>>>
Есть что-то безнадёжное в раю
для тех, кто до конца ещё не умер.
В чужом раю, как и в чужом краю,
под каждой розой — ностальгии зуммер.
Трава не та, листва совсем не та.
Не те дожди, не так цветут каштаны.
Зима не та — сплошная маята.
На санках нас не так отцы катали.
Не те дома, соседский дух не тот.
И праздники не те, застолья, песни.
Не те друзья, не тот уже полёт
в расчерченном на клетки поднебесье.
Не те моря, не тот воды глоток,
Не та победоносность на престоле.
И жизнь сама — опрятный закуток,
а не просторы, Боже, не просторы.
Язык не тот — в нём не найти следов,
ведущих за незримые пределы.
И слово сокровенное «любовь»
звучит не так, как сердце бы хотело.
>>>
Что значит эмигрировать? Родной
язык, как кожу старую, сдирая,
переходя на «ты» с чужой страной,
идти к вратам искусственного рая.
Там почивать на белых простынях
при свете электрического солнца,
заштопанные крылья приставлять
к мечте, что никуда не вознесётся.
Упрятать в самый дальний саркофаг,
как мумию, спелёнутую память.
Орала на мечи перековав,
любые сожаленья обезглавить.
Биенье сердца к ритму распродаж
приноровить, все вольные порывы,
как лошадей, в телегу запрягать,
чтоб в небесах без дела не парили.
Задача эмиграции проста:
черновики несбыточных желаний
в камине сжечь и с чистого листа
учить науке жизневышиванья;
весь мир перетряхнуть, переназвать —
все связи, все знамения нарушить,
следы запутать, не пускать назад
к колодцу детства, что сухой снаружи,
но в глубине ещё с живой водой.
Задача эмиграции известна:
глаза и уши залепить слюдой
и счастье печь из призрачного теста;
лукавое являя естество,
заманивать в ловушку ролью дичи —
с охотничьим бесстрастным мастерством —
и души разорять, как гнёзда птичьи.
>>>
Сказал Окуджава «Арбатство»,
А я говорю «Эмигрантство».
По сердцу скрежещущим звуком,
является — вроде со стуком,
по вольному, вроде бы, зову
судьбу прогибает лозою.
Ведь нынче не так, как когда-то
в тумане военного ада,
родную страну покидаем.
Тогда почему погибаем
в чужом безвоздушном пространстве,
в тюрьме пятизвёздочной, в рабстве
изысканном, где наши цепи —
просчитанной жизни рецепты?
Всё гладко, размеренно вроде,
зачем же тоска хороводит?
И хлеба насущного много,
но голодно нам, одиноко.
Так речи родной не хватает,
и нежность печальная тает,
свечой, что затеплилась в детстве.
Бредём, как верблюды, продеты
в ушко назиданий игольных,
мы — стадо чужих, неугодных,
из милости взятых к кормушке,
теперь нам поведать кому же
что золото, коим прельстились,
давно в черепки превратилось?
Дождям, размывающим память?
Снегам, не умеющим падать,
а лишь мельтешащим бессильно?
И горькое это спасибо
кому нам сказать за науку
в любовь переплавить разлуку?
РУССКИЙ АКЦЕНТ
Плутая в лабиринтах речи датской,
фонетику чужого языка
я постигала, веря, что удастся
взять за рога упрямого быка
и научиться изъясняться ловко,
не спотыкаясь там, где гласный звук —
одна немилосердная издёвка,
согласный — дятла несогласный стук.
Я приручала датский, как волчонка
зубастого из северных лесов.
Инверсию заучивала чётко
и постигала синтаксис с азов.
Теперь могу сказать по праву гордо,
что Андерсен мне в подлиннике мил
и то, что я на датском Кьеркегора
читала, но меня он утомил.
И прозу, и стихи пишу на датском
почти что приручённом языке,
но всё же продолжаю с ним бодаться:
акцент мой русский как копьё в мешке.
Не утаишь акцент, он так и колет
слух викингов настырным остриём.
В акценте этом что-то есть такое,
что в вольном проявлении своём
нет-нет да и подначивает, дразнит 207
насупленные датские слова,
и поединок интонаций разных
всё длится и закончится едва.
И ладно бы язык один — загвоздка
в конце концов не в том, как говорю.
По-русски мыслю, чувствую, на звёзды
любуюсь и судьбу свою творю
с акцентом русским, что теперь поделать —
датчанкой мне не стать! Давай с тобой
заслугу в этом поровну поделим,
акцент мой русский — верный стражник мой.
ГОРДИЕВ УЗЕЛ
От лета к лету северному быстро
перебегаю, кутаясь впотьмах
в надменный холодок гостеприимства
чужой страны, где всё ещё в домах
дух викингов присутствует суровый,
и под кольчугой спрятаны сердца.
И с каждым годом тяжелей уроки
смиренья типового образца.
Хотя мой сын-датчанин знает русский,
И я его люблю и им горжусь —
который год бескрылой птицей рвусь я
туда, где родилась — где я сгожусь,
но привязал меня как будто Гордий
узлом мудрёным к алтарю судьбы
безлико эмигрантской, к непогоде
душевной, слишком часто на дыбы
встающей и калечащей прозреньем
бессмысленности стольких тусклых лет.
