Весна в сибирской тайге протекает в пять чётких этапов: снежная, пёстрая, голая, зелёная и предлетье. Каждый из них прекрасен по-своему, я же хочу рассказать о «первоцветном» периоде, который в «официальной» фенологии заповедника «Столбы» длится с 27 апреля по 22 мая. Лес в это время дивно прозрачен (почки лиственных деревьев и кустарников только проклёвываются, потому весна называется голой), но земля успела прогреться и радует первоцветами. Птицы поют, бабочки порхают, жужжат шмели, носятся бурундуки, воздух благоухает!
Уже появились таёжные клещи, но разве они отпугнут настоящего натуралиста?! Никогда! Он заранее поставит прививки и насладится всеми красотами пробуждающейся тайги.
Лес один для всех, однако каждый любитель природы видит его по-своему, и нет конца описаниям его воплощений. Предлагаю совершить пять прогулок в голую весну 2017 года, отмеченную редким явлением — снеголомом, пройти весь период до первого дня зелёной весны, чтобы в этот же день, поднявшись из долины к центральным скалам, встретиться снова с первым днём голой весны.
После ночного урагана
30.04.2017. Несколько дней стояла палящая жара, а за ночь шквальный ветер всё изменил. Тайга притихла под мокрым небом, приходит в себя после первого солнечного удара и урагана.
Иду по лесной тропинке вдоль Лалетины, пытаюсь уловить аромат ранней весны, но нет никакого особенного аромата, это воздух так густо напоён влагой, что, кажется, не дышишь, а пьёшь. Или… поёшь? Душа, открытая чуду, поёт, потому что всё вокруг, несмотря на бесцветное небо, приятно глазам и чувствам.
Над тёмной землёй танцуют на месте, взявшись за руки, балеринки в кисейных пачках — зеленеет полупрозрачный ковёр ветреницы алтайской, она в полной своей поре. Моросит полусонный дождь, и ветреницы свернули лепестки в кулончики, поникшие в ожидании солнца. Стоит распогодиться, и навстречу лучам доверчиво раскроются белые звёздочки с пушистыми шариками-сердечками.
Тут и там среди ветрениц матово желтеют немногочисленные пока примулы и хохлатки, едва заметен синеватый крап первых медуниц.
Зато по берегам Лалетины, не опасаясь дождя, распахнулись яркожёлтые венчики приземистых калужниц, ранних, в эту пору ещё мелковатых, лаково светятся среди бурых кочек у тёмной воды под путаницей черёмуховых ветвей. Калужница болотная — красивейшая спутница горных ручьёв. Едва появившись, спешит она расцвести, надолго украсить речку, ведь у неё в запасе множество бутонов и сочной зелени.
Зелени на лесном опаде негусто, лишь вокруг прошлогодних стеблей крапивы бурное оживление — пробиваются щётками жгучие всходы. Лиственные деревья и кустарники, особенно на фоне неба, и вовсе как нарисованные графитовым карандашом.
Хребты заметно оттаяли, но в логах снега ещё с избытком. Плотно лежит, похожий на белоснежный бисквит с прослойками зимнего сора из чёрной трухи, чешуек, блёклых игл, битых веточек.
После перевала я свернула с большой дороги на лесную тропинку к Царской Калитке. Прошла пояс смешанного леса, поднялась в темнохвой. Здесь, в царстве пихт, сосен, кедров и пока ещё голых лиственниц, морось, как по волшебству, сменилась снегом, редким, мокрым, неторопливым. Будто снежинки не в воздухе падали, а оседали в воде, растворяясь бесследно.
Сама Калитка прикрыта мшистым одеялом, присыпанным прошлогодней хвоей,— в ожидании лета дремлют древние камни, спрятанные среди вековых деревьев. Потаённое место, тихое, умиротворённое, хотя расположено совсем недалеко от центральных скал и хоженых троп.
Медитативную тишину нарушила бойкая кедровка. Уселась на верхушку высоченной пихты и, невзирая на осадки, как давай распеваться! Да с вывертами, будто голосовые связки взялась упражнять.
Посвистывала и повизгивала, потрескивала, пощёлкивала и клекотала, а когда угомонилась, снег прекратился. Отовсюду послышались голоса мелких пичуг.
Откуда ни возьмись, выпорхнул поползень, подхватил семечко из насыпанного мною угощения, перелетел на сосну, устроился на стволе вниз головой и начал добывать зёрнышко. Расклевал, за новым отправился.
Ночной ураган обновил в тайге воздух и повалил ослабленные деревья. Ниже Калитки через тропинку рухнула дородная, в два обхвата, сосна. Ствол раскололся от падения, обнажив прогнившую сердцевину, развалились на поленья толстые, как щупальца гигантского спрута, изогнутые ветки. Тут же, среди ворохов хвои, полегла вывернутая с корнем красавица-берёза, которой стоять бы ещё да стоять — росла, на беду, по ходу падения. Но так уж в тайге устроено: лесина валится, и вокруг не только щепки летят. Однако нет грусти в этой картине, лишь изумление и восхищение мощью лесных великанов. Нет грусти, потому что из-под снега появляется перезимовавшая трава, такая же яркая и густая, как лапы пихтовые. Сейчас их зелёный цвет в тон травы попадает настолько, что издали трава кажется продолжением этих лап. Так и в жизни: одно незаметно подхватывает другое, не даёт оборваться, пропасть.
