! Бродяга ничего не чувствует, не замечает, он равнодушен ко всему, что происходит в мире.
Расстался он и со своим Чалым, остались меж пальцев лишь волосы из его гривы. Если когда-нибудь ему понадобится конь, он подожжет три волоска, и Чалый тут же встанет перед хозяином и помчит его, куда душе угодно.
Душа Бродяги-весельчака теперь равнодушна ко всему. Ее ничего не интересует. Чалый улетел неизвестно куда, преследователи не смогли его поймать.

*  *  *

…На сороковой день душа веселого бродяги улетела за пределы этого мира. Наконец, она добралась до сказочной страны, о которой всегда мечтала. Аминь!

Опубликовано в Бельские просторы №8, 2022