Павел Шерстобитов. СТАРУШКИНЫ ЯБЛОКИ

Рассказ

Придорожный рынок Удельные Дюванеи на трассе Уфа — Янаул. Поздние вишни, ранние яблоки, малосольные огурцы, отварная молодая картошка, рыба и прочая деревенская снедь.
Мало кто проезжает без остановки. Всё посмотреть, многое попробовать, что-то прикупить, да и просто размяться. Колготня и ласкающий слух шумок маленького рынка неплохо снимают напряжение. Закупками занимается жена. Я же — поднести, перенести, уложить в машину. Дочурки остались в машине.
Мое внимание привлекла старушка на краю торгового ряда у самого родника. Одета в видавшую виды серую юбку и цветастую, изрядно застиранную блузку. На плечи наброшена старая вязаная кофта. Белый платок на голове. Худощавое, чуть вытянутое лицо с прямым носом и тонкими ввалившимися (видимо, из-за отсутствия зубов) губами. Ни дать ни взять — классической образ русской старушки. Даже морщины на лице — некий стандарт — как по количеству, так и по расположению. Но самое главное — глаза. Не то светло-зеленые, не то серо-голубые. В их глубине при полнейшем безразличии к мирской суете и каком-то естественном покое сконцентрировалась мудрость бытия не только прошлых, но и будущих времен. Перед ней на ящике, покрытом выцветшей клеенкой, горкой лежат зеленоватые с прожелтью яблоки, не особенно привлекательные на вид, видимо, раннеспелые.
— Почем яблочки? — спрашиваю больше от безделья, чем ради покупки.
— По рублю, — отвечает тихим ровным голосом. — Рубль — деньги небольшие, а яблочки свежие, бодрящие. Возьми в дорогу, пригодятся.
— Чем же?
— Съешь, взбодришься, дорога добром ляжет.
— А попробовать можно?
— А что их пробовать. Вот они лежат. Бери четыре яблока, в дороге и попробуете.
Озадачила. Откуда знает, что нас четверо? В растерянности протягиваю старушке пятирублевую монету и беру четыре яблока. Вместо сдачи подает еще одно.
Беру без возражений и иду к машине.
Каких-то крупных покупок в этот раз жена не сделала, и «носильщик» не потребовался. Угнездившись на своих местах, поехали дальше. Предложил всем по яблочку. Дочери, надкусив пару раз, отложили. Жена свое долго вертела в руках, стараясь угадать сорт. Потом, не спеша, скушала. Я съел свое. Свежее, сочное и терпкое на вкус. Действительно, бодрящее. Пятое яблоко положил в лоток панели над коробкой передач. Дорога дальняя, пригодится.
До Бирска осталось километров десять. Девчонки спят на заднем сиденье, свернувшись калачиком. Жена дремлет, положив под голову маленькую подушку. Почему-то вспомнилась сказка «Гуси-лебеди». Усмехнулся: «Если так, то на следующей остановке печка, то бишь старушка с пирогами должна быть». Непроизвольно глянул на горизонт, не мелькнут ли где белые крылья?..
Серая лента шоссе, ровные поля по обе стороны дороги, движение с постоянной скоростью «чуть за сто» убаюкивают. Взял последнее яблоко, надкусил. Освежило.
Впереди за перевалом спуск к Бирску. На обочине — информационный знак «Пост ГАИ». За перевалом появилась крыша встречного автофургона, а затем выплыла и сама фура…
Все происходящее далее зафиксировала зрительная память. Прямо передо мной, обгоняя фуру, словно из под земли вырастает черная «ауди». «Прямо передо мной» — это настолько прямо, что вижу каждую морщинку, каждую родинку на ухмыляющемся лице водителя. На перевале — на обгон!
Машинально даванул педаль тормоза. Отпустил. Руль вправо. На обочине выровнял машину. Тормознул. Руль чуть влево. И уже на дороге затормозил до полной остановки. Откуда-то сбоку, словно из далекого далека, слышу голос: «Что случилось? Ты что, уснул?». В зеркале заднего вида — испуганные глазенки дочерей, и через заднее стекло — удаляющаяся фура.
Что-то объяснил жене, что-то сказал дочерям. Запустил двигатель. Поехали…
Миновали пост ГАИ, прошлись по полукругу, двигаемся на подъем.
— Ты яблоко-то ешь или положи. Мешает ведь, — четко воспринимаю голос жены.
Глянул на руль — в правой руке надкушенное старушкино яблоко.
Двумя неделями позже заехал в гости племянник. В разговорах обмолвился, что только что вернулся из Уфы.
— Как дорога? — задаю обычный шоферский вопрос.
— Местами, — отвечает философски.