Обходя упавшие деревья, обратила внимание на долговязый сосновый пень: давно стоит, понемногу ветшает. На нём в метре от земли выросла диковина: огромный, как блинная сковорода, слоистый гриб.
Угольно-чёрный, блестящий, с широкой киноварно-красной оторочкой, подогнут оранжевой выпуклой кромкой. Испод гриба трубчатый, цвета топлёного молока. По-научному гриб этот называется трутовик окаймлённый. Он наряден настолько, что кажется сказочным.
Среди снега, мха и травы пробиваются к свету новорождённые «ёршики» хвойных.
Снеголом
03.05.2017. И вновь несколько дней дневная температура держалась выше двадцати градусов, а сегодня ночь напролёт сыпал лохматый снег, такой обильный, что, выглянув утром в окно, не верилось глазам: земля потонула в белом.
Вхожу в лес, как в зимнюю сказку, да только не сказка это, а испытание ранней весны. На каждой ветке, согнутой в дугу, словно не снег лежит, а многопудовый… так и хочется сказать — саван. Однако красиво необыкновенно!
У центрального входа в заповедник с лестницы открывается грандиозная картина. Лес настолько плотно укутан снегом, что, кажется, можно идти по веткам, кронам, макушкам за горизонт и даже потрогать небо. Оно, тяжёлое, сероватое, мокрое, навалилось и, похоже, вот-вот раздавит фарфоровый ажур белого панциря. Среди разлохмаченных сосен вниз по склонам стекают крутыми волнами гребни, метёлки, хвосты, веера берёзовых веток, плотно затканных снегом.
В прошлом году, на 9 Мая, когда большинство берёз успели выпустить листья, выпал такой же влажный, густой снег, переломал множество сосен, согнул высокие берёзы широкими арками до самой земли.
Лес напоминал сюрреалистический пейзаж: ещё вчера стройный, радостно зеленеющий, за одну ночь он превратился в стаю огромных окостеневших чаек, запутавшихся в белых сетях, стекающих с неба, распластанных по земле. Не все берёзы свесили головы, многие были повалены с корнем, хотя были и неповреждённые. Так и не смогли оправиться согбенные берёзы, всё лето зеленели диковинными мостами между жизнью и смертью. Говорят, подобное не случалось лет пятьдесят, а тут повторилось второй год кряду. Нынешний снеголом оказался не столь беспощадным, чуть раньше нагрянул, на пухлые почки — не листики, и многие деревья убереглись.
Однако тут же, вдоль лестницы, из снежно-черёмуховых снопов любопытно выглядывают усыпанные ледяными хрусталиками розетки жёлто-зелёных листьев с кистями плотных соцветий. Им снегопад нипочём — ни следа обморожения! С чёрных веток, щедро унизанных только-только проклюнувшейся жаждой цветения, бахромой свисают широкие ленты мокрого снега — удивительное сочетание несочетаемого. Смотришь и не знаешь, чему верить: плохо всё это, а может быть, хорошо? У природы свои причуды, мы можем лишь наблюдать, изучать, удивляться и радоваться гению её возрождения.
Кружат в тусклом небе два коршуна, кричат переливчато. Кого высматривают они среди снежной пустыни? Ни белки не встретилось мне по дороге к скалам, ни бурундучка, все попрятались в домики, пережидают свалившуюся лихоманку.
Лишь хлопочут синички, поползни и прилетевшие с юга зяблики подкрепляются у придорожных кормушек. На одной из них столовалась пара крякв — нарядный селезень и коричневая уточка.
Тропинки нынче непроходимы: завалены снегом и вывороченными деревьями. Но чем ближе к скалам, тем реже встречаются разрушения: весна в полной мере до перевала не добралась, и после притока Второй Поперечной не видно следов снеголома — обычная зима.
Необычайно яркий среди снегов, вылетел из лесу дятел, вверх-вниз махая крыльями, как большая пёстрая бабочка; волнообразно ныряя, «доплыл» до высокой берёзы, мягко «пристволился», ненадолго застыл великолепным изваянием и отправился в поход вокруг ствола, как по винтовой лестнице, забираясь всё выше.
Вдоль дороги, а правильнее сказать, вдоль натоптанной колеи, стоят дородные, высотой в человеческий рост, крутобокие снежные бабы: глаза-шишки, улыбки из веточек, вместо морковок — задорные сучки! Каждое языческое изваяние посредством особенностей лепных форм и веточно-хвойного антуража воплощает деятельное вдохновение коллективов народных скульпторов, потому что скатать такие впечатляющие шары возможно и порознь, но водрузить трёхэтажную фигуру в одиночку вряд ли получится. Как хороши эти «майские» духи зимы! Словно сошли с новогодних открыток в стиле модерн: вот она, классика жанра в современной импровизации!
