Рассказы
Обнимашки
…ибо лучшее и худшее, что мне случилось, – этот ребёнок.
Худшее, потому что своего не родила. Сколько лет мне понадобилось, чтобы снова намыливаться как следует? Без отвращения к несуразности покроя, к пустоте внутри. Мыться я, в конце концов, наловчилась, но вот уговорить себя на что-нибудь кружевное – не вышло. Верхи, было, совсем решились, даже вывеску высмотрели, но низы заупрямились, да и прошагали мимо.
Лучшее, потому что вот тебе, отличнице – «грубая задержка психоречевого развития». Вот тебе, чистюле – справка о перинатальном контакте. Через одно объятие от меня – обнимала же она его, не могла не. Вот тебе, любительнице генеалогических зарослей – стук топоров, пенёк без пирожка.
Главное – не мозги. Главное – не мораль. Главное – не кровь.
Другое – главное.
Постучалась она осенью, невпопад: день рождения прошёл, до Нового года далеко.
Четыре строчки покаянного фольклора: молодость, ни работы, ни квартиры, лежала в больнице, не может себе простить, не может спокойно пройти мимо детской площадки (обходить надо, голубушка, – я, по крайней мере, обходила).
И то самое: встретимся, обсудим, будет ждать.
Ага, конечно. Подрощенный, привитый, к горшку ещё в доме ребёнка приучили. Из двух страниц диагнозов осталась одна. Логопед в восторге. Говорим и показываем, как Москва. Просто подарочный вариант.
Всё равно поехала. Уже в дверях выскочил, верещит: «Обнимашки, обнимашки!» Терпеть не могу обниматься и, конечно, обнимаю. Психолог на курсах, похоже, только это и знала: «Восемь объятий в день, усыновители, восемь объятий в день!»
Троллейбус старательно лязгал, старательно держался за свои верёвочки, ни разу не прибившись к неподвижному стаду сородичей. Но 22 рубля всё равно было многовато. Кондуктор думал так же, оставив у меня в ладони десятку вместо билета.
Толстое личико. Понятно, почему в профиле – профиль. Полосатая шапка-самовязка, я ему чуть такую же не купила. Губы потрескались – а, и у меня тоже.
Ни на чём не настаивает, на опеку не претендует. Увидеть – поговорить – обнять (что, теперь ещё и с этой?).
Ну, допустим. Родная тётя всё-таки. Можно в цирк, можно также в кафе.
Они с сестрой всегда были разными, пусть я не думаю. Когда малыш родился, у неё были выпускные экзамены в школе – сложные задания. Потом сестра умерла, она звонила в дом ребёнка, но ей…
Стоп. Какие экзамены? У нас августовский львёнок.
Ваш племянник родился?.. А откуда вам стало известно?.. А, нянечка, книга учёта – мой муж туда вообще гриновский город вписал.
Торопливо извиняется, встаёт, лицо морщится.
У меня тоже. Оказывается, очень обидно, что такого маленького никто не ищет и никто-никто, кроме меня, не хочет обнять.
Зелёный заяц
– Слава Богу, могу себе позволить. За 25 лет беспорочной службы. Никакой новой няни! Посижу пару дней, потом выходные, а там и ваша Родионовна вернётся.
Вот поколение. Я полночи ревела, когда пришлось на работу выйти. Начальница позвонила: или – или. Топтыгину всего пять месяцев было, его даже Топтыгиным ещё не звали. Хорошо, подруга посоветовала сразу везде видеонаблюдение установить – и на ноутбук. Есть минутка – переключаешься. Сколько раз в своё время пришлось звонить, выдёргивая обладательницу «солидных рекомендаций» то из ванной, то от телевизора.
Решено, решено. В офис отзвонилась не без злорадства. Вечно мои у меня отпрашиваются то на утренник, то на прививку. Сегодня сами крутитесь. У «железной Т.М.» тоже могут быть «семейные обстоятельства».
