О. А.: В ваших стихах мне слышится, угадывается какое-то совершенно самобытное отношение с реальностью. Ваш лирический герой словно смотрит на жизнь из некоей внешней точки, но в то же время видит и отражает тончайшие нюансы бытия. Не знаю, насколько мое ощущение откликается вам. Что вы сами могли бы сказать о ваших способах взаимодействия с миром? Вы созерцатель или деятель, аналитик или созидатель?
Г. К.: Мне трудно судить о собственной самобытности. Так же, как трудно отделить своего лирического героя от собственной личной персоны. Хочется сказать, что это один и тот же человек, но, если присмотреться, прислушаться, то различия все-таки есть. Вообще, это очень интересный вопрос – насколько автор совпадает со своим лирическим «я». В прозе разобраться с этим, по-моему, легче. А вот в лирической поэзии… Иногда я чувствую, что говорю в стихах то, о чем никогда не думал, вижу то, что как бы не видел въяве, чувствую то, что не ощущал. Те самые «нюансы бытия», о которых вы говорите… Скорее всего, именно тогда вступает в дело этот самый лирический герой))). Можно назвать его подсознанием или «надсознанием», интуицией, сверхопытом… Вот его «включение» и определяет и эту «внешнюю точку», и способ взаимодействия с миром. Человек многолик, раздроблен, противоречив. Он и созерцатель, и делатель, и все, что угодно. В одном из стихотворений я написал о попытке остаться одному и о том, как из этого ничего не получается, что один остаешься
«… на миг, не боле:
ведь и в глуши очерченных мелом лесов,
застывших с разбегу рек, в тесноте просторов
ты расщепляешься на множество голосов,
ведущих невнятные разговоры и бесцельные споры.»
О. А.: Вы ведете литературную студию при Союзе российских писателей, вас регулярно приглашают в жюри литературных конкурсов и фестивалей. Каковы ваши впечатления от этих занятий и каковы критерии оценки художественного текста?
Г. К.: Ну, регулярности в занятиях нашей студии особо не наблюдается. Тут и пандемия сыграла свою роль, и прочие обстоятельства. Но мне частенько приходится вести мастер-классы на различных литературных фестивалях и, действительно, работать в жюри различных конкурсов. А критерии… Я не настаиваю на своем подходе, но считаю, что процесс стихотворчества состоит из двух частей. Первая – собственно ремесло. Умение выдерживать стихотворную форму – размер, рифмы, в конце концов, владение языком, орфографией и пунктуацией. В стихотворении не должно быть ничего лишнего, а то, что есть, имеет значение, несет смысловую, информационную нагрузку, даже запятая. Со вторым слагаемым сложнее… Это, знаете ли, тонкие материи))). Замысел и его исполнение… Чувства, душевная напряженность, вдохновение, мысли, гармония всех слагаемых стихотворения, полная сосредоточенность, чтобы как можно точнее сказать о том, о чем хочется сказать стихами… Но без владения ремеслом, без абсолютного слуха к слову написать настоящее, свое стихотворение не получится. Вот примерно по таким критериям мы и рассматриваем на наших – порой бурных – занятиях стихи.
О. А.: Что вас радует или, может быть, даже восхищает в современной литературе как в плане содержания и качества, так и в плане организации, а что тревожит или, возможно, вызывает отторжение?
