***
Взглядом ловишь – а очи неймут:
Не собрать этой радостной дани
Лёгким щебетом праздных минут,
Чередой оправданий.
В мягком шелесте майской листвы –
Золотисто искрящем прибое
Так светло – не поднять головы
В ослепительно голубое…
Но прихлынет холодная тишь
Из глубин этой праздничной сени –
И с пустыми руками стоишь
В гуще ярмарки у карусели,
Где на каждой лошадке – плюмаж,
Стременные золочены кольца,
Где бравурно заявленный марш
Всё не может никак успокоиться.
***
Что из дома? – Пара строчек в личке.
Некогда – почти что никогда.
Вымокли столбы, как будто спички,
По полу февральской электрички
Загуляла талая вода.
У зимы в Москве свои привычки,
И не угадаешь – вот беда! –
Посреди какого перегона,
Смешивая грохот с тишиной,
Прямо через палубу вагона
Ночь перехлестнёт тугой волной
И сметёт нечаянно в пучины,
Где плывут обрывками сетей
Тёмные – во тьме неразличимы –
Ветви, тени, призраки ветвей…
Ничего, что в мире удержало б
И могло позвать издалека.
Только лишь наивных детских жалоб
Лодочка бумажная легка –
Но смешны мечты или обиды.
Господи, остави всё как есть!
Видишь, буквы сразу же размыты –
И уже ни слова не прочесть.
Только эта лёгкость и чудесна,
Бессловесна и во тьме бела,
Только эта лодка через бездну
К берегу добраться бы смогла.
***
Январь у моря – сон во сне:
В далёкой северной стране
В станице с именем Буранная
Вздымает ветер гриву рваную
И сбрасывает седока
Ничком в густые облака.
И тот летит сквозь пену снежную,
Пронизывая муть кромешную –
Летит сквозь время напролом,
Глаза прикрывши рукавом…
Пустынный пляж. Чужие, синие,
Толкают берег волны, с силою
К его ногам бросаясь ниц…
Ты море? – Море. – Поклянись!
Волна выносит страшной клятвою
Какую-то железку, смятую
Немыслимою глубиной,
Таящей морок ледяной…
Январь. Проснуться ли, очнуться ли,
Но всё равно пора туда,
Где свет плывёт по снегу блюдцами,
Пока не рвутся провода,
Где больше не о чем печалиться,
Как проглядеть до солнца муть,
Где шаг – и сразу твердь кончается,
Но больше некуда шагнуть.
***
Попивая лихой коньячок из горла:
– А ты знаешь, какой она прежде была!
Как любил-горевал, миловал-погибал,
Как беспечно ночную черёмуху рвал!..
Что мне делать, Господь, с этим горем
чужим?
Он поэт, он умрёт через год с небольшим
От сердечного приступа в доме пустом –
И теперь только я буду помнить о том,
Как любил-погибал, как черёмуху рвал,
Коньяком суррогатным тоску заливал…
Всё по силам, Господь, ибо Ты милосерд.
Мне сказали: полицию вызвал сосед.
Дверь взломали под вечер. В раскрытом
окне
Полыхала метель и металась в огне.
Он ничком бездыханно лежал у стола…
Я не знаю, какой она прежде была,
Как пылала и пела, сводила с ума
Вся в огнях и черёмухе майская тьма,
Как любила, лгала и была неверна –
Но черёмуха шествует мимо окна,
Торжествуя, пылая, маня и казня,
И на ветках её не убудет огня.
***
Оглядываясь беспечно на дальние голоса,
Спохватываясь поспешно: оглядываться
нельзя! –
Чувствуешь: ближе, ближе, уже над самым
плечом
Лёгких листочков книжных шепоток ни о чём.
И всплёскивается, ярок, словно бы наяву,
Запах румяных яблок, падающих в траву,
И клювом стучит синица в надтреснутое
стекло,
И прошлое счастье снится, не ведая,
что прошло:
Скрипнувшей половицей, радостью –
кто пришёл?
Яблочной половинкой, влажным ещё
ножом,
Ложечкой в звонкой чашке, солнцем из всех
щелей…
Летнее моё счастье, непроходящее!
***
То рыдает, то хохочет – живу душу береги! –
Оторвался колокольчик от малиновой дуги.
Разошёлся майской птицей – да забило
снегом рот:
Оторвался, покатился на обочину в сугроб.
Налетела мелким бесом понизовая пурга,
Месяц выставил над лесом розоватые рога,
Навалился душной ночью на дорогу-колею,
Разбудил обиду волчью на глухую жизнь
свою…
Мчались молча – и домчали до ближайшего
огня.
Горше не было печали в этой жизни у меня:
Колокольчик, друг сердечный,
серебристо-заливной,
Звон ли твой, уже нездешний, день и ночь
летит за мной,
Оглушает эхом дальним, до земли клоня
ковыль –
То дорожным, то кандальным, то набатом
вековым…
Опубликовано в Кольчугинская осень 2020
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!