Я в дверь, сноха – уже в полупрыжке – за дверь: «Ой, спасибо, спасибо». Всегда пожалуйста. То есть не всегда, конечно. Ладно, сами разберёмся. В нарушение законов жанра успела и умыться, и кофе попить, даже почту проглядела. Но вот, наконец, и Топтыжка. Давай-ка, зайчик, переодеваться. Нашла футболку, которую я ему приносила. Сноха мои «попугаиные» подарки не жалует: «У нас же мальчик…» А я сыну всегда всё яркое покупала. Садик, конечно, был дорогой, хороший, онлайн трансляция каждого занятия. Но когда группы объединяли, в общей куче всё равно иначе было не разглядеть.
…Тёплый-тёплый, но и тяжёлый какой. Неваляшка-неговоряшка, мальчишка-молчишка. Сноха знай повторяет, что они все сейчас такие. Сын в его два с половиной звонил мне вовсю.
Погрела «завтрак космонавта»: банки-упаковки. Попробовала, не горячее ли – оказалось, пресная гадость. Но Топтыжка ест, не возражает. Возражать он начал потом, когда собрались на улицу. Комбинезону – нет, шапке – нет, ботинкам – да, но если на руки. На улице, тем не менее, развеселился. Ходит с какими-то веточками, приплясывает. Через 20 минут я тоже приплясывала, ноги в новых сапогах стыли невозможно. Вытерпела ещё столько же (если что, гуляли час, пусть и академический) и домой. «Домой» – значит, новый визг и новые «возражения». Как там назывался последний тренинг по манипуляциям в переговорах? А вы попробуйте, господа, с неговоряшкой.
Перемена декораций. Все умыты и обогреты, но переговоры продолжаются. Теперь участники не могут согласовать формат послеобеденного отдыха.
Для примера пытаемся убаюкать какую-нибудь зверушку. Звери разные – и домашние, и дикие, а расцветки все дикие. Кто их натащил… Не помогает. Лимонный бегемот летит под диван, сиреневая лягушка – на стол, зелёный заяц так и остаётся висеть где-то под потолком. Пульт, конечно, интереснее.
Ещё полчаса. Роняет пульт, заваливается. После тяжёлых оборонительных боёв… Теперь тихо-тихо отползаем. «Этот день Победы…», – передразнил телефон. Забыла выключить! Нет, не забыла. Просто никогда не приходилось. Няни, воспитательница, репетиторы – у них бы инстинкт сработал…
– Мам, сними зелёного зайца с боковой камеры, вас плохо видно.
В.Д.
Первое усилие – губ, букв, воображения – разлепить имя-отчество. Имя отдельно. И пока без отчества. Как будто дерево облетело. Ещё сложнее расслышать в этом имени биение нового отчества. А ведь в иных слышалось теперь, к тридцатнику, почти назойливо. «Вячеславовна» – ещё, вроде, ничего. «Вячеславович» – вообще против шерсти.
Ухаживал он так же, как вёл совещания. Щедро рассылаемая повестка обещала и тайну, и поиск, а на самом деле разгадка уже была в рукаве (и на флешке) у фокусника. Конечно, всё при нём. А он при жене.
Народная мудрость оказалась подозрительно сговорчивой, легко находя рифму к любому решению. Жена, не стена, одна сатана, должна, не должна.
Не удержалась, полезла искать фотографию. От таких неухоженных как раз и не уходят. С другой стороны, главное, что ни Вячеславовича, ни Вячеславовны.
После медляка на последнем корпоративе «процедура согласования» считалась, по-видимому, пройденной, и сегодня в обед надлежало ждать в вестибюле – едем в филиал. Часа четыре в одну сторону. Значит, с ночёвкой.
Была же какая-то молитва «о вразумлении». Только никто меня в ней не помянет, родителям я так ничего и не рассказала.
Замаскировалась у банкомата, всё равно зеркальный шкаф регистрирует и входящих, и исходящих.
Наши, отдельские. Соседи справа. Соседи сверху. Незнакомое лицо.
Нет, знакомое.
– Вячик, я подъехала к тебе в офис…
Вячик? Вячик-мячик. Этот точно не утонет.
