Рамиль Ахмадуллин. АХМЕТКА

Рассказ

Не вернувшимся Илясову Валере и его второму

Начало

Припекало… Дедушка Ахмет, сидя на завалинке, с наслаждением подставлял солнцу лысую макушку и мурлыкал непристойную песенку… дома петь ему не разрешала молодая жена.
– Деда… а правда, что ты боевым летчиком был? Доставал крутящийся рядом внучок.
– Не-е-ет, что ты.. летчик должен быть тупым и смелым… мне талантов не хватило, – вздохнул Дедуля и, глядя в голубые небеса, продолжил: – Авиатехником я был…
Неожиданный вопрос внучика заставил засохший мозг старика, поскрипывая извилинами, вспомнить боевую молодость… те времена, когда «и в силе, и живой».
Начало века… Служил он где-то между востоком и западом, ближе к северу, чем к югу, в маленьком, но гордом воздушном отряде. Это были годы всеобщего непонимания и разборко-берихи, мутная вода жизни могла выкинуть человека на забытый аллахом островок мусора или же, наоборот, прибить в уютную и тихую гавань… Порядка не было нигде. Его величество «твердая валюта» рулила на всех эшелонах, обстановка была почти боевой. В памяти четко всплыло только название отряда – УАЛ (удачливые афигенные летуны). Название родилось само по себе, уж больно удачно для них все всегда складывалось, да и некоторые летуны в отряде и правда были афигенные. Кроме летчиков, в отряде были и те, кто чинил старую рухлядь, на которой летали гордые и смелые ассы. Авиатехники, конюхи и уборщица. Уборщица были важным и таинственным звеном. Как говорил главный генерал отряда: уборщица могла помочь всем: и авиатехникам, и конюхам, и даже летчикам. Она знала и умела все, просто у неё времени не хватало всем помогать, и поэтому она просто мыла полы.
Так вот в этом отряде и проходила жизнь тогда еще не дедушки, а просто Ахметки. Историй было множество – мозг старика осторожно перебирал их как страницы старой, потертой книги, в которой многие буквы стерлись и смысл терялся…
– К нам едет комиссия! – Слова прозвучали как приговор, начальник обвел суровым взглядом притихших техников.
– Однако надо бирочки развесить на… покойников? – хлопая глазами, ввернул Ахметка.
– Чирей тебе на жопу! На Имущество! – грозно рыкнул инженер Ванин. – Дело важное, вот ты, Ахметка, и займешься… до тебя Радик занимался две недели, да вот жаль времени не хватило ему… задолбался он, теперь ты две недели будешь этим заниматься..
«Как? На всё имущество? Это же целых три стремянки и два старых ведра, – с ужасом подумал Ахметка, – без помощи не обойтись».
– А может быть, кто-нибудь мне поможет? – робко спросил он грозного начальника.
– Ну-у-у… дело серьезное, над душой у тебя будет стоять инженер Железкин, – глубокомысленно изрек начальник.
– Спасибо за помощь! Четко, по-боевому ответил Ахметка.
Повесить бирки дело не легкое… но выполнимое, и Ахметка с усердием принялся за дело. Для начала на помойке надо было найти кусок жестянки или старые консервные банки – на одну бирку как раз одна банка и уходила. Потом бирки надо было раскрасить в сочный серый цвет и с помощью сворованной в кабинете зубного врача бормашинки написать на бирках номера.
Но самое главное – номера нужно было придумать! А это ох как не просто! Занимался этим сам Железкин, Ахметке не хватало ума на это высокоинтеллектуальное дело.
Помойка находилась далеко от землянки в которой ютились техники. Проваливаясь по колено в снег, Ахметка упорно бродил по ней в надежде найти нужное. Грязная засаленная спецовка и тяжеленные неудобные ботинки придавали ему солидность.
Вот вы спросите: а что тебе, Ахметка, мешает надеть все чистое, легкое, удобное и гордо зайти в красивый и богатый склад, что бы взять уже готовые бирки и защелкнуть их пластиковыми хомутиками на столь важное оборудование? На что я вам господа отвечу: специфики вы нашей не знаете! Это ж, если мы во всем новом будем, – вдруг подумают, что мы хорошо живем, и устроят нам «кузькину мать»! Или еще страшней дело придумают: комиссию за комиссией слать будут, каждую же накормить надо! Тогда точно разоримся, да и наплевать, если честно, было генералам УАЛа на то, как Ахметка выглядит и где он роется. У генералов задачи были поважнее! Авиационную безопасность они день и ночь блюли. Без этого ну никак они жить не могли… все силы их на это уходили.
Вторая неделя была на исходе. Усталый, но гордый Ахметка приматывал проволокой к ведру последнюю бирку.
– Успели! Вот как хорошо… прямо к приезду комиссии успели, – поделился он радостью с водителем старой кобылы по кличке МАЗ Флоридом.
Тот, меланхолично сплевывая шелуху, заметил: не будет никакой комиссии, им денег на дорогу не хватило, через полмесяца сказали ждать.
Так Железкин и Ахметка остались без очередных медалей. Вывод напрашивался сам собой: день прошел – ну и хрен с ним!

