***
От страха жизни и прочих нелепых культов
У азиата в лавке — мешок цукатов.
А мне милее Сократ и его цикута,
А я, выходит, милее ему — Сократу.
Поют цикады, будучи в полном праве.
Да всё равно — агностик ты, гностик, мистик.
А я живу и знаю: друзей не травят —
Друзья дороже разных нелепых истин.
Твоя ли правда, моя ли важнее правда,
А разбираться в этом — такая скука.
Но ты привычно видишь во мне Сократа
И не желаешь видеть во мне цикуту.
***
Поют вороны, солнце, гуано тает.
Маршрут трамвая вечно лежит на рынок.
Стою со всеми, надо филе минтая,
И понимаю чётко, что тьма накрыла.
Набрать пирожных, слизывать крем с пирожных,
Накапать масла в редьку, сидеть поститься.
Но здесь пока из постного — только рожи.
Ах, извиняюсь: это, конечно, лица.
И даже шлюхи ходят привычно в сером.
Никто не станет их побивать камнями —
Сейчас для этой радости есть соцсети
И много чётких добрых иных понятий.
И тает вера маслом в народных массах,
Распространяя тёплый приятный запах.
И мать Иуды вновь покупает масло,
И варит кашу с маслом ему на завтрак.
Манго
Тепло, темно, устало, полусонно;
Закрыть глаза — и ничего не страшно:
Я становлюсь малюткой удивлённой,
Нашедшей под подушкой Чебурашку.
Да кто его туда подбросил? Может, мама?
Для Дед Мороза вроде рановато.
Да вот же мама, мама чистит манго,
Даёт кусочек мне, кусочек брату.
Отрывки снов, клочки воспоминаний —
Нейтральных, нежных, бледных, ярких, грустных —
И каждый мой уже большой племянник
Становится малюткой Иисусом,
И звук летит, сплетаясь с ароматом,
И Санты к детям на оленях мчатся,
И чья-то мама где-то чистит манго,
И полночь в Петропавловске-Камчатском.
Валя
Александр на лавочке выпивает,
Всё спешит куда-то соседка Валя,
И стремятся навстречу ей
Воробьи, трясущие головами,
И Красраб, и люди внутри трамваев,
И трамваи внутри людей.
А соседи сверху, Тамара с Гогой,
Завели неделю назад бульдога
И гуляют по парку с ним.
Дома лает, справиться с ним не могут.
Неизвестно, верит ли Валя в Бога,
Но у Вали — нимб.
А под нимбом у Вали платок в горошек.
Валя любит собак, и, конечно, кошек,
И людей в трамвае, и сам трамвай.
Днём поспит, подумает о хорошем,
А потом батон воробьям раскрошит —
Клевать.
***
Ледяная шаманка своё одеяло латает.
Прилепилась луна к небосклону латунной заклёпкой.
Без меня отправляются все самолёты в Паттайю,
Без меня полетели в Колумбию все самолёты.
Растворившись в ладони, погасла большая снежинка —
Вознесётся до неба, воскреснет в Нью-Йорке в июне.
Эти виды не кажутся больше такими чужими.
Эти слёзы не станут уже раскалённой латунью.
Удаляются с миром хромые мои обезьяны,
Удаляются прочь и обратно приходят внезапно.
Ледяная шаманка латает своё одеяло.
Самолёты находят причины для мягкой посадки.
***
Гранит изгрызен, сжёвана ботва,
А пересдачи будут автоматом.
И сообщает: «Ты такая тварь»,—
Подвыпивший не детский аниматор.
И смотрит продавщица, щас, кажись,
Я упаду под гусеницу танка,
И измеряет — удалась ли жизнь —
Балансом карты некоего банка.
А за окном всё так же что-то есть —
Шумит и стонет, дышит, ждёт морозов.
Я не боец, я так себе боец,
Но ведь иду, выдумываю лозунг;
И страшен каждый встречный человек —
Сейчас, потом, и те, что были раньше.
Я ни хрена не заяц-экстраверт
И даже вряд ли заяц-барабанщик.
Иду, хочу читать «Москва Ква-Ква»,
Бумажную, цветную, не с экрана.
Я тварь. Сегодня я такая тварь.