Цветущие берега
07.05.2017. Поздний снегопад, причинивший столько вреда берёзам и соснам, оказался для леса настоящим парником, укрывшим всходы на период похолодания. Не прошло и недели со злопамятной ночи, превратившей весенний лес в зимний сон, как весна с лихвой отыграла позиции: выпавший снег растаял, напитал землю водой, и травы кинулись в рост.
Лес всякий день украшается, цветов прибывает по склонам, до перевалов, и мы, если хотим порадоваться весенним краскам, звукам и запахам, должны поспешить, потому что наша весна стремительна, как сейчас речка Лалетина. Вроде ещё вчера всё было белым-бело, не успеешь оглянуться (и куда это снег пропал?!), как на буром ковре появляются, сменяя друг друга, цветочные пятна, потом растворяются, поглощаясь, словно в ускоренной съёмке, сплошной зеленью лета.
Раньше всех появляются ветреницы, но белая волна уже схлынула и откатила в тень, теперь в долине царствуют жёлтые. Стоило стаять последнему снегу, как во множестве появились салатовые розетки примул с фонтанчиками лимонного цвета. Это первоцвет весенний, по одной из легенд — ключ, открывающий лето. В самом деле, соцветия, неизменно склонённые на одну сторону, свисают с воскового стебелька, будто связка ключей. Лесная подстилка словно обрызгана лютиками (лютик однолистный). Колышутся от малейшего ветерка колпачки хохлатки (хохлатка крупноприцветниковая). Неброски, но очень милы лесные анютины глазки (фиалка одноцветковая). Над глинистыми пятачками и откосами поднимаются на чешуйчатых стебельках астрочки мать-и-мачехи. Жёлтое обилие представлено гаммой от пастели и акварели до насыщенных красок «из баночки» гуаши с добавлением мёда для пущей яркости — у воды сияет калужница!
Проследив за полётом крупного шмеля, обращаю внимание на очаровательную мини-палитру в синих тонах, от розовато-бордового до роскошной гаммы лавандовых оттенков,— расцвела медуница!
Медуница мягчайшая — такое чарующее у этого цветка научное название. Мягчайшая, потому что листья её опушённые, потрогаешь — бархатно-шелковистые. Именно медуницу в весеннем саду выбрал рыжий лобастый шмель с седоватым брюшком (шмель городской). Придерживая цепкими лапками нежные лепестки, балансируя узкими крыльями, шмель собрал нектар с каждого венчика и отправился дальше, снова выбрав среди жёлтого поля розово-синий цветок.
Стоило присмотреться, как медуница «показалась» повсюду, а вместе с ней и синеватые кисточки другой хохлатки, приенисейской.
Она мельче жёлтой сестрицы, встречается реже, и хотя держится значительно скромнее на цветочном ковре, этот цветок достоин особенного внимания. Хохлатка приенисейская — наш эндемичный вид (то есть произрастает на ограниченной территории) и занесёна в Красную книгу Красноярского края.
Ежедневно дует сильнейший ветер, почти ураган; быть может, потому бабочки, несмотря на летнее тепло, не летают, поджидая затишья. С неба сыплются короткие трели чёрного коршуна. Пытаюсь его разглядеть, но он поднялся так высоко, что почти неразличим, зато в прозрачной голубизне купаются гибкие кроны уцелевших берёз, плещутся в волнах шумливого воздуха: густые сети белоснежных в основании веток окутаны золотистыми облаками. Берёзы цветут!
Листья ещё не показались, но зыблются на ветру гибкие, словно живые, серёжки, и кажется, это солнечные лучи запутались в ветках, переплелись, искрошились в пыль и теперь мельчайшими зеркалами отражают дневное светило.
Снеголом переломал много берёз, пострадавших с прошлого года, остались от них высоченные обрубки — необычные пни. Меньше в лесу белеет арок и дуг, создающих непривычную, тревожную графику: не растут такие берёзы — на коленях рыдают. Но лесная жизнь продолжается.
Лалетина шибко довольна: пополнились её берега, ушли под воду прибрежные травы, водорослями струятся. Воды так много, что речке удалось раскинуть дополнительные рукава. А как довольна окрепшая калужница — сегодня самый нарядный в долине цветок!
Издалека видны приторно-жёлтые корзинки — каждая как на подбор, изумительно хороши среди атласной зелени, настолько насыщенного цвета, что в тени листья приобретают изумрудно-чернильный отлив.