Часть 1

А вы знаете что такое «оперативная точка»? Не-е-ет, это не то место, где быстро можно договориться с проституткой, и не секретное хранилище тайного оружия, для быстрого противодействия силам зла.
Оперативная точка – это «временный аэродром». Звучит оно, конечно, красиво, особенно последнее из этих двух слов. Но если проще – кусок земли, где сиротливо ютится наша гордая и ржавая (но аккуратно закрашенная) птица прошлого века. Машина, на которой летают стремительные ассы и которую обслуживают авиатехники. Кроме старого биплана, на этом куске земли стоят бочка с топливом, допотопный агрегат для заправки и кучка других нужных и ненужных вещей.
Равноправие в отряде соблюдалось неукоснительно, поэтому боевые орлы приезжали на точку вдвоем (чтобы поддерживать друг друга, если сильно устанут), а технаря хватало и одного. Ну и приезжали они на недельку, а техник – ну что с ним, убогим, сделается – на месяц.
Вот как-то зимой Ахметку на точку и послали. Могли и дальше, конечно, послать но, слава богу, дальние подступы к государству враги-конкуренты тогда захватили. Дело-то вроде не хитрое – самолетный движитель подогреть до положительной температуры, маслица технического плеснуть куда положено, исправность пернатой машины соблюсти и рукой помахать. Поэтому генералы техников по одиночке отправляли, а то, если два техника руками махать будут, у ассов неба в глазах раздвоится, и быть беде.
Ахметка лошадь новую к тому времени купил, жалко ему было на ней на точку-то ехать, вот он и напросился к летчикам в сани. Прождав на тракте с часок на ветерке свежем и тридцати градусах мороза, начал он догадываться, что где-то дал маху, но терпеливо продолжал ждать нужные сани. Чудо (в смысле чудаковатый пилот) не заставило ждать еще полдня! Не прошел еще и второй час, как лихая лошаденка с ма-а-аленькими санями подъехала к обочине.
– Садись с краешку, у меня семья родом с тех мест, решил я им показать, где мои подвиги проходят! – гордо заявил второй пилот экипажа и осторожно тронул заиндевевшими вожжами.
Осталось найти в паре километрах первого пилота, и можно было ехать. «В тесноте да не в обиде», – подумал Ахметка и попытался покемарить. Получалось с трудом. Задубевшие на морозе конечности (причем все конечности) отогревались с трудом. Первый пилот – красный, довольный и болтливый – сидел сзади и каламбурил. Все складывалось хорошо.
Приехав на точку «герои неба» пошли усиленно готовиться к вылету в теплую комнатенку старого здания бывшего аэропорта. А Ахметка рассматривал ровную снежную гладь, из которой как барсук из норы, выглядывал самолетик.
«Лопата – самый нужный инструмент в нашем деле!» – это девиз не только уважаемых работников кладбища, но и не менее уважаемых авиатехников. Впрочем, в старину говаривали, те авиатехники и ездили копать могилки кому не поподя, когда жива еще была знаменитая летная дивизия БАЛ (Большие афигенные летуны).