Г. К.: Ох, дорогая Оля, не такой уж я знаток современной литературы. Стихи читаю, причем конкурсы, занятия отнимают много времени, не всегда удается регулярно читать даже стихи своих друзей и любимых поэтов. Это и интересное, и несколько удручающее занятие. Интересно, потому что всегда ждешь, что вот появится кто-то – «красивый, двадцатидвухлетний» и поразит новизной голоса, своим виденьем мира, талантом. «Талант – единственная новость, которая всегда нова…», по словам Пастернака. И удручающе, потому что такое случается очень редко, и то в несколько, скажем так, приглушенном виде. Больше всего меня огорчает то, что люди, дерзающие писать стихи, плохо знают поэзию, практически не читают ни классику, ни своих современников. Иногда я говорю такому стихотворцу: «Мне кажется, что вы только что изобрели поэзию и даже не подозреваете, что она существует уже много лет…». Утешает то, что в основном это молодые люди, и они прислушиваются к советам, работают. Со многими я поддерживаю связь, и меня радует, когда я замечаю, как они растут. И еще во время такой работы поражает количество людей, пишущих стихи. Вы даже не представляете, сколько подборок присылают на тот или иной конкурс! Имя им легион. Тут и молодые стихотворцы, и почтенные люди. Вот уж поистине Россия – литературоцентричная страна…
С прозой еще сложнее. Пытаюсь читать, но часто со вздохом откладываю. Иные стихи тоже откладываю… В молодости я педантично дочитывал книгу до конца, коли уж начал читать. А сейчас думаю – почему я должен заставлять себя читать то, что «не идет»? Но если качество текста достойное, то тут даже содержание отступает. Ведь можно написать о, казалось бы, пустяках, но написать так, что невозможно оторваться. И тут понимаешь, что для литературы пустяков нет, все преображается, пресуществляется талантом.
Не знаю, как организована современная литература… По-моему, вполне себе хаотично. Во времена моей молодости литература была строго регламентирована, насквозь пропитана идеологией, и напечататься в журнале было очень трудно. А уж издать книгу и того труднее. А сейчас на наши семинары приходят юноши и девушки с несколькими книжечками стихов, с внушительным списком публикаций. Не знаю, что лучше, что хуже – или препоны на пути к читателю, или вот такая безбрежная вольница. Хорошо, что в существующих «толстых» журналах еще есть редакторы, которые некачественные творения не пропустят. А книга без редакторского присмотра все равно, что дитя без глазу. Увы, таких книг ныне большинство.
О. А.: А что все-таки радует?
Г. К.: Радует, что литература все-таки существует). Что существует поэзия. Что есть целый ряд и хороших прозаиков, и замечательных поэтов.
О. А.: Какое бы определение ни давать творчеству, искусству, мы никуда не уйдем от того, что они, так или иначе, отражают текущее время. Для вас важно вписаться в современность, быть на одной волне со всеми инновациями? Я имею в виду самый широкий круг явлений: от новых гаджетов до сетевой словесности. И есть ли что-то в современности, что вас особенно вдохновляет, интересует, и что переходит в стихи?
Г. К.: Я уже упомянул советскую идеологию, которая требовала от литературы отражения современности, причем в самом бравурном и лучезарном исполнении. Но это примитивное понимание того, как надо отражать эту самую «современность». Разумеется, от своего века, его примет, его языка никуда не уйдешь. На каждом стихотворении, на каждой книге оттиснуто тавро тех дней, когда они создавались. Настоящий поэт всегда чувствует гул, музыку, звучание своего времени. И всякие гаджеты, виртуальные сети тут не играют никакой роли. Вернее, играют как приметы времени. Как, допустим, двойной лорнет в стихах Пушкина, который, «скосясь, наводит» Онегин. Но упоминание лорнета или планшета не делают стихи стихами. Все-таки стихи пишутся в своем времени, но на фоне вечности. На фоне каких-то абсолютных понятий об искусстве. Поэтому-то настоящие стихи не стареют. Ведь вдумчивый, я бы сказал – профессиональный – читатель, а это всегда большая ценность, читает и Державина, и современного поэта. А куда делись поэмы, романы-эпопеи, слепо отражавшие только «текущий момент»?
А в современности есть примерно то же, что было всегда: люди и их радости и горести, облака, рябь воды под ветром, птицы, свет и тени, бесконечность жизни и недолговечность отдельного человека, тяжба жизни и смерти… Процитирую не самого моего любимого поэта Семена Надсона:
Меняя каждый миг свой образ прихотливый,
Капризна, как дитя, и призрачна, как дым,
Кипит повсюду жизнь в тревоге суетливой,
Великое смешав с ничтожным и смешным…
Хорошая строфа, а дальше он многословно развивает, да что там развивает – просто мусолит верную, в сущности, мысль. Пушкину достаточно написать это чудесное «скосясь», всего одно слово, но мы видим и позу Онегина, и яркий отблеск лорнета, чувствуем атмосферу происходящего. А Надсон «водянисто» излагает мысль.
