* * *
Капелька человеческого потока,
может, Наташа, а может, Ирина, —
где-то идёт, каблучками цокая,
первая женщина моего сына.
Первая в жажде, первая в поиске,
вечная или случайная?
Где повстречается — в парке, в поезде?
Застенчивая? Отчаянная?
Светят коленками в юбочках «мини»
студентки и секретарши…
Ты, что проявишь мужчину в сыне,
моложе его или старше?
Если старше… Смиренно прошу, не воинственно,
слов не прячь сокровенных, нежных,
не вымещай на моём, единственном,
обиду на твоих прежних.
Чтоб не прошла ты, первая женщина,
по душе сыновней, как трещина.
Чтоб не проклял твои он двери,
чтоб, ликуя, сердце — в ребро,
чтобы шёл от тебя и верил,
что женщина — есть добро…
Ну а если моложе… Если
цел ещё и косичек лён, —
я хочу, чтоб в тебе воскресли,
сын мой, рыцари всех времён.
Чтоб от первой взрослой постели
глаза её не опустели.
Чтоб тобой человечность мерила,
в голосишке чтоб — серебро,
чтобы шла от тебя и верила,
что мужчина — это добро.
ПЕЛАГЕЯ
(Из цикла «Бабы»)
Пелагея старая верит
в счастье сына, —
где-то пёхом он вёрсты меряет
до Берлина.
Вести с фронта, как дождь в засуху,
ходят редко.
К Пелагее зашла засветло
в дом соседка.
От дверей, лицом невесёлая,
говорит Марья:
«Слышь-ко, Нинка моя тяжёлая
от твоего парня»…
Пелагея гремит ухватами,
воду грея.
«Мы ведь Нинку твою не сватали, —
говорит Пелагея. —
Мало ли, кто летось хаживал
к твоей Нинке,
вот поди теперь и доказывай,
чьё молоко в кринке.
Что вертелась-то Нинка около,
всякий знает,
только брюхом моего сокола
не поймает…»
С чем пришла к Пелагее Марья,
с тем и вышла,
повернула соседку старая,
словно дышло…
Разрешилась Нинка от бремени
сыном к Пасхе, —
безотцовщина, не ко времени,
не для ласки.
Пелагея в его сторону
глаз не скосит.
Только вскорости похоронную
ей приносят.
На крыльцо Пелагея грохнулась
сбитой веткой,
а потом по-дурному охнула
и — к соседке.
Не здороваясь, мимо Марьи,
мимо Нинки, —
как слепая, руками шарит
в тёплой зыбке.
Из пелёнок сонное тельце
вынимает.
Будто к ране, мальчонку к сердцу
прижимает.
И ещё ни о чём не ведая,
слышит Нинка:
«Ох, кровиночка моя бедная!
Сиротинка!»
БАЛЛАДА О РАСКАЯНИИ
Каину дай раскаянье…
Булат Окуджава
И покаялся Каин.
и воскликнул: «О боже,
я смущён и раскаян,
всемогущий, ты — можешь
Вот — не жаль ничего,
ни тельца, ни граната, —
оживи моего
убиенного брата!..»
Бог одобрил дары
и злодейство исправил.
Встал из чёрной дыры,
встал из гибели Авель.
Но у Каина всё же
на душе не легчает,
спать спокойно не может,
всё-то он примечает:
Авель словно бы рад
воскрешенью не очень,
смерть забыть свою брат
словно бы и не хочет
словно молча творит
суд свой собственный, то есть…
Чует Каин: болит
пуще прежнего совесть.
Вновь тельца он забил,
жертву богу представил:
«Сделай так, чтоб забыл
о грехе моём Авель!»
Бог явил свою милость:
память Авеля — с течью,
и в лице утвердилось
смиренье овечье.
Каин снова не спит,
не вкушает покоя:
самый Авеля вид
воскрешает былое.
Чуть мелькнёт вдалеке,
сразу чувствует Каин
тяжесть в правой руке —
окровавленный камень…
Вновь тельца он забил:
«Сделай чудо, о боже,
чтобы сам я забыл
о грехе моём тоже!»
Бог не принял тельца:
«Грех твой неискупаем,
он — в тебе до конца…»
И расплакался Каин.
Недвижим, на земле
он лежал до заката,
размышляя о зле,
что приемлет от брата.
И не чувствуя сил
для исхода иного,
на закате убил
Каин Авеля снова.
ВОРОН
Ворониха учила сына:
«Как жениться, бери ворóну».
Мол, ворóны-то домовиты…
Ворониху сын не послушал,
мол, вороны — они растрёпы.
Присмотрел себе соколиху.
У неё — соколиные очи,
у неё — соколиное сердце,
у неё — соколиные крылья!
Голова у ворона кру?гом,
позабыл, что у соколихи
соколиные и повадки.
Соколиха стала женою:
как стемнеет — в гнездо садится,
рассветёт — улетает к солнцу.
День живут — соколиха в небе,
Два живут — соколиха в небе,
три живут — соколиха в небе…
Огляделся в обиде ворон:
у соседей в жёнах — ворóны,
а ворóны-то — домовиты!
Начал ворон тогда ворóну
из своей соколихи делать,
чтобы сиднем сидела дома.
Соколиные выел очи,
соколиное вынул сердце,
соколиные вырвал крылья.
Нацепил ей вороньи перья,
поглядел на неё и… бросил.
Улетел искать соколиху.
* * *
О жизнь, мне оплошностей ты не спускаешь,
как злая хозяйка — служанке пригожей.
Я снова тебя ощущаю всей кожей.
и ты с меня кожу спокойно сдираешь
чтоб новой прикрыла болящую плоть я,
чтоб я поменяла опять оперенье
чтоб я не забыла закон обновленья,
чтоб я по земле не ходила в лохмотьях.
Опубликовано в Паровозъ №9, 2019
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!