Можно писать картину с любого семейства калужницы: у бегущей воды и в воде, возле камней, среди кочек и замшелых брёвен, вывороченных корней и полуутопленных веток. Комары-пискуны ещё не мешают — не народились. Самое благодатное для пленэра время у лесной реки: тут и водопады, и стремнины, и заводи! Горная трясогузка (птичка с жёлтым брюшком), качая хвостиком, семенит по мшистой коряге, на ходу ловит мошек.
Думая о прекрасных холстах, я вышла полюбоваться на воду с моста у начала экологической тропы. Бежит река, подтопив берега, земли не видать. Стволы ив с оливковыми побегами образовали над руслом романтическую арку, из-под которой во всей красе нарисовался… селезень в брачном наряде! Голова и шея горят тёмно-зелёным отливом, белоснежный воротничок, жёлтый клюв, рыже-коричневая грудь, сине-фиолетовые зеркальца крыльев очёркнуты белым. Неспешно скользит по воде, аккуратно оплывает шиверки, излучины, огибает упавшие ветки. Появился из тальниковых зарослей как гимн восходящей весны!
Таёжные голиафы. Весеннее изобилие
11.05.2017. Всякий день в тайге чудеса обновления. Теперь впечатляет дягиль. Напористо вспахивают берега его богатырские побеги, каждый стебель несёт упаковку будущих листьев, настолько грандиозную, что «молочные всходы» соизмеримы с десятилитровым ведром! Дягиль — очень быстрорастущая трава, день и ночь его корни качают насосом из влажной земли воду. За лето отборным гигантам с ажурными шарами размером с баскетбольный мячик предстоит вытянуться намного выше человеческого роста: два с половиной метра для них — не предел.
Параллельно изумляет статуарностью форм новорождённая чемерица. Её туго скрученные листья протыкают лесную подстилку, как утолщённые наконечники пик. Глядя на них, вспоминаешь зубы дракона, которые сеял аргонавт Ясон,— именно так эти всходы и должны были бы выглядеть. Зубы дракона от чемерицы словно выточены из нефрита и, наряду с молодым дягилем, на тёмной, очень влажной в это время земле заметны издалека.
Значительно скромнее на фоне поразительных голиафов выглядит поросль лопухов, крапив, ясноток, манжеток, репешков, борцов, дельфиниумов и других трав — все и не перечислишь. Однако любое растение, даже банальный пырей, достойно удивления и описания, любое необычно и красиво по-своему.
Сумасшедший ветер принёс тепло и успокоился, и сразу появились разные насекомые. На цветочных полянах множество пчёл, эффектных журчалок, увесистые шмелихи сгибают до земли нежные первоцветы.
Да-да, именно шмелихи! Только шмелихи зимуют, чтобы возродить род. Им сейчас предстоит по-быстрому подкормиться, устроить гнездо и вывести рабочих шмелей, некрупных и дружелюбных, они и будут трудиться на цветах до конца лета.
Мириады рыжих лесных муравьёв снуют по лесной подстилке, бегут пауки-охотники. В воздухе мельтешат мошки, которые могут заинтересоваться блеском наших глаз, но отогнать их несложно, достаточно отмахнуться. Комары-толкунчики — не кровопийцы, а слепням и мокрецу ещё не срок. Таёжные клещи — на тропе войны.
Бабочки, как всегда, восхитительны.
Тайга благоухает травами и цветами, наполняется звуками и даже вкусами! У лиственниц наросла нежная хвоя, чуть кисловатая: попробовать, пока хвоинки не загрубели,— как причаститься летней тайге.
Вдоль тропинки между хребтом и речкой, заросшей черёмухой, ивой, вербой, свидиной и смородиной, изобилие калужниц, хохлаток, лютиков, медуниц, фиалок — жёлтое и синее на зелёном.
Первые ключики первоцвета в районе Чёртова пальца уже скрылись под землёй. Но ближе к скалам центральной группы этот полупрозрачный цветок, словно родившийся из весеннего льда и солнца, будет встречаться до середины лета.
Ветреница, что первая украсила белоснежными звёздочками голую подстилку, на солнечных лужках Лалетины отцвела, но радует свежестью в тени. Ещё месяца полтора будут просыпаться Саяны, а на «Столбах» подснежники-эфемеры (цветы с коротким циклом развития) в укромных логах отцветут через пару недель.
Под легчайшим солнечным ветром качаются венчики первых цветов, над ними ныряют, взмывают, танцуют в одиночку и парами бабочки: лимонницы, пёстрые крапивницы, траурницы со светлой оборкой! Всех нарядней павлиний глаз, и как чудесно, что именно эта бабочка позволяет собою налюбоваться — любит сидеть, раскрыв крылышки, на прогретой земле, камнях и брёвнах.
Один павлиний глаз выбрал для солнечных ванн роскошное перо перезимовавшего страусника и долго на нём отдыхал, похожий на изысканную драгоценность, выложенную на тёмно-замшевой драпировке. Прекрасное на прекрасном… Смотришь и забываешь дышать: папоротник с рассыпчатыми кудрями своей красотой под стать мимолётному гостю.