Рассказывает, что видел несколько аварий по дороге. Первая — в начале спуска перед Бирском. «Жигуленок» — в хлам. Стояли гаишники, санитары заталкивали в скорую полностью закрытые носилки. На меня как накатило — надкушенное яблоко в правой руке… В замешательстве спрашиваю про старушку, продающую яблоки поштучно. Племянник пожимает плечами. Слышал, как на дюванейском рынке водитель коричневого «жигуленка» матерился, поминая какую-то старую каргу, которая яблоки по рублю за штуку предлагает. Возмущался, что это вдвое дороже, чем ведром брать.
Расспрашиваю про цвет разбитой машины, про встречную фуру и черную «ауди».
— Ты что, дядь Паш?– отвечает он вполне логично. — Фуры и «ауди» десятками навстречу летят. Цвет разбитой машины коричневый. Похоже, тот мужик, который матерился. Он нас сразу же после Дуванея на прямой обошел. Видать, торопились очень.
Случилось так, что в сентябре мы с женой вдвоем опять возвращались в Пермь той же дорогой. Удельные Дюванеи. Рынок. Свежие и малосольные огурцы, помидоры, тыквы, спелые яблоки, отварная картошка, рыба… И старушка на том же месте. Присаживаюсь на корточки перед импровизированным прилавком с горкой спелых яблок.
— Почем яблочки, — спрашиваю, ощущая непонятную дрожь в голосе.
— Два рубля за яблочко, — отвечает тихим ровным голосом. — Деньги небольшие, а яблоки свежие, спелые.
— Два месяца назад по рублю были.
— Так, два месяца назад и хлеб стоил восемь рублей, а ноне — десять. Возьми в дорогу, пригодятся.
— Чем же?
— Съешь, взбодришься, дорога добром ляжет.
— А может, и молодильные яблочки имеются? — Почему-то голос продолжает дрожать.
— Рано тебе еще молодиться-то. Ты об этом деле не думай. Живи и жену береги. Она твоя опора.
Спокойный голос, ни жестикуляции, ни подергиваний плечами, ни мимики на лице. Никаких эмоций по поводу моих намеков на прежнюю покупку яблок.
А про жену — опять «в десятку».

В годы перестройки и начинающихся реформ я, простой советский инженер, специалист по системам автоматики ракетных двигателей и жена-бухгалтер оказались не у дел. Подались в челноки, а я — невыездной. Пришлось ей одной гонять за ширпотребом по заграницам, а мне — «…поднять, поднести, перенести». На доходы от этой торговли и жила семья. Слава Богу, вскоре «новые русские» поняли, что бухгалтер — это не милашка с ногами от ушей, а специалист, гарантирующий процветание бизнеса. Жена устроилась главным бухгалтером в процветающую фирму, а я — вахтером туда же…
Яблоки не очень крупные, цветом от бело-желтого до оранжевого с розовыми и красными полосками по крутым бокам. Выглядят очень аппетитно. Протягиваю десять рублей, беру четыре яблока. Вместо сдачи получаю еще одно.
— Не надо. Нас двое… на этот раз, — возражаю с легким чувством смятения.
— Попутчика угостишь.
Какой попутчик? Ну да, Бог с ней, старой.
Жена уже в машине. Усаживаюсь за руль. Поехали! Съели по яблочку. Медленно и осторожно проезжаю злополучный перевал перед Бирском. Минули город.
Домчались до Бураево. Перед поворотом на Пермь съели еще по яблоку. Вкусные.
Повернули направо.
На остановке метрах в трехстах от перекрестка стоит старик и просит подвезти. Торможу. У нас с женой давнее правило — стариков, старушек и женщин с малыми детьми подвозим всегда и бесплатно.
Старик открывает заднюю дверь и просит подвезти… сына. Из павильончика выходит здоровенный детина лет тридцати и лезет в машину. Я пытаюсь возражать, отказать. Жена возмущается. Но верзила прочно обосновался на заднем сидении и сообщает, что ему нужно в Старобалтачево.
Ощущая себя разведенным лохом, трогаю. Поехали.
После долгого молчания, чтобы как-то разрядить обстановку, задаю попутчику обычные вопросы: кто, откуда, куда. Оказалось, он из Бураево, работает в райотделе милиции, в уголовке. Ценный кадр. Интересуюсь его связями в Верхних Татышлах. Дело в том, что тогда еще не было объездной дороги вокруг поселка и на куединскую дорогу приходилось выбираться через центр и переулками. После дождей преодолеть эти самые переулки удавалось только на буксире у трактора.
Поясняю, что знакомый тракторист в поселке — дар небесный.
Попутчик попросил ручку и бумагу. Что-то черкнул на листке и вернул мне.