А значит, я на всё имею право.
Корабли спасателей
Настоящее есть, у кого его выторговывать,
Как его испытывать по касательной?
Свиристели летят, хохлатые, бестолковые —
Притворяются свиристелями корабли спасателей.
А любое небытие противно и унизительно,
Даже если верить в землю обетованную,
И, себе придумав крошечного спасителя,
Научиться про это себя обманывать,
И оправдывать жизнь, для чего-то всегда оправдывать;
Улыбаться чужим, называть их своими братьями,
Не испытывать радость, доказывать всем обратное
И носить в кармане крошечного карателя.
Можно плакать, паниковать, но это не обязательно,
Ни к чему сейчас рыдания и истерики —
Потому что летят корабли спасателей,
Притворившись толстыми свиристелями.
***
Лето в разгаре, стоят проститутки на трассе,
Неподалёку от них о своём завывает койот,
А никого не топивший красивый мужчина Герасим
Для проституток весёлую песню поёт.
Он не андрей, не романович, не чикатило —
Завтра весёлую песню споют и ему;
Рядом с Герасимом ходит нечистая сила.
В вальсе кружатся енот и собака Муму.
Воздух наполнен теплом и предчувствием страсти,
Страсти сгущаются, как в кульминации Бах,
А никого до сих пор не убивший Герасим
Лучшие чувства свои воплощает в стихах;
Он исполняет их громко и харизматично,
А чикатило поёт, подавляя паскудный инстинкт.
В розовой пачке Муму, и чирикают птички.
Все абоненты сегодняшней ночью в сети.
Физика
Где батюшка? Где, на худой конец, раввин?
Сбежать в Тибет, сбежать на Южный полюс —
Есть этот парень, жаждущий любви,
Как астероид, развязавший пояс.
И в ход идут произведенья масс,
Парсеки, мили, ньютоны, инь-яни,
Трактаты «Как бы не сойти с ума»,
Квадраты слов, квадраты расстояний.
Не станет ни тектоники, ни плит,
Ни кратеров, ни мыслей и ни монстров,
И от моей малюсенькой Земли
Останется апокриф ли, апостроф.
Разулыбаться всей Обской губой,
Расхохотаться с неприступным видом…
В его глазах колеблется любовь,
Затягиваясь поясом шахида.
***
А воздух виден и содержит триггеры,
И считываю триггеры на раз.
Хочу плясать и весело подпрыгивать,
Хочу взорвать чего-нибудь. И КрАЗ;
Всех мужиков подвесить за тестикулы —
В моём дворе не очень белый снег,
Но я же не какая-нибудь дикая,
К тому же это двадцать первый век.
А люди ходят нервные, но мирные,
И хочется заехать всем с ноги,
Но я иду и бурно имитирую
Большой петровский матерный загиб.
И полдень, и идёт бичок, качается,
Он любит выпить, но не мизантроп;
А маленькая девочка, как чаечка,
Глядит на мир и открывает рот.
***
Всё неправда. Всё вымысел чистой воды.
Кот Чеширский осыпался блохами с вечного дуба.
Осень давит улыбки и долбит с улыбкой под дых,
Подставляя для ласки пожухлые жёлтые губы.
Всё не так. Желторотая девочка-смерть
Пеппи Длинныйчулок заплетает тугие косички.
Каин падает Каем в объятия дюжины Герд.
В сентябре эта Пеппи особенно фотогенична.
Серо-бурые пятна расходятся в рыжих мазках.
Не финал, но финал-то всегда одинаков.
Ей не надо ни откуп, ни жертву прицельно искать.
Для компании хватит красивого мальчика Страха.
***
Трамваи едут прочь, смерзаясь с рельсами,
И нету здесь ни братьев, ни сестёр.
Я вижу это. Уровень агрессии
В моей крови стремительно растёт.
Из снежных баб никак не слепишь ромовых,
А снеговик глядит как боевик,
И ветер завывает, как юродивый,
О формах безусловности любви.
А завтра ветер стихнет обязательно
И станет лёгок, сдержан, деловит.
Я вижу это. Уровень эмпатии
Стремительно снижается в крови.
Опубликовано в Енисей №1, 2018
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!