СЕНТЯБРЬ. ПРЕДМЕСТЬЕ
В сентябре медлительных уже стрекоз
можно было ловить руками…
Детское воспоминание
Пора ловить стрекоз,
сбирать плодов остатки,
сушить на солнце лук,
в кострах сжигать листву.
Сиянье стылых звёзд,
ледок поутру в кадке…
Простых событий круг
я в спешке не порву.
Дом детства моего.
Всё реже я с годами
к тебе — хоть погостить.
Но яблоня-дичок
одарит — не грусти! —
невзрачными плодами.
Так терпко в них сластит —
от заморозков — сок!
Мы с сыном жжём костёр.
Дымок над огородом…
Достану круглый лёд
из бочки во дворе.
Быть может, сын поймёт,
как часть самой природы,
как речку или лес,—
предместье в сентябре?
К чему через года
спешить нам без оглядки?
Вглядись в волшебный свет,
наивный новичок:
пора ловить стрекоз,
сбирать плодов остатки…
Черёмуха. Ранет.
Боярышник. Дичок.
ОГРАДА
За окошком тёмная ограда.
Праздники. И завтра рано не вставать.
Ничего уже придумывать не надо.
Можно просто вспоминать.
Вспоминаю. Засыпаю. Просыпаюсь.
Ночь идёт себе. И жизнь почти прошла.
Не скорблю, не сетую, не каюсь.
Завтра праздники. И побоку дела.
Можно море вспомнить.
Можно ледяную
Переправу под Жигалово,
Баку или тайгу.
Можно. И ничем я не рискую.
Даже у мерших моих спокойно вспомнить я могу.
Дом, черёмуху, ограду… Просыпаюсь.
Проживаю снова жизнь и избываю эту ночь.
В сумерках рассветных растворяюсь,
Сон предутренний прервать уже невмочь.
ВОСПОМИНАНИЕ О ГАРМОНИИ
Ну что ты сердце рвёшь всё рьянее,
коленца вялые выламывая,
гармошка пьяная в Касьянове?
Басы свистят, хрипят, прихрамывая…
А гармонист всё ищет ощупью
мотивчик, словно день вчерашний,
не соловьем за дивной рощею,
а воробьём над мёрзлой пашней,
косясь, нахохлясь, перепрыгивая
упорно по клочкам аккордов…
Тоска. Мелодия. Религия.
И чёртов день, и дождик чёртов!
На сотни вёрст тайга измокшая
с проплешинами деревенек.
Сезон дождей. Душа поблёкшая
в отсутствии любви и денег.
Давно бы плюнул и смотался бы!
Да от дождей опухли броды…
И бредишь водкою, и танцами,
и милостями от природы.
Ну что ж ты, гармонист, наяривай!
Хоть на басах одних да вытяни.
Очнись душа, печаль отчаливай.
Не хуже тех, других, да эти дни.
Мучительнейшая мелодия,
фокстрот под дланью задубелою…
Ах, во саду ли, в огороде я!
Ну боже мой, да что ж я сделаю?
Ну что я сделаю, поделаю,
когда лет через десять вспомнится
и та музычка ошалелая,
и та заплёванная горница.
Тайга. Тоска. Изба в Касьянове.
И рвёт меха душа живая…
И пропадает за бурьянами,
с листвой опавшей уплывая.
ТАК ЧТО…
Не досталось (и что бы жалеть!)
Ни тюрьмы, ни сумы,
Ни болезней беспомощных,
Ни раннего злого сиротства.
Так, обычные беды
Рассейской жилой кутерьмы,
Да ещё фонбаронство окраинного благородства.
Я плачу по счетам, по которым не платит никто,
Ни друзья, ни жена, ни сыны,
Ни соседи, ни черти с глухого болота.
Я потрёпанный клоун заезжего цирк-шапито.
И привычно острю, тем удачнее, чем неохота.
А когда майский дождик
На нежную брызнет траву
И когда младший сын
Пробасит от порога мне: «Здрасти!»,
Я себя неудачником так-таки не назову.
Жизнь как жизнь.
Ну какое там горе-злосчастье?
СТАРШИЙ СЫН
Отделяется сын.
Отдаляется он от отцовских забот,
от долгов и шелков,
от привычек моих непонятных и вредных,
от несделанных дел, от наломанных дров,
от огня-полымя, от студёной воды,
труб железных и медных.
Ну так что ж, поделом
облетевшей моей голове.
Поделом. По делам.
Не смотри исподлобья упрямо.
Это я потерялся тогда,
Шестилетний, в огромной Москве,
у киосков «Пломбир — Эскимо»,
остановка «Динамо».
ТРИ СЕСТРЫ
Три девицы под окном
Пряли поздно вечерком.
По улице Зимней в Рабочем предместье
Ходил не к любовнице я, не к невесте, —
К трём сестрам, снимавшим у бабки жильё.
И весело время катилось моё.
Катилось, крутилось, «вертушки» вертелись.
И песни подблюдны в компании пелись.
Менялись квартиры, гостей имена.
И так незаметно менялась страна.
Что в этой житейской истории ценно?
Прикинешь — во все времена неизменно:
Шекспир или Чехов — живут три сестры,
И страсти за стенкой лишь спят до поры.
Стихает музычка. Идут разговоры
На спад. Начинаются свары и споры.
Играется марш. Нам, пожалуй, пора
Уже по домам. И в постель до утра.
Ау, три сестрички, замужние дамы!
И что под гитару все пели тогда мы?
И прозвищами наделяли друзей…
Девятое действие в жизни моей…
Зажгутся софиты. Откроется сцена
И выйдут актеры. Всё так неизменно:
Шекспир или Чехов — войдут три сестры.
И сердце защемит от старой игры.
ЛАСТОЧКА
Прощание с Анатолием Кобенковым
Птичка ласточка, символ души,
столь любезная сердцу поэта,
в тихом небе спирали вершит
в облаках предвечернего света.
Вдруг покажется: в мире живом
всё повязано взаимосвязью
и когда-то случайно прочтём,
что написано тающей вязью.
И окажется — всё неспроста:
ветер, ласточка, воспоминание,
Старый дворик, круженье листа, —
всё живая скрижаль мироздания.
Пыльный тополь ведёт ворожбу.
Облака удаляются в небыль.
И кому-то другому судьбу
чертит ласточка в ветреном небе.
Опубликовано в Паровозъ №7, 2018
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!