Платон Гарин. СНЕГ

Ночь выдалась спокойная. Луна, словно большой уличный фонарь, обливала холодным белым светом густой лес. Два дня кряду дул сильный ветер, а с полудня разом всё стихло и ночью пошёл первый снег.
Остатки эскадрона с боями пробились сквозь кольцо окружения и сейчас уходили на запад. В пятидесяти верстах от старой русской границы всадники остановились в охотничьей избе, чтобы на рассвете последним рывком уйти за кордон.
На рундуке избушки, накинув на плечи серую шинель, сидел полковник.
«Как тихо, будто бездонная глухота пронзила все вокруг, – думал он. – И снег. Он падает бесконечно и беззвучно. Кажется, что кто-то сверху на небе сыпет и сыпет его нескончаемым потоком на землю, пытаясь забелить всё чёрное и мрачное, что есть на ней».
Полковник снял тёплую рукавицу и вытянул руку вперед. На горячую ладонь стали сыпаться снежинки. Холодные, невесомые, они ложились безмолвно, обжигали руку и мгновенно таяли, оставляя после себя небольшие прозрачные капельки. Полковник посмотрел по сторонам. Всё вокруг покрывалось белым убранством. Природа, будто невеста, наряжалась в белоснежные кружева и засыпала холодным сном до самой весны.
Неожиданно тишину ночи прервал скрип снега. Полковник вскочил, скинул шинель, рывком достал револьвер. Из-за угла избы появился Терещенко.
– А, это ты… – тихо произнёс Зимин и вновь сел на рундук.
– Я, вашесокородие.
– Ты что не спишь? – спросил полковник, поправляя шинель.
– Так все ещё спят, а я коней поглядел, а то скоро рассвет, уходить надо. Хорошо, что нас там встренут, иначе пропадём, – промолвил Терещенко и достал кисет.
– Подожди братец, не кури, дай воздухом надышаться напоследок, – еле слышно сказал полковник и закрыл глаза.
– Ну, не кури, значит, не кури! – буркнул солдат и убрал кисет обратно в карман.
– Ты не обижайся. Кто знает, когда снова придётся вдохнуть русский воздух, увидеть русский сне, – произнёс Зимин.
– А что воздух, воздух один, и снег один, что тут, что там, – с ухмылкой ответил Терещенко, кивнув головой в сторону.
– А ты вдохни, только поглубже, – спокойно попросил его полковник.
Терещенко вдохнул сильно, всей грудью, и на мгновение задержал дыхание.
– Чувствую, вашесокородие, ей-ей чувствую. Запах берёзы, чуток запах дыма и ещё еловых веток.
– А снег? Чувствуешь снег?
Терещенко ещё раз глубоко вдохнул. Лёгкий мороз немного обжёг ноздри, а потом плавно отпустил, после чего свежесть зимней ночи мгновенно растеклась дрожью по всему телу солдата– Брррр, хорошо, – негромко произнёс тот.
– Давай помолимся, и в путь, до рассвета надо уйти, – негромко сказал полковник.
Солдат и полковник молча стояли на коленях. О чём они просили Бога, мы не знаем. Может, о том, чтобы Господь даровал им удачный путь или, может, счастливую судьбу на чужбине. Снег сыпал на обнажённые головы, будто благословлял на долгую дорогу без возврата.
Через некоторое время всадники продолжили свой нелёгкий путь – туда, где даже воздух не так пахнет, где даже другой снег.
А русский снег всё сыпал и сыпал, словно окутывая землю в белый погребальный саван.
Едва забрезжил рассвет и лучи восходящего солнца брызгами окропили кроваво-алым цветом всю бесконечную белую даль, всю белоснежную русскую ширь.