Вылетели первые белянки-капустницы. Ни одна не хочет остановиться! Неугомонные особы — мечутся кругами, зигзагами невысоко над землёй. Но к одной белянке, облюбовавшей лютик, удалось подобраться и хорошенько в профиль её рассмотреть: нижние крылышки цвета светлого воска, металлом сверкают булавы на тонких усиках, тельце и ножки слегка присыпаны голубоватой пудрой,— облик неброский и элегантный.
Порхают стайками мотыльки. Самые нарядные — ярко-голубые.
Как жаль, что они не размером с траурницу, вот была бы красота небесная — не земная! Но и маленькие они довольно прелестны.
Надо ли говорить, что весь этот праздник непрерывно озвучен птичьими трелями?!
Не спеша продвигаюсь по тропинке, на каждом шагу что-то окликает: хочется всё увидеть и наглядеться; вслушаться, различить и запомнить; надышаться, пропитаться весной, её прелестью!
Вот сбоку, с тёплого корня, юркнул, деликатно шурша, под прошлогодние листья маленький дракончик (ящерица прыткая) самого весеннего цвета — салатового. Узкая спинка прострочена тёмным пунктиром, вьётся по склону вверх среди соломы, травы и камушков.
Наконец добралась до Чёртова пальца, остановилась и любуюсь скалой под синим небом с перистыми облаками. И здесь поджидал сюрприз: на вершине скалы отдыхал чёрный коршун. Завидев меня, расправил огромные крылья (размах — полтора метра), взлетел и, развернувшись без единого взмаха, исчез за косогором.
В районе лесостепи эту птицу обычно наблюдаешь как маленький парящий силуэт. В то же время чёрные коршуны — обычные обитатели Красноярска, особенно на окраинах, где их можно увидеть довольно близко; но встреча в первозданной природе неизменно настраивает на лирический лад.
Между тем над Чёртовым пальцем проплывало тончайшее облако.
Словно зацепившись о пышные сосны хребта, оно собралось в мелкие складки. И кремовая скала, подкрашенная ржавчиной накипных лишайников, сизоватой зеленью степных трав на полках, зарослями кустарников по щелям, тоже казалась как бы присобранной неровностями, их тенями и полутенями. Соприкасаясь, скала и небо словно перетекали, продолжая фактурой друг друга, и на мгновение мне показалось — это не коршун, это я увидела себя с утёса: маленькая цветная фигурка на ниточке-тропке в долине таёжной реки, усыпанной бисером весенних цветов.
Берёзы в тайге без листвы, но окутаны дымчатой зеленью. По пути встретилась рухнувшая со склона зрелая берёза. Лохматым земляным блином выворочен огромный корень, широкая крона легла на тропу — продолжают падать живые деревья, повреждённые майским снеголомом.
Ветви берёзы унизаны пушистыми золотыми мужскими серёжками, а над ними, из почек повыше, тянутся к солнцу миниатюрные тёмно-зелёные женские. Каждая бережно, как створками раковины, обёрнута парой смолистых листочков с лёгким дегтярным запахом.
А как пахнут цветы?
Медуница — нет, мёдом как раз не пахнет: травяной запах. Ощутимо благоухает жёлтая хохлатка: благородный, чётко выраженный аромат.
Запах ветреницы настолько тонок и свеж, что кажется, пахнет она снегом, пропитанным тёплым воздухом и… желанием лета!
Дыхание тайги сейчас создают почки и смолы, растущие травы.
Вот-вот зацветёт черёмуха, и долина Лалетины превратится в ароматный шлейф, особенно восхитительный в сумерках.
Неожиданно моё внимание привлекает карминная бусина, резво перетекающая по веткам таволожника. Божья коровка! Крупная, лаковая — коровка семиточечная: на каждом крылышке по три точки и одна над головой,— эта коровка носилась по веточкам как заводная, искала поживу, но тлей на таволожнике не обнаружила и улетела.
Таволожник — местное название красивейшего кустарника спиреи. Он только-только раскрывает почки, среди листьев которых притаилась будущая кипень душистых соцветий.
По кустам таволожника тянется белёсая… проволока? Откуда ей взяться? Пригляделась — это стебли княжика, таёжной лианы удивительной красоты. Из суставов веточек уже показались стрелки будущих побегов с зародышами бутонов прекрасных ниспадающих цветов, летом их лепестки будут колыхаться от малейшего ветра.
Прошла ещё несколько шагов: на тропе лежит крупный сухой опёнок, чёрный, крепкий, чуть поросший красивым лишайником пармелией, похожим на ягель (олений мох). Скорее всего, опёнок заготовила белка, укрепила в развилке берёзовых веток, да не съела.
При ударе берёзы о землю гриб выпал из укрепа и теперь, никому не нужный, валяется — вокруг вдоволь сочных кормов. Интересно, сколько хранятся подобные запасы на деревьях?