Раскапывая метровой глубины траншею для печки, Ахметка вспоминал любимую землянку, в которой бригада технарей проводила лучшие годы рабочей молодости, и чудо техники – цветной телевизор, который покупался в складчину всеми технарями. Генералам-то этот телевизор костью в горле был. Жопились они на авиатехников деньги тратить, но они ж добрые, разрешили купить и не отняли, низкий им поклон за это.
Откопав имущество и полсамолета, решил Ахметка печку разжечь. Только печка эта не простая, а авиационная, не дровами ее топят, а как последнее достижение прошлого века – «каросином»! Да и не сразу, а сначала в розетку включить надо её. Место включения всего-то метрах в ста, вот как связисты в войну, так и наш Ахметка с ворохом кабеля в руках бодро побрел, проваливаясь в снег, чтобы засунуть разъем в колонку. Для порядку на розетке было нарисовано, каким местом куда тыкать. Это для летчиков, вдруг решат помочь и тыкнут. Приполз обратно он быстро и начал колдовать. Вам в двадцать первом веке нужно представить это чудо техники МП-85. Это вам не «master» включить. Налив в самодельную чеплашку бензина, он аккуратно поджег смесь и плеснул ее в пузо печки; раскрутив краник, стал ждать, когда керосин потечет внутрь, не дождавшись профессионально шарахнул уже пустой чеплашкой по кранику (вдруг примерз?). Старики учили по звуку определять, когда кнопку пуска тыкать на печке. По секрету скажу, как начинает печка выть замогильным голосом – готова она, запускай. Но если не воет, подлить надо чего-нить горючего… водки там, самогона, ну или «каросина»… ток бензина – ни-ни. Несварение у неё на бензин – отрыжка огненная, как у Горыныча. Потом рукав от печки тащишь к движителю и суешь в лючок, чтоб теплый воздух попусту по морозу не развевать, ну и как положено деревянной палкой притыкиваешь рукав тот, чтоб не шлепнулся. А сверху ватный промасленный чехол наброшен… Так вот за часик глядишь и нагреется все, чему положено. Только техник этот часик на морозе и ветре около печки стоять должен, а то вдруг погаснет.
Движетель потом запустить надо, всякие там привязи отстегнуть и, самое главное, кувалдой по лыжам стукнуть. Биплан энтот зимой на лыжах летает. Все правильно… зима же, вот и лыжи поэтому. А кувалдой – это обязательно, чтоб знал самолетик, кто у него хозяин.
Через два-три часа легкой и веселой работы все готово. Приходят герой, ассы своего дела. Как правило, первый пилот пенсионер (не доверяют эту работу молодым), а вот второй пилот – это да, молодой… учиться этому делу долго надо. Как на пенсию выйдет – сразу первым станет, а пока не положено.
Помахав им на прощание и проводив, побрел Ахметка отдыхать и ждать. Ну, по пути бочки поворочал с маслом, откопал емкости с бензином, залил «каросин» в печку и поймал местных бомжей, посулив им за валенки фотографию рядом с самолетом.
По прилете самолет заправили. Что такое ФЗА и с чем его едят, я вам потом расскажу… бумаги умные писали разные… так и день прошел. Потом за 20 верст на хату поехали ночевать все. Хата маленькая, но уютная, на полу матрасик технику «герои неба» и выделили. Уже засыпая, счастливый Ахметка думал: как хорошо день прошел, сколько денег он генералам помог заработать и спасибо за матрасик на полу, счастье-то какое!..

