Римма Романова. ЖДУ ЖУРАВЛЕЙ

Колыбельная

В синем космосе звездный горох
И деревья стоят – исполины.
Меж деревьев в простой паутине,
Как младенец, спит Боженька-Бог.

В паутину пришел паучок.
Гостя он увидал, встрепенулся,
Сплел простынку для боженьких ног,
И укрыл, и к работе вернулся.

А планеты вокруг – мошкарой.
И Земля под звездою могучей.
И наш дом – муравьиною кучей.
И Луна. И окошко со мной.

Я в окошке стою и пою
Колыбельную Боженьке-Богу.
Засыпает Земля понемногу,
Паутинка не дрогнет в раю.

Словно ниточка тянется звук
И звездой загорается в сфере.
Неустанно танцует паук
В амфибрахии, ямбе, хорее!

Вся Земля, словно в сетке, лежит.
И дороги бегут по планете…
Всюду вижу ажурные сети
И макушки стальных пирамид.

Эх, упорство бы мне паука,
Да усталость строку обрывает.
И смотрю, как, Луну закрывая,
Паутинкой плывут облака.

Тут Господь встрепенулся от сна
И тенёту смахнул с небосвода.
Вот какая у Бога работа!
Чтоб всегда наступала весна!

И, водою наполнив ведро,
Я помыла окно и жилище.
Чтобы стало светлее и чище
И в душе, и в картине миров.

Слово – воздух, журчание, звон.
Звук дрожит, как роса в паутине.
И паук тоже в этой картине,
Словно маленький черный протон.

Мы – вязальщики, вяжем уют,
Тот, которого мало на свете.
Все угодное – Богу и детям.
А тенёта… Да брось ее тут.

* * *

Вдруг повеяло ветром разлуки
Из зеркального шкафа напротив,
Распахнувшего плотные створки,
Как к объятью готовые руки.
Вдруг повеяло ветром разлуки
От твоих осторожных посулов,
Дребезжание в мойке посуды
Предвещает вокзальные гулы.
Застучало в груди, засвербело,
Как увидела серые сумки,
Превращается сущее в «было»,
Остаются какие-то сутки
До того, как настанут минуты
До скупого на слезы прощанья,
Из пустого – во тьме – расстоянья
Вдруг повеяло ветром разлуки…

* * *

Степей полынный вкус коль ощутишь,
То не забудешь – век пребудет с вами.
И соль земли, и вековая тишь,
Когда звезду с небес берешь руками.
А кто услышит песню «Уралым»,
Орлом себя почувствует парящим,
Бескрайние леса и горы зрящим
Веселым взором, острым, молодым!
Курай – трава, дает свой стебель чистый,
В нем – пчел жужжанье в полдень на лугу,
В нем свет и тьма, в нем золотые искры
Костра на берегу.
В нем звуки космоса рождаются из плена
Горячих губ и сердца вдохновенного.
Ты слышишь влажный ветер под крылами?
Он шелковые перья теребит…
Поет певец душой, он слит с ветрами,
Он радугой обвит.
Любовь к земле родной всегда взаимна,
Нас тоже любят горы и леса,
Мы с ними от рождения едины –
Деревья, скалы, реки, небеса!
Они нас тоже помнят, узнают,
Гудят ветрами, речками поют!
По-русски, по-башкирски, по-татарски
Тоскуют речки, камни просят ласки.
По-украински дождь и по-марийски –
Людей разноплеменных целый мир!
Мы все давно друг другу стали близки,
Корнями проросли в земле башкир.
Дождь долгожданный жизнь дает цветам,
И речь родная звуками вселенной,
Питаясь, прорастает тут и там,
«Отечество» сливается с «Ватан»,
Слова переплетаются, как вены.
Цивилизация сливает в монолит
Пространства и дает одну культуру,
Где много шума, красок и гламура,
Но я прошу – пускай курай звучит.
Пусть, как вода весной в ручье бурливом, –
Родные балалайка с мандолиной.
Гармонь разбудит дремлющие чувства –
Для нас живет народное искусство.
Россия все народы сохранила
И гнев врагов извечных пробудила.
Но истина однажды победит –
Народ наш – многоцветный монолит.
По-русски, по-башкирски, по-татарски
И по-английски мы читаем сказки.
Родная речь на сцене говорливой
Планеты всей пусть не звучит пугливо!
Мы – россияне. А потом – земляне.
Но прежде мы – Иван, Урал, Фларит, –
Пусть каждый помнит, знает и хранит
Язык свой, как кирпич в стене единой.
Пусть мир звучит – один большой орган,
Что всем на жизнь и всем навеки дан.

* * *

Я жду журавлей, и они прилетят непременно!
Но как это будет, какого примерно числа
Усталый вожак, пробираясь путями Вселенной,
Закроет Луну, надо мною раскинув крыла?

И я закричу, небеса над собой обнимая,
мой голос сольется с ответным курлыканьем птиц.
В родные болота летит журавлиная стая,
не зная запретов, нейтральных полос и границ.

И я помашу им руками, как крыльями машут,
я с ними не телом, но в звездах поющей душой.
Свой домик простой и округу стихами украшу –
за волю мою и невечный покуда покой.

Где радостно ждут журавлей, одуванчиков желтых,
где в небе заметно движение звезд и луны,
где любят мужей простодушные, верные жены
и просят у Бога, чтоб не было больше войны.

Где к слабому жалость — еще не позорное чувство,
и к падшему милость, и совесть — не морок, не дым.
Где с каждым случалось какое-то дивное чудо,
где Образ являлся из кустиков людям простым.

Я жду журавлей. Жду дождей, омывающих пашню.
И ветра такого хочу, чтоб с разбегу – взлететь!
Укрытую небом огромную Родину нашу
с ее журавлями обнять и немного согреть.

Камень

Я плыла по реке, весла в лодке сложив.
И на самой стремнине вижу: камень лежит.
Может быть, этот камень кто-то снял прямо с сердца?
И стало тому человеку легко!
И он улетел. Далеко-далеко.
А камень в воде угнездился навеки.
Недаром ведь камни – где горы и реки.
Лежит, улыбаясь, как Будда во сне.
Куличок пробегает босиком по спине.
Стрекоза зависает, перламутром звеня…
Он лежит и внимает звукам синего дня.
…И когда подплыву, не узнает меня.

Мотылек

Осеннюю роскошь природы
приглушит туман ледяной.
По капельке капают годы
в колодец с живою водой.
Наполненный жизненным соком,
румяный, веселый и злой,
на выходе — сморщенный кокон,
и изнутри тоже пустой.
Но стоит ли плакать и злиться,
предчувствуя смертный порог.
Взгляни, как в цветах веселится
души золотой мотылек.
Ты душу в себе, как ребенка,
выращивал, тешил, носил.
Наверно, для этого только
ты жаждал, боролся и жил.
И в синюю чашу колодца,
для жизни какой-то иной,
снесет тебя ветер, и солнцем
наполнится кокон пустой.