Чем дальше в лес, тем чаще на солнечных склонах, среди сосен, берёз и таволожника, встречаются глянцевито-бордовые побеги марьина корня с пышными фестонами красно-зелёных, ещё не развёрнутых листьев, в которых прячутся плотные шарики тёмно-изумрудных бутонов. Пион уклоняющийся — один из самых ароматных и заметных таёжных цветов, диаметр чашечки достигает десяти сантиметров, и скоро можно будет любоваться этим благоуханным чудом.
В конце лесной тропинки, неподалёку от выхода на экологическую тропу, вновь встретился высоченный завал: упала огромная осина с блестящим оливковым стволом. На ней ни единого листа, серые ветки унизаны крупными чешуйчато-пятнистыми почками на гофрированных шейках. В каждой почке, как в колчане со стрелами, упакованы зачатки скрученных листьев, проложенных шелковистыми нитями. С веток обильно свисают мягчайшие серебристо-красноватые мужские серёжки.
Для продолжения пути пришлось обойти дерево, спуститься почти к воде, пробираясь между прошлогодними кочками, украшенными «ёжиками» свежей осоки. Тут-то и притаилась небольшая куртинка крошечных жёлто-зелёных лилий размером с ноготок. Гусиный лук — остролистная травка ростом с ладошку, усыпанная кулончиками бутонов и звёздочками цветов. Я словно попала в сад лесных эльфов, настолько очаровательны эти лилии!
Оглянулась… Не уйти с лалетинских берегов! Торчат из влажных мхов и прошлогоднего мусора стерженьки (размером аккурат со стержень авторучки) хвоща полевого в ювелирных браслетиках будущих «иголок». Выглядят как не от мира сего: какие-то техногенные травки, взращённые по математическим технологиям,— хоть линейкой и транспортиром их измеряй!
Наконец добираюсь до экологической тропы. На мостике над Лалетиной гибкая девушка медленно выполняет плавные упражнения цигун — окатывает себя волнами энергии неба, солнца, реки, земли, деревьев и трав. Глядя на это гармоничное зрелище, веришь, что человек задуман как венец природы и всесторонне одарён изначально.
«Небесные ворота щедро открыты для раздачи подаяний, и нет на пути к ним толпы» (Чжэн-Дао-ке).
На обратном пути, чтобы вернуться домой засветло (!), я наблюдала исключительно животных. Большинство встреч с ними случается именно на экологической тропе восточного склона. Здесь развешано множество кормушек, круглый год привлекающих обитателей заповедника. Если идти потихонечку, внимательно вслушиваться и вглядываться, можно заметить многих животных.
Вот кто-то тёмный, с кошку размером, метнулся от кормушки через деревянный настил, ловко, в один прыжок, прыгнул на дерево, спрятался за ствол и выглядывает. Мордочка светленькая, сам тёмный, как и его пушистый хвост. Соболёк! Не так часто удаётся с ним встретиться и понаблюдать. Очень любопытным оказался зверёк: преспокойно улёгся в развилке огромной, в два обхвата, сосны, по асфальтовой дороге люди идут, громко разговаривают — ему хоть бы что! Со мной в прятки играет, как домашний котик: опустит мордочку — не видно его совсем, сливается с корой, поднимет — глазки блестят, ушки торчат. Но на дереве, если заранее не подметить, ни за что его не увидишь, настолько он сливается с сосновой корой.
Прошла метров сто: по склону гуляет парочка рябчиков. Петушок покрупнее, попестрее, с выраженным хохолком, увидел людей (нас собралось наблюдать четыре человека, я заранее подала знак, чтобы они приближались молча), забрался на валежину, контролирует обстановку, а курочка продолжает кормиться, что-то собирает с подстилки, видимо, насекомых или какие ростки. Мы стоим тихо, до рябчиков метров десять, они не боятся, не улетают, их можно фотографировать. Петушок так и охранял свою курочку, на еду не отвлекался; она отошла, он за ней отправился. Интересно, что рябчики — моногамные птицы, в отличие от домашних кур.
У одной из кормушек трудилась белка, крупная, чёрная, с пушистыми кисточками на ушках, в посеребрённой накидке — остатки зимней шубки. Кормушка была полна кедровых орешков, белка собирала их в рот, размашисто бежала на склон, закапывала в землю добычу, была очень занята, спешила, пока угощение не обнаружили другие ценители таёжного деликатеса.
Деревянные мостки экологической тропы возвышаются над левым берегом Лалетины, с них очень удобно любоваться извилистой речкой, слушать музыку лесной воды. Но что это плещется между завалами?
Кряква купается! Лалетина — не Енисей, даже утке нырнуть в неё невозможно. Так уточка отыскала поглубже проточную заводь — и давай плескаться, крыльями трепыхать; мелкие птицы в воде похоже купаются. Только кряква дополнительно останавливается, клювом воду набирает, на спину попрыскивает, «натирает» ею перья, вновь трепыхается — брызги так и летят! Накупалась, выбралась на мелководье — ну трясти крыльями, охорашиваться клювом, хвостом из стороны в сторону водить. Потом спустилась на воду и долго, плавая, сушила хвост, растянув его веером.