Часть 2

Время для нашей летной дивизии наступило тяжелое. Хоть и находились мы в середине от краёв государства нашего, а и сюда докатывалась «ситуяция», так сказать. Авиации нашей игрушечной запчасти требовались, какие-никакие магнето там всякие и пропеллеры, а все енто деньжищ стало стоить немереных, да и заказчики платить названную цену отказывались, все по старым расценкам норовили рассчитаться. Барин да генералы нам, сермяжникам, и подавно лишнюю копеечку платить не думали.
Настроение у коллектива понизилось, и даже горькую пить народ отказывался. Тут ради экономии али ишо по каким соображениям появились у нас самолетики чужие, и то сказать не навсегда, а в аренду. Мол, народу у нас летного хватает, а вот стальных птиц мало, но и новых покупать дорого. Отремонтируйте и летайте себе на здоровье. Оно так-то красиво сказано было, звучно, так сказать. А ремонтировать-то кому? Переобули мы, значить, лапти-то и за работу. Дед Алексаша полез дефектировать, работа не пыльная, ходи да подмечай, где и что сломано али не по уставу. Ну, на верхнем крыле лючок открыл, а оттуда на него хрясь – гнездо вороне. «Хорошо, что не яйца», – рассудил народ и дальше ковыряться продолжил. Ну а так-то самолетики неплохие были. После того как «облизали» мы их со всех сторон, даже летчики на них летать не боялись. Правда, как первый-то, арендованный мы отладили: инженера – отрегулировали, да технари – отремонтировали, да летчики – не доломали – прослышал прежний хозяин про это и сразу продал с барышом хорошим кому-то на Восток. А наш барин распорядился ишо другие в аренду брать. Разумею: у них мысль светлая промелькнула – народ при деле, не дерьмо пинает, а повышает квалификацию, так сказать, ремонтируя это барахло, и видимость работы енеральской – налицо. Об народе кормилец печётся. Токмо денег бы за энто ишо платили, совсем бы жисть распрекрасная была!