Читаю: «Рифат, помоги». Опять разводит. Но выразить свои «сомнения» не успеваю. Проскочили Угузево и поднялись в гору за мостом. А на горе — гаишники.
Тормозят. Вроде не нарушал. Наверное, обычная проверка. К машине подходит сержант с автоматом. Велит идти к уазику, что стоит на взгорке. Выхожу из машины, зову с собой попутчика. Мент все же бураевский, их коллега, может, отмажет, если что. Ехать-то и ему надо.
Подхожу к милицейской машине. Документы берет капитан. Долго молча изучает, поглядывая на приближающегося попутчика. «Может, по-русски плохо читает», — думаю. Подошел попутчик, что-то спросил на башкирском. Капитан по-башкирски же ответил резко и коротко. Ответ тому, видимо, не понравился.
Верзила даже ниже ростом стал, как мне показалось. Но не стушевался, опять к капитану с вопросом. Тот после небольшой паузы процедил сквозь зубы пару слов. Попутчик медленно глубоко вздохнул, выгнув спину и засунув руки в карманы, слегка покивал и пару раз качнулся с пяток на носки. При этом посмотрел исподлобья на меня, перевел взгляд в сторону машины. Что-то его озаботило, или ответ гаишника не понравился. Напряженность повисла в воздухе.
«Чего тянут? Что выжидают? Денег хотят?» — подумалось обычное.
Гаишников шестеро. Многовато для обычного наряда на одном милицейском уазике, водитель которого почему-то сидит в машине. Не спуская глаз с капитана, заводит мотор. Одеты странно: одни в милицейские кителя, а на других только форменные кожанки поверх гражданских свитеров и пиджаков…
Тревога усилилась. Вопрос, откуда и куда едем, слышу как сквозь вату в ушах.
Отвечаю, заметив, что смотрит капитан не в документы, а на нашу машину. Еще вопрос от попутчика игнорирует, как мне показалось, намеренно. Сержант, что остался у машины, переместился к правой стороне, и дуло автомата оказалось на уровне стекла двери, за которой сидит жена. Каким-то шестым чувством схватываю, что форменных кожанок три и кителей тоже три. И на них попарно капитанские, сержантские погоны и одного рядового. Словно три комплекта обмундирования поделили на шестерых. Капитан оборачивается к попутчику и, как мне показалось, разводит руками, извини, дескать…
В голове что-то щелкнуло, словно около машины переломили сухую палку.
Словно воочию увидел, как сержант в куртке выволакивает из машины тело жены с простреленной головой. А этот в кителе поднимает пистолет к моей голове. Зазвенело в ушах, ноги налились свинцовой тяжестью…
В это время на спуске со стороны Угузево показалась машина. Фургон. Не то «Газель», не то иномарка. Капитан сует мне документы и, как выстрел, его короткое: «Езжай». Затем что-то кричит сержанту у нашей машины…
Я не помню, как оказался за рулем. Завожу и вмиг разгоняю авто до «сотни»…
Глянул назад — попутчик на своем месте. Когда успел?
Что на меня нашло, отходняк или расслабуха, не знаю. Не экономя на эпитетах, взялся выяснять, почему уголовка не любит гаишников, а те уголовку. И еще задал попутчику кучу вопросов, как сейчас понимаю, на «грани фола». Он молчал, глядя сквозь стекло на проносившиеся мимо башкирские поля. Я разошелся до того, что прямо спросил, что за фуфло он мне толкает, имея в виду записку Рифату. Где я буду искать этого Рифата в незнакомых мне Верхних Татышлах?
Не отвлекаясь от созерцания родной природы, попутчик четко произнес:
«Спросишь любого, покажут». Как-то вдруг сразу отпустило. Кто их разберет?
Может, это правильный мент, и его все уважают. А может, и не мент он вовсе.
Чтобы как-то разрядить обстановку, через плечо подаю попутчику оставшееся яблоко. Поглядываю в салонное зеркало: взял, поднес к лицу, вдыхая яблочный аромат, вертит в руках. В какие-то мгновения ловлю его взгляды… О чем-то думает, посматривая на нас.
Подъехали к Амурзино.
— Останови, — слышу сзади.
— Тебе же в Старобалтачево.
— Здесь сойду.
У перекрестка прижимаюсь к обочине, останавливаюсь. Попутчик открывает дверь, выбирается из машины и вдруг, наклонившись к салону, произносит:
— Не гаишники это были… И не менты.
Добавляет еще что-то, но из-за хлопка закрываемой двери не слышу что. Переспрашиваю у жены.
— Что-то про второе рождение и долгую жизнь. Не расслышала толком, — раздражено отвечает «опора семьи».
Оглядываюсь, не забыл ли чего попутчик? На сидении лежит старушкино яблоко.