Плоды сомнений слишком перезрели —
ни соков в них, ни смысла больше нет.
Где Македонский мой — мечом победным
ударит пусть, нахальства не тая,
по призрачным обетам и по бедам,
по барабанам пыльным бытия —
пусть красками и звуками взорвётся,
и чувств многоголосье явит вновь.
И пусть опять по-русски назовётся
на родину летящая любовь.
МОСКОВСКИМ ДРУЗЬЯМ
Когда речи чужой безнадёжно прорехи латаю,
когда сердце хандрит и тянуть уже больше нельзя,
я сажусь в самолёт «Копенгаген — Москва» и взлетаю
на свой горний Олимп, где меня ожидают друзья.
С каждым годом прочней наших судеб незримая склейка.
С каждой встречей ценней общей памяти собранный клад.
Кто я, право, без вас — неумёха, чудачка, калека
в виртуальном раю, где царит перевёрнутый ад.
Вам в глаза посмотрю — и любовь моя в них отразится.
Наша юность пошлёт к нам с хорошею вестью гонца:
пусть нам время-гримёр размалюет безжалостно лица,
но душа-режиссёр остаётся собой до конца.
Отыграем ещё много пьес — и весёлых, и грустных.
Замок Гамлета пуст, и извечный вопрос разрешён:
я спешу к вам, друзья, чтобы — БЫТЬ, надышавшись
по-русски,
пока нам на Олимп беспрепятственно вход разрешён.
ИЗ ЦИКЛА «БЕЛЫЕ КАРЛИКИ»1
>>>
Вдали от городов, дворцов великолепных,
страстям и наважденьям беспечно помахав,
проходит через лес судьбы узкоколейка.
Но брызги васильков! Но дрозд! Но мхов меха!..
>>>
Не гадай, как Мойра судьбу прядёт.
Не копи на чёрные дни тряпьё.
Жизнь всегда легко напролом пройдёт.
Смерть всегда придёт обходной тропой.
>>>
Как судьбу атакой лобовою
побороть? Есть вечных два удела:
ничего не сделать с нелюбовью
и с любовью ничего не сделать.
>>>
Не срослось, не сплелось, не сложилось —
жизнь слежалась, как шуба на вырост,
позабытая в сундуке
на заброшенном чердаке.
>>>
Мир просит хлеба и, конечно, зрелищ.
И роскоши превыше головы.
А я среди арен, дворцов и стрельбищ
всё повторяю: хлеба и любви.
>>>
Чуть скрылась ночь, как чёрная пантера,
и свет явил неприбранность пространства,
ряжу в слова — цветные ткани смысла
существованья оголённый хаос.
>>>
Мои прядильни и красильни
всё примут — хоть неси рваньё.
Мне сотворить самой по силам
очарование своё.
>>>
О женщина — нежнейшая жестокость.
Пушинки тяжесть. Лёгкость чугуна.
Тропинка к незапамятным истокам.
Наивная доверчивость лгуна.
>>>
Хорош виноград, да поди-ка, отведай!
Хоть ягодку в рот бы ценою любою.
Как страшно мы все недолюблены в этом
таинственном мире, что дышит любовью.
>>>
Хорошо бы время замедлить.
Хорошо бы судьбу заметить.
Замести следы пустоты.
Замесить любовь.
>>>
Любовь — лишь театр, старинная игра?
Возможно, но бывает ли живее
кровь, что теперь стекает с топора
бумажного, упавшего на шею?
>>>
Помолчи. Не мешай. Пощади.
Я ещё побаюкаю сердце,
как ребёнка больного. Иди —
никуда от тебя мне не деться.
>>>
К любви придёшь дорогою окольной.
Пусть говорят, что это — гибель, омут.
Запреты победив, разбив оковы,
как к самому себе придёшь — к другому.
>>>
Волос твоих коснусь губами.
Да всё не так, да всё не в масть!
Какой печальной икебаной
стоит засушенная страсть.
>>>
Не жизни, не судьбы твоей хочу.
Хочу лишь слов — как снов,
прикосновений — как дуновений.
>>>
Отболевший, навеки пропавший,
уезжавший на белом коне,
горькой гарью разлуки пропахший —
ты пешком возвратился ко мне.
>>>
Жизнь сегодня остра, как отточенное лезвие.
И в помине нет ис-тупления.
Ты — мой точильщик, моё главное следствие,
весь — в фокусе моего исступления.
>>>
Я прислушиваюсь к твоим
не-словам, не-звонкам, не-письмам.
Сколько красок у этого НЕ,
пейзажист пустоты!
>>>
Ты боялся со мной несвободы.
Я боялась с тобой нелюбви.
Оба были упрямыми — вот и
разошлись, как в морях корабли.
>>>
Боялась быта.
Любила тени.
Была забыта,
как привиденье.
>>>
Уже не мчусь стрелой — рассеянно мечусь я
меж сосен трёх — как панцирь, наросшие лета.
Все сказаны слова, отыграны все чувства,
а жизнь ещё настырна, свежа и молода.
>>>
Вновь стало новым, что давно не ново.
Не надо моря — хватит озерца.
И к жизни отношение иное —
не зариться уже, а созерцать.
1 Белые карлики — очень плотные горячие звёзды малых размеров.
Опубликовано в Лёд и пламень №5, 2019
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!