Часть 3

Вот, говорят, беда одна не ходит. Наступил у нас одна тыщща, так сказать, тот самый год. Ни с того, ни с сего помёр техник наш, товарищ хороший, отзывчивый – Максимка Зайцев. Горькую токма любил… а кто её у нас не любит? Ты попробуй на самолетике ентом зимой гайки покрути да летом на солнцепеке в двигателе горячем покопайся. Это у них, у буржуйских люфтвафовцев в накрахмаленных рубашечках да хромированным анструментом техники в железках ковыряются. У нас так не принято. Тужурки так замаслены, что от кожанок лётчинских их издаля и не отличишь, приглядываться надо. Да и харч, который с собой принес, – в землянке ешь, которую еще в прошлом веке отрыли, кто до нас тут батрачил. Тут не только горькую пить начнешь, землю иногда грызть охота. Вот с того и началось.
Не прошло и двух месяцев, как недосчитались мы самолета с экипажем. Улететь-то улетели, а вот вернуться не смогли. Так души их летчинские в небе и остались летать, царствие им небесное. Ох и потаскали нашего брата полицейские-то. Об чём только не спрашивали, тут и так-то хмурно на душе, а еще комиссии за комиссиями шлют, после драки-то руками машуть, работу работают. Но прошло время чуток, вроде успокоилось все, народ в работу втягиваться стал, зима на убыль покатилась, а тут возьми да ишо один летчик решил смелость проявить, в пургу попал и нет, чтоб по инструкции своей, решил по-смелому поступить. Ну, смелости-то у них хоть отбавляй! Недаром говорят: летчик должон быть тупым и смелым. Токма смелость эта боком нам всем вышла. Ладно, хоть жив остался. Птицу железную даже ремонтировать не взялись. Кто ж груду железа поломанного ремонтировать-то будет? И снова комиссии за комиссиями. И снова лихорадка стала трясти наш маленький, но гордый отряд. Генерал-то снизошел до нас, технарей сирых. Пришёл чин по чину, рассказал, как с комиссиями да с чиновниками царскими беседы важные ведет, да что копейкой не обидит, говорил. Успокаивал, значит, мысли наши печальные. Но строго-настрого приказал технику блюсти. Ежели, говорит, ишо один случай – то амба! Попрощаемся мы, мол, по родственному, поклонимся в пояс друг дружке и в разные стороны побредем.
Ну, народ беседе внял. По пять раз перепроверять все начали. Работать-то везде можно, а вот коллектив родной терять никто не хотел. Тут ведь не за генерала, не за летчиков, тут друг за дружку народ держится. Уж больно кумпания славная подобралась. От инженера Ванина до распоследнего моториста чумазого друг за дружку народ горой вставал, если что. Правда потихоньку и нас косило. Инженер Железкин ушёл на заслуженный отдых. Токмо не на отдых он ушел-то. Болезнь его гложила. То ли чахотка взяла, то ли лихоманка какая. Ведь в сурьёзных предприятиях как бывает? Ежели человек всю жизнь на дело положил, ему, акромя почета, и здоровье за счет компании поправят, и заботу обеспечат. А у нас отряд гордый. И люди гордые. Сами клянчить не будут, а генералу и управляющим того и надо. Не заметят, а ежели и заметят, виду не подадут. Нет человека – нет проблемы.
Бакырыч тоже на вольные хлеба подался. С детства аглицкий язык учил да книжки умные читал. Такие везде нужны. Вот и пригласили его, а он отказываться не стал. Вольному воля, как говорится. Обещал нас не забывать. И это мы вроде пережили и верить стали, что закончилась наша полоса черная, генерал лично стал о работе договариваться, и разлетелись наши птички по полям на авиахимработы, да и вертолётикам работа нашлась. Но бог, как говориться, троицу любит. И летчики третью птицу нашу железную размолотили в пух и прах. Одно хорошо. Не горят и не тонут они, орлы наши славные, за редчайшим исключением. Тут и у самых развесёлых руки опустились. Как хлеб в семьи нести, ежели не все от нас, технарей чумазых, зависит? Ведь ты как за самолетиками ни следи, а не на земле же им стоять. Вот и вспомнили мы генеральский сказ про прощание. Только не верится нам в плохое-то. Лётчики по другим компаниям разбежались как тараканы – чуть ли не на следующий день. То ли генерал их определил по отечески, то ли надобность заставила. Говорят, лучше прежнего заживут, довольные и сытые. Мы за них рады, конечно. Сытость – это хорошо.
Нам-то тоже сытыми жить мечтается. И поэтому вера у нас сильная в лучшее. А как без веры-то? Обязательно у нас все наладится, время пройдет, и лучше прежнего заживем! На том и стоим!