Выскочила через другую дверь, мимо самого Вячеславдмитрича, на боковую лестницу. Хохот бил, складывал пополам; просветлял и вразумлял.
Никогда-никогда не будешь ты – даже если случится сегодня то самое «ты» – не будешь ты для меня «Вячиком». Для этого надо было медляки танцевать, когда ни офиса ещё не было, ни совещаний, а, может быть, даже и флешек.
И работу я найду. Опыт есть.
Набоковский рубль
Любовь началась с точки. Первого Набокова мне купила мама, «никогда о таком не слышавшая». Мы толкались на книжном развале, уходить с пустыми руками было совсем грустно, и ей пришлось согласиться на «самую маленькую» – действительно, в пол-ладони.
Открыла одноимённое с книжечкой стихотворение: «Как я люблю тебя. Есть в этом/ вечернем воздухе…» Там, где большинство вколотили бы восклицательный знак, у Набокова точка. Которая меняет не только скорость течения, но и весь пробегающий пейзаж.
Следующий год прошёл в геральдических цветах северо-запада – жемчужно-сером, бледно-зелёном. Любовь не первая и вполне счастливая, если бы предисловие не обещало мне каких-то особенных даров и подвигов Набокова-прозаика. В библиотеке встретилась только «Машенька», и именно она – не набоковская, моя собственная – кивнёт мне в июне 98-го: «Вон сколько Набокова»…
На середине прогулки мы с Машей традиционно паслись в центральном книжном. Не покупать, куда уж – листать, нюхать, разглаживать. Тут строчка, тут абзац. Но Набоков в руки не шёл. Разноцветные и разновеликие столбики стояли на полу по ту сторону прилавка. Московско-харьковский шеститомник в крапчатых суперах. Тот, где том «Дара» отпечатан в типографии на ул. Чернышевского – В.В. бы обязательно оценил.
Чтобы заметить книги, надо было, как Маша, наклониться над канцелярской мелочью в витрине, а чтобы забрать – мелочи было мало, 16 рублей за том. Мне тоже позавчера 16, и рифма решает дело. После экстренного совещания едем по домам: подруга обедать, а я за деньгами. Потому что в этот раз деньги у меня были. Первый гонорар (четыре десятки за проданные абитуре сочинения) плюс пятьдесят юбилейных плюс 10 обеденных. Как раз сто – 96 на книги, два на обратную дорогу и даже сдача.
Час спустя переминаюсь в коротенькой очереди. Наконец отдаю деньги, и тут выясняется, что стихи, «КДВ», «Защита» – это по 16, а «Приглашение» и дальше – уже 18. Итого 102. Ещё рубль обнаруживается в кармане, но больше даже искать негде. Карман один и один том придётся оставить. Сейчас, видимо, пожертвовала бы как раз «Приглашением» – единственный не истрёпанный за 20 лет супер что-нибудь да значит. Но тогда всё обещало «и тайну и усладу».
Несколько минут очередь терпит. Потом мужчина за мной – глаз на него, конечно, я не подниму, запомню только движение руки – протягивает продавщице рубль.
Обнимаю добычу и домой. Пешком. Не будешь же просить ещё и на автобус. Достаточно далеко после такого дня, достаточно близко после такой удачи. Когда появится ДубльГис, я не поленюсь измерить многосуставчатый маршрут – 4,88 км. Для ловца бабочек не расстояние.
Рубль, несомненно, надо вернуть. На других берегах, в просторном всесоюзном детстве отец однажды погнал меня в темнеющий двор отдавать две копейки, «занятые» победителями казаками у побежденных разбойников. Только кому вернуть? Я честно сыплю монеты в церковные ящики, в руки бабулек, растерявшихся на кассе. Честно протягиваю ладонь каждому новому племени, протёртому и выплюнутому школой на университетскую скамью. Этот рубль опять выкатывается на свет, пройдя «между двумя идеально чёрными вечностями».
Опубликовано в Бельские просторы №3, 2020
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!