Вот это сгущение стихотворной ткани, её многослойность, концентрированность интересуют меня и, если посчастливится, переходят в стихи.
О. А.: Как вы сами определяете тему Вашей поэзии? Насколько вообще вы считаете существенным вычленение тем, каких-то смысловых основ в творчестве? Какие темы в современной литературе не раскрыты, на Ваш взгляд?
Г. К.: Собственно, чуть выше я ответил на этот вопрос: окружающее во всей его цветущей сложности, изумление перед этим цветением, свет и тени в их бесчисленных вариантах, малое и грандиозное. И включение человека, «мыслящего тростника» в мироздание, в его стихии. Звучит, конечно, пафосно, но «на практике» все проще – переливы и блеск ручья, костер в лесу или в поле, ночное небо, времена года. Это то, с чем мы сталкиваемся, что окружает нас и что мы воспринимаем как обыденность, данность. А искусство, та же поэзия перенастраивают оптику, заставляют нас увидеть в этом черты мироздания, борение и гармонию стихий, в сердцевине которых живет человек и даже упомянутый нами загадочный лирический герой)). Это, наверно, и есть смысловые основы.
Не очень понимаю, как можно раскрыть какую-то тему и этим «закрыть» ее. Вспоминается история про одного стихотворца, объявившего соседям по дому творчества, что он ночью написал сколько-то стихотворений о любви и этим закрыл тему. Все и всегда пишут об одном и том же, и каждый по-своему раскрывает «тему», но она остается вечно открытой.
О. А.: В продолжение предыдущего вопроса – часто приходится встречаться с сетованиями на отсутствие современного героя. Писатели и поэты не работают с образом героя. Почему так? И каким вы видите литературного героя нашей эпохи?
Г. К.: Всегда с некоторым подозрением относился к словосочетанию «герой времени». Наверно, есть какие-то типажи, характерные для того или иного времени. Печорин, Обломов, пресловутый Павка Корчагин… Но все это, по-моему, упрощает и уплощает литературу. Есть ли «герой» у Толстого, Достоевского, Пруста, Кафки, Платонова? Есть яркие персонажи, но кто «герой» – Платон Каратаев или Пьер Безухов? Да каждый из них «герой» по-своему. Боюсь уйти в литературоведческие дебри, поэтому остановлюсь).
Для меня «герой» это скорее некий сгусток энергий, неуловимая субстанция, которая живёт в данном ему времени и пространстве и по мере сил вносит в него гармонический лад, совпадающий со стихиями и миропорядком. Понимаю, что это звучит довольно туманно и неопределенно, но точнее сказать не могу. Пытался говорить об этом стихами:
Сплющенный меж мохнатой тьмой и колючим светом ты
всего лишь перепонка колеблемая мембрана и уж конечно не голос
ты искришь на ветру рябишь как поверхность воды меняешь свои черты
за каждой тьмою свет за светом тьма и за средостением еще одна
полость
камень слепой тебе шепчет и ангелы многоочитые тебе поют
и ты уже пресуществлен да и так любой ерундою мечен
после таких перемен как еще близкие тебя узнают
ведь расстались утром а сейчас – смотри – почти уже вечер
пожива пастыря пьедестал праведника полигон психиатра персть и прах
сразу же от подошв ты начинаешь граничить с галактикой и вселенной
атмосферный столб циркачом плотно и стройно стоит на твоих плечах
как кренится и рушится он когда исполняется срок твоей оболочке тленной
не раз на дню – как размер стиха – прихотливо изменится твой почерк
совсем не так начнут выглядеть – например – равнина и над ней – например – луна
наверно оттого что пласты земли передвигаются с неиссякающей мощью
словно лопатки совершенно косматого мамонта или совершенно голого слона
ты дробишься, множишься и собираешься вновь один и тот же и каждый
раз по-иному
и непонятно как надо (и надо ли) ибо миг и мир (как всегда) уже не таков
ведь первое – вот еще пример – чему поражаешься выходя из дому –
обилию обликов облаков.
Опубликовано в Плавучий мост №1, 2022
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!