Часть 4

В стародавние времена летуны с технарями жили дружно, делили хлеб, вместе вытаскивали тряпошную авиацию из трудных ситуаций и поровну клали на плечи тяготы летной жизни. Правда, и тогда встречались командиры, особливо из деревенских, которые гордо глядели в небо, а на тех, кто по земле ходит и самолетик ему в исправности содержит, смотрели или с высоты птичьего полета, или как на людишек второсортных. Оно и правильно, ежели ты, мазута техническая, гордо в небо глядеть не умеешь, какая же ты мне ровня? Хоть и единицы таких, но паршивая овца все стадо портит.
Ахметка с любовью смотрел на крылатых ветеранов, которые стояли в ряд, колесо к колесу, двигатель к двигателю и помнили те давние времена. Помнили, но не могли рассказать и лишь басовито гудели моторами, когда приказ поднимал их в небо.
Нонче времена изменились. Как барин взял на откуп отрядик наш с людишками, так его величество звонкая копейка стала во главу угла. Ежели раньше зарплату все получали в кассе, стоя в одной очереди, и с гордостью получали за трудодни кровно заработанные своим трудом деньги, ноне все изменилось. Денежку переводили на новомодные карточки, а сколько тебе причитается на бумажке написано. А бумажки те складывают в конвертик, не дай боже, кто узнает, сколько сотоварищ твой получил. Нам-то оно и неинтересно, только так честной народ рассудил: кто ворует да общее широкой да гадливой ладошкой загребает, тот те правила и придумал. Ведь ежели ты по-честному заработал – чаво стыдиться-то?
Ну и пошло дальше больше… Сколько налетали – столько получите. А нет погоды и не летаете, так это сами виноваты. А ишо экономить денежку стал барин на всем. Видать, мало ему, сердешному, перепадало. Народ о сапожках хромовых и не мечтал, лапти бы получить от щедрот хозяйских. Раньше-то мы во всем самом справном форсили, в старые-то времена. «Прошли те времена», – с тяжелым сердцем думал Ахметка, потирая морщины на небритой щеке.
А так как барин хозяйственный у нас, так и смотрящих у него развелось, трудовому народу плюнуть некуда, мало того – смотрят, так и кнутом поперек хребта того и гляди перетянут. Особливо если летун должностёнку от барина получил, так в нем и просыпается дух великого реформатора. Помнится, был такой. Ахметка потер слезящиеся глаза и напряг старческие мозги, вспоминая события дней минувших. Кто как называл пилотишку того, кто сектантом, кто чернокнижником, кто ишо как. Человек-то тихий он был поначалу. Уважительный. На «вы» всех называл, скромничал. Потихоньку командиром стал, потихоньку летал, потихоньку жизнь свою проживал. А пошто сектантом кликали, не помнил Ахметка. То ли толпой по вере новомодной баб в бане парили всей деревней, кто какую поймает, ту и парит, то ли книжку жидовскую уважал шибко да всех по ней жизни учил. А вот табаку в рот не брал и горькую с народом не пил. Ну за какие заслуги его барин надзирателем поставил над народом, то неведомо, может, за это и дал ему чин, только с того моменту преобразился чернокнижник наш! Вороном стал глядеть за народом: кто слово не так сказал, кто до ветру не там порты скинул, а кто, упаси господь, горькую употребил, а краюхой зажевать не удосужился.
Ахметка-то языкастым уродился, в контрах с недотепой этим отродясь был, потому помнил, и как по весне чернокнижник самолетик чуть не угробил, сев в снег и по брюхо зарывшись, ломая лыжи и надрывая мотор, еле выбрался, и как с проверками тот к экипажам на точки наведывался и с позором выгонял за провинности мелкие, кого с горькой ловил. За безопасность, одним словом, отвечал, он и задачу свою так понимал. Из сермяжника за пару лет в гордого орла вырос, у портного кафтан новомодный вороного цвету пошил и на трудовой народ покрикивал, если шапку ломать народишко забывал. Правда, и исчез он как-то тихо и незаметно, как шептун, воздух портящий, из штанов дристуна старого. Как самолетики падать стали и ответственность проявить потребовалось, так и исчез он.
Как должности у нас понаполучали все кому не поподя, так и стали летуны наши гордые ломать один ероплан за другим. Может, совпало это, а может, и нет, сейчас уж и не разобраться. А копеечка так и правит в отряде нашем. И хоть барин о безопасности печется и ночей не спит, все про неё родимую думает, а народ так рассудил: безопасность не там, где из анжинеров и технарей жилы последние тянут, а там, где с уважением к народу относятся. Там, где не кнутом за провинность, а пониманием. Пока к нам, как к людям второсортным, относиться все будут, к тем, кто еропланы многолетней давности в порядке да в добром здравии содержать старается, пока за любую промашку унижать барские холуи народ честной не перестанут – не видать им этой самой безопасности, как ушей своих.