Подхожу к «Лесному театру имени Михи Тайгиша», уже поздно, солнце скрылось за холмами, ни одного туриста вокруг, ларёк с продовольствием давно закрыт, а на «заднем дворе» бок о бок разгуливают, как близнецы-братья, три довольных селезня кряквы. То в речку зайдут, поплавают, то по бережку ходят, пасутся. Видно, что утки здесь прижились. Под настилом достаточно места для укрытия, туристов всякий день много, все рады с утками поделиться, никто их не гоняет. Курорт! Утки почти ручные, очень украшают популярную площадку.
На переходе деревянной тропы через асфальт носились, играли в догонялки два бурундука-сеголетка с неопушёнными хвостами.
А неподалёку взрослый бурундук, сидя на ветке черёмухи, раздувая животик, мелодично попискивал: «Брун, брун, брун…»
И точно: всю ночь, до утра, шёл дождь,— бурундуки перед дождём поют свою песенку.
Черёмуховая симфония зелёной весны
23.05.2017. Лес потерял прозрачность, позеленел. В погожий день берёзовые пряди так густо переплетаются с солнечными лучами, что кажутся прозрачными, золотистыми, весёлыми — купаются, играют с уветливым ветром, танцуют вокруг белоснежных стволов.
Столбик термометра вновь подскочил до тридцати градусов: мягкий порыв упругого ветра — и… взмыла черёмуховая волна, окатила травы чешуйками лепестков, и затрепетали в её шлейфе, закружились лесными эльфами бабочки! Мимолётная феерия…
Облетают пока единичные черёмухи, первыми расцветшие на солнцепёке, самые сильные, привольно-раскидистые.
Сочная молодь дягиля заполонила берега. Иные побеги успели вымахать выше метра, раскинулись шатрами отборных листьев, гонят из-под земли новую поросль. Другие травы тоже растут, стараются.
На большой поляне у центральной лестницы желтеют крупные, как одуванчики, цветы мать-и-мачехи — в иных местах она давно отцвела, а здесь только проснулась. Всюду ёжатся заросли весенней крапивы, бойко напирают на прошлогодние сухопарые стебли, ещё немного — и они, подкошенные, упадут, а пока пугалами топорщатся.
Вдоль центральной дороги среди трав синеют разводья медуницы (исчезли розовые и фиолетовые оттенки из её соцветий), щедро набрызгано лютиков, фиалок, жёлтых хохлаток — сиреневых уже не видать. В тени восточных склонов на тёмной подстилке светятся нежные ключики-первоцветы.
По асфальту дороги поползли великолепные скарабеи (навозники лесные) — угольно-чёрные, крупные, с виноградину, выпуклые, блестящие, со щёточками на коротких усах, брюшко и сильные лапки неоново-синего цвета. Этих нарядных жуков всегда хочется взять на ладонь, рассмотреть и перенести через дорогу, спасти от гибели под колёсами машин, под ногами туристов. К счастью, любители природы стараются на них не наступать — эти жуки действительно настоящее украшение лесной подстилки, тем более серого асфальта.
Цветёт в логах лесная смородина гроздочками пузырьков, стебли малины только-только выпускают побеги. На солнечных склонах роскошные плюмажи марьина корня набрали тугие бутоны. Яркобордовые стебли кустарника свидины украсились бантами светлой листвы.
Шумно махая крыльями, гулко крухая, в голубоватом небе, подбитом лёгкими перьями облаков, пролетел в глубь тайги ворон.
С голых веточек ольхи свисают длинные зеленовато-сиреневатые серёжки, над ними первыми мотыльками расправляются плотно гофрированные молодые листочки, на некоторых ольхах этих мотыльков уселись дружные стайки. В солнечном свете золотятся завитки рябиновых листьев на концах сероватых, голых пока ветвей.
Зато таволожник снизу доверху усыпан мелкой листвой и готовится подхватить эстафету цветения у черёмухи.
Летящими прыжками перенеслась через дорогу огненно-рыжая белка. Лишь возле пушистого хвоста кружевными штанишками сохранилась зимняя шубка.
Королева сейчас в тайге — черёмуха. Не такая рясная цветом, как садовая, но нисколько не менее ароматная. Она цветёт на припёках по всей долине, цветёт у скал, цветёт в распадках склонов, а в тенистых местах и под пологом высоких деревьев только-только ещё распускается.
Долина до самых краёв залита черёмуховым благоуханием, отовсюду воздушными родниками стекаются на дорогу ароматные русла, к вечеру переплетаются с влажными струями речного воздуха, чередуя прохладу с благоуханием. Приобщиться к черёмуховой симфонии приходит множество любителей природы. До самой ночи гуляют по дороге люди разного возраста, влюблённые пары. Прекрасные весенние пейзажи круглосуточно озвучены хрустальными переборами Лалетины, мягким шелестом ветра в зелёных теперь кронах и напевами певчих птиц. Всякий миг этого праздника полон гармонии и тихой радости единения, наслаждения и покоя.
