Морозко
На перекрёстке всех глубин и бездн,
Не чуя ни нашедших, ни искомых,
Уставший человек, оставшись без,
Из всех условий принимает холод.
Любил кого? Кому-то задолжал?
Ходил когда-то в детский сад и в школу.
Обнявшись крепко, на земле лежат
Он и его период ледниковый.
Минуя заключительный барьер,
Душа его летит над теплотрассой,
Летит, как над Парижем О. Фаньер,
Как белый альбатрос над Алькатрасом.
Летит и понимает: всё, каюк;
Туда летит, где каждый безусловен,
В полёте заменяя “мать твою”
На “дедушка, спасибо, ой, тепло мне”.
Ярик
– Ярик, – кричит детвора под балконом, –
Выходи, Ярик.
Взгляд его васильков,
Кровав подбой одеяний,
В руках его автомат, детский.
– Как настоящий, – говорит Ярик,
Швыркает соплями
И на меня автомат направляет,
И возглавляет колонну римлян,
Следующих на нерест.
Ярик стреляет в любую нехристь,
В любую нечисть.
Эрих Мария Ремарк, Рильке Райнер Мария
Прячутся под лавочку возле дома,
Дрожат,
Превращаясь в ежат
Противотанковых.
Ярик идёт в атаку,m/.
Ярик становится танком,
Комфортабельным, благоустроенным.
На башне надпись “За родину”.
Дуло направлено на меня,
Взгляд его васильков,
Глаз, голубой, небесно-голубой
Сейчас лопнет,
Обрызгает меня с головы до ног;
Ярик, голубоглазый, бронированный,
Направляет на меня автомат.
На башне надпись “За родину”.
В университете города Кёнигсберга
Идёт лекция профессора Канта.
Сидя на лавочке,
Разглядывая наркоманов и куртизанок,
Разглядывая людей в розовых штанах
И жёлтых рубашках,
Вижу отдельно стоящего Ярика.
Ярик направляет на меня автомат,
Почти настоящий,
удто бы я наркоманка и куртизанка,
Будто бы получил приказ,
Заказ
На наркоманов и куртизанок,
Будто бы не было никогда никакого Канта.
Я становлюсь Антанта.
Ярик направляет на меня автомат и смеётся.
Встаю с лавочки, говорю:
– Ярик, не заслоняй солнце.
Ярик, солнце – оно как мячик,
Только он настоящий,
Совсем настоящий.
Бабушка Ярика на пятом этаже
Выпекает вафли.
Бабушка кричит:
– Ярик, иди есть вафли.
Небесно-голубые глаза чисты,
Небесно-голубые глаза чисты.
Ярик взлетает на пятый, ест вафли.
На нём форма люфтваффе.
Смородина
Разбарабанивая сумерки,
Трамвайно, зонтично и суетно
Стирая грани и рисуя их,
Никем не выпит и не спет,
Мерцающе мироустроенно
Нечаянно на город пролитый,
Как будто бы река Смородина,
Течёт грохочущий проспект,
На непогоду и невыгоду
Стабильно выдыхая выхлопы,
Оставшийся без права выбора,
На берега швыряет слизь;
Топча ногами грязь и слизь его
Обочины широколиственной,
Апостолы с евангелистами
Пока ещё не родились,
Не отражая лица постные
Евангелистов и апостолов,
По сумраку как будто посветлу
Течёт Смородина-река;
Мироустроенно заманчива,
Она притягивает мальчика,
И мальчик, оставаясь мальчиком,
В неё ведёт купать щенка;
Горыныч змей рычит, что вроде бы
Проглотит мальчика Смородина –
Стремясь привычно выпить кровь его,
Клокочет у прохожих ног;
Под взглядом боженьки японского
По броду полосато-конскому
Перелетают аки посуху
Её и мальчик и щенок.
Поезд на Вифлеем
Минус одиннадцать, снежно, погода – во!
Стоит на Казанском вокзале тамбовский волхв;
Купил бутерброд, ему разогрели, съел,
И вот он садится в поезд на Вифлеем.
Гугл открывается, радуясь ста нулям
И единице. Поезд везёт землян
По городам, по воздуху, по полям.
В поезде запах чая, хлебов и рыб.
Волхв из Тамбова в пещеру везёт дары,
Дремлет на верхней полке и видит сон,
Спит и во сне улыбается всем лицом.
Поезд приходит на станцию Вифлеем,
Здесь выходить из поезда надо всем.
Волхв на вокзале, видит – два мужика:
Курят о чём-то, держат дары в руках.
Подходит, приветствует, вроде бы ни о чём:
– Я из Тамбова, с любовью, а как ещё.
Я, – говорит, – из Тамбова, а вы волхвы?
Они говорят: – Не знаем. – А кто же вы?..
– Мы вообще не в курсе, какой Тамбов,
Мы и не знаем, что завтра родится Бог.
Небо темнеет, вспыхивает звезда,
Трое решают: надо идти туда,
Где светится Гугл сотым своим нулём,
Туда, где Иосиф в Марию давно влюблён.
Надо идти туда. И они идут,
Ориентируясь на звезду.
Опубликовано в Витражи 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!