Часть 5

Снова пришла весна, яркое солнце слепило глаза и заставляло щуриться даже местных собак и котов. Зима в этом году выдалась дюже снежная. Белые, рыхлые горы весело журчали искрящимися на солнце ручейками, неравномерно оседая вокруг самолетиков. Пятна машинного масла и отработки рисовали затейливые грязно – чёрные узоры на лужах и проталинах. Пройти к тряпошной авиации можно было только на широких охотничьих лыжах, которые хранились на борту, предназначенном для спасения всех и вся, если не дай бог что… Да и те были личным имуществом спасателей и брать их было строжайше запрещено. Ишо в болотных сапогах можно было, ну, или на ходулях. Токма ходули нам не выдавали (а так-то мы могём, мы много чаво могём), а болотные сапоги барин не покупал. «Вы ж не на болоте, чай, а в авиации! Понимать надо!»
В такое время и наступает самое веселье для химиков. Не-е-ет, не угадали. Это не род войск в царской армии и не дюже хитрые прощелыги-писари, это специальные людишки у нас такие в отряде. Из особо избранных! Их каждый раз из года в год особо избирают, а они отказываются, их опять избирают, а они опять отказываются. Почетную обязанность на шею им навешивают, а они кочевряжатся! Не видят счастья своего!
Токма на ту химию ишо улететь надобно, а для этого всякое важное оборудование подвесить и засунуть в самолет надо. В одиночку это сделать ой как трудно, потому сейчас химики кучкуются. На двоих, а то и на троих порой соображают, как енту аппаратуру на самолеты подвешивать. Правда, раньше, говорят, орлы были. И поодиночке супротив аппаратуры не боялись выходить. Вот Салаватка Миллионов, например. Прям герой былинный. Легенды гласят, что его при рождении в химбак уронили, так он с тех пор самым главным химиком был. Да прошли те времена славные. Салаватка уже давно был на вольных хлебах. Да и других знаменитых химиков тоже почти не осталось, по пальцам одной руки пересчитать их можно было.
И если с аппаратурой было в наших силах справиться, то со снегом на перроне бороться было сложнее. Так-то вроде все просто. Барин через халдеев своих отмашку дает, и бравые летчики запускают винты и с веселыми песнями улетают на заработки. Правда, нынче их планы чуток не срослись. Команду Барин дал самую строгую, летите, мол, орлики и без денег не возвращайтесь. Те и рады бы. Да зимой снег не укатывал никто (то ли деньги пропили, то ли забыли дать кому надо) и, проваливаясь по брюхо, самолеты тащили к чистому месту списанный мерин по кличке ДТ-75, понукаемый грозным конюхом Сашко, и толпа технарей, понукаемая отважными анжинерами Искандеркой Буре и Спичкиным.
Бредя по пояс в снежной жиже, поминутно оскальзываясь и поглядывая, чтоб никто не утонул, Спичкин думал: «Эх, благодать-то какая! Воздух – свежий, снег – жидкий, народ – боевой. И дорога прямёхонько в светлое будущее! Красотищща!»
Не прошло и полдня, один самолетик все ж на сухое выволокли и, утерев пот, побрели назад в землянку.
Не успели добрести, как рев мотора утих, и суета вдалеке началась. Как раз у стоящего перед взлётом самолетика. Пилот там был многоопытнейший, внучатый племянник аглицкого ученого Чарльза Дарвина. Он за штурвалом, можно сказать, жизнь провел. Ничего не понимая, Спичкин и Буре рванули обратно. Им по долгу службы положено. Не абы кто, анжинеры! Приблизившись, Спичкин подумал: «Хрен тебе, барин, вместо вылета», – глаза упирались в весело дымящееся колесо. Тормозные колодки сгорели напрочь, смазка с подшипников стекла. С таким дефектом ни взлететь, ни сесть самолётик не мог. Извечные вопросы – «Кто виноват?» и «Что делать?».
Кажный год барин с плеча своего барского нам оклад повышал, не забывал в заботищщах своих о нас, холопах, думать. Да бугалтерию такую мудреную поставил, что и булгахтеры сами порой удивлялись, как зарплату народу считают. Десять раз могут посчитать и все десять раз по-разному.

Опубликовано в Бельские просторы №9, 2019

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Ахмадуллин Рамиль

Родился 10 августа 1969 года. Окончил Уфимский авиационный институт. Живет в Уфе. Работает техником самолета.

Регистрация
Сбросить пароль