В любовании цветущей долиной незаметно пролетело время, солнце приближалось к холмам, но я решила подняться, посмотреть, какие цветы украшают район центральных скал.
Где-то в далёком логу закуковала кукушка и тут же умолкла. Но почти сразу из ближнего лога раздалась ответная песенка, окатила тайгу ритмичными переливами простенького «ку-ку». Как старинные ходики, завелась кукушкина песня, долго звучала над лесом, который будто примолк, вслушиваясь в перепев наговора.
На середине подъёма Пыхтун с некоторых пор стоит, как сиденье, высокий спил огромной сосны. Но отдыхающих туристов я на нём не встречала, а вот бурундуки здесь завсегдатаи: на обрубке частенько подсыпано семечек. Вот и сейчас бурундук, красуясь пушистым хвостом и трёхцветной полосатой спинкой, набивает щёки угощением.
Завидел меня, немного отбежал, остановился, вынул одно семечко, расшелушил, сгрыз, быстрым движением умыл мордочку, ещё отбежал, достал из защёчного мешка другое семечко, снова скушал.
Видимо, утолил внезапно возникший голод и рванул в траву, к своей норке — прятать запасы да поскорее вернуться, перетаскать оставшуюся снедь.
Чем выше к скалам, тем меньше в лесу цветов: только пушистые шарики ветреницы с облетевшими лепестками над тремя ажурными листочками полупрозрачным ковром устилают склоны. Здесь не щедрое многоцветье Лалетины, вокруг суровая тайга с огромными скалами над горизонтом. Однако от Пыхтуна темнохвой сменяется сосновым бором, и к Первому Столбу поднимаешься по светлому лесу с золотоствольными соснами. Именно такие могучие деревья любил изображать русский художник-пейзажист И. И. Шишкин.
От Первого Столба к другим скалам расходится множество живописных тропинок с переплетением между камнями окаменелых корней над выбитой в плотную глину землёй. Рядом с набитыми тропами по рассыпчатым мшаникам рассыпаны сосновые шишки, стелется черничник, преет валежник, торчат рога обломанных веток, поросших мочалами голубоватого мха-бородача. Много вокруг исполинских пихтовых кольев красно-бурого цвета. Беспощадный вредитель-короед, уссурийский полиграф, продолжает опустошительный набег на сибирскую тайгу. К сожалению, с каждым сезоном всё нагляднее следы его экспансии. Всё больше багряных пихт, что, как стойкие солдаты в огне, умирают стоя…
Стоило мне шагнуть на тропинку между Дедом и Перьями, как я оказалась в самом начале голой весны! По хребтику рассыпались, словно из запасного лукошка, белоснежные ветреницы вперемешку с лимонными хохлатками. Северо-восточный пологий склон постоянно в тени, лишь недавно здесь стаял снег, и только сейчас пробудились яркие первоцветы.
Возвращаюсь обратно по зелёной весне. В светлом лесу хорошо заметны лианы княжика с бутонами вот-вот готовых раскрыться цветов. По камням носятся бурундуки.
Спускаясь по лестнице к Пыхтуну, набрела на роскошную ветку лиственницы со светящейся хвоей в закатном красно-оранжевом солнце. От призрачно-зелёных лучиков исходило сияние, размывающее углистые стволы и жёлто-зелёные просветы. Лиственница — удивительное дерево, колдовское, особенное, от его облика веет мудростью и древними тайнами.
Где-то вдали часто-часто заухала глухая кукушка, добавляя сказочности вечернему пейзажу. Можно подумать, что это бурчит сова или филин, но мерное «ху-ху» упорно повторяет мелодику привычного уху кукования.
Спускаясь вниз по черёмуховой реке, задержалась у «Лесного театра имени Михи Тайгиша»: возле широкой, как обеденный стол, кормушки подкреплялась уточка. Кто-то кинул горсть зёрен, и она, неспешно переваливаясь, увлечённо их лущила. Уточка кормилась так близко, что можно было до неё дотронуться, но я решила её не пугать и хорошенько рассмотреть. Вроде бы скромно окрашенная птица, однако сколько в ней прелести! Налюбовалась утиными глазами, подведёнными волной чёрной подводки на восточный манер, отливом антрацитово-синих зеркалец крыльев. Бока уточки заметно светлее пёстрой шеи. Окантовка клюва и его нижняя часть — в цвет оранжевых лапок. Доклевав семечки, уточка пискнула, свистнула, с шумом оттолкнулась от земли и, хлопая крыльями, полетела в сторону Енисея.
В наступающих сумерках аромат черёмухи становился почти осязаемым. Казалось, можно ладонями зачерпнуть и напиться зелёной весны.
Опубликовано в Енисей №1, 2018
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!