Имя затерянного в лабиринтах российской истории революционера, писателя и дипломата Фёдора Фёдоровича Раскольникова выплыло из глубин многолетнего забвения благодаря публикации статьи о его удивительной судьбе, написанной доктором исторических наук В.Д. Поликарповым и напечатанной в июньском номере общественно-политического и литературно-художественного журнала «Огонёк» за 1987 г.
Вместе с рассказом о бурных событиях жизни этого энергичного политика и литератора в печать были вынесены в эти дни почти никому до этого не известные две его политические работы – «Как меня сделали “врагом народа”» и «Открытое письмо Сталину», показывающие, что в 1930-е годы в Советском Союзе были политические силы, способные выступать против воцаряющегося в стране режима сталинского культа и сопровождающих его жестоких репрессий. Беглая информация об этих письмах впервые была озвучена в декабре 1963 года после решения пленума Верховного суда СССР, отменившего постановление 1939 года по «делу» Раскольникова «за отсутствием в его действиях состава преступления» и восстановившего его в рядах Коммунистической партии, которой он безоговорочно отдал 30 лет своей жизни. Полностью же советским читателям основные положения «Открытого письма Сталину» впервые стали известны только из упомянутой выше статьи Поликарпова «Фёдор Раскольников», и только потом уже появилось несколько её публикаций в периодической печати.
«Сталин, – писал ему Раскольников из Франции, – вы объявили меня «вне закона». Этим актом вы уравняли меня в правах – точнее, в бесправии – со всеми советскими гражданами, которые под вашим владычеством живут вне закона.
Со своей стороны отвечаю полной взаимностью: возвращаю вам входной билет в построенное вами «царство социализма» и порываю с вашим режимом.
Ваш «социализм», при торжестве которого его строителям нашлось место лишь за тюремной решеткой, так же далёк от истинного социализма, как произвол вашей личной диктатуры не имеет ничего общего с диктатурой пролетариата <…>.
Что сделали вы с конституцией, Сталин?
Испугавшись свободы выборов, как «прыжка в неизвестность», угрожавшего вашей личной власти, вы растоптали конституцию, как клочок бумаги, выборы превратили в жалкий фарс голосования за одну единственную кандидатуру, а сессии Верховного Совета наполнили акафистами и овациями в честь самого себя. В промежутках между сессиями вы бесшумно уничтожали «зафинтивших» депутатов, насмехаясь над их неприкосновенностью и напоминая, что хозяином земли советской является не Верховный Совет, а вы.
Вы сделали всё, чтобы дискредитировать советскую демократию, как дискредитировали социализм. Вместо того, чтобы пойти по линии намеченного конституцией поворота, вы подавляете растущее недовольство насилием и террором. Постепенно заменив диктатуру пролетариата режимом вашей личной диктатуры, вы открыли новый этап, который в историю нашей революции войдёт под именем «эпохи террора».
Никто в Советском Союзе не чувствует себя в безопасности.
Никто, ложась спать, не знает, удастся ли ему избежать ночного ареста, никому нет пощады. Правый и виноватый, герой Октября и враг революции, старый большевик и беспартийный, колхозный крестьянин и полпред, народный комиссар и рабочий, интеллигент и Маршал Советского Союза – все в равной мере подвержены ударам вашего бича, все кружатся в дьявольской кровавой карусели <…>».
Письмо это породило среди читателей самые что ни есть противоречивые суждения, столкнув между собой лбами сталинистов с антисталинистами, но правда в этом письме, конечно же, имела место, потому что всё то, о чём Фёдор писал в нём, он знал на собственной шкуре. Такой яркой судьбой, как у Фёдора Раскольникова, не мог бы похвастать ни один из его революционных соратников – ни Молотов, ни Калинин, ни Каганович, ни Орджоникидзе, ни кто-либо другой из его окружения. Даже сам Сталин выглядит на фоне деятельности Раскольникова весьма бледновато.
А ведь, помимо революционной, боевой и политической работы, Фёдор Фёдорович в течение нескольких лет был секретарём знаменитой газеты «Правда», заместителем председателя Кронштадтского Совета военных депутатов, замнаркома по морским делам, командующим Каспийской и Балтийской флотилиями, членом Реввоенсовета Республики, ответственным редактором ряда литературно-политических журналов и издательств, а также активным журналистом и писателем, выпустившим несколько публицистических книг и пьес, в последние годы работавшим полпредом Советской России в Афганистане, дипломатом в Эстонии, Дании и Болгарии. Он был правой рукой Ленина и Троцкого, отлично знал Сталина, был знаком с Буниным и Горьким, Пильняком и Есениным, Молотовым и Коллонтай, а также с множеством других русских и иностранных писателей, политиков, дипломатов, военных, актёров, музыкантов, художников, поэтов…
Фёдор Фёдорович Раскольников (настоящая фамилия – Ильин) родился 28 января 1892 года (по новому стилю – 9 февраля) в Санкт-Петербурге, в довольно сложной семье. Мать его, Антонина Васильевна Ильина, была дочерью генерал-майора, а отец – Фёдор Александрович Петров – протодиаконом Сергиевского всей артиллерии собора. Будучи церковным служителем, протодиаконом, отец Раскольникова уже состоял до этого в браке и поэтому не имел права венчаться вторично. Поэтому Фёдор и его младший брат Александр официально считались внебрачными детьми, живя с клеймом «незаконнорождённых», из-за чего они начали свою жизнь с острыми чувствами обиды. Они спокойно могли бы вписаться в столичную элиту: отец был популярным в Петербурге священнослужителем, мать – генеральской дочкой. Но боясь увольнения, протодьякон Фёдор Петров навещал семью только тайком, его невенчанной супруге Антонине пришлось целыми днями работать в лавке, а сыновей отдать в городской приют.
Вот «Автобиография» Раскольникова, собственноручно написанная им в 1913 году:
«Я, Фёдор Фёдорович Ильин, родился в 1892 году, 28 января, в г. С.-Петербурге, на Большой Охте, на Мироновой улице. Я – внебрачный сын протодиакона Сергиевского всей артиллерии собора и дочери генерал-майора, продавщицы винной лавки, Антонины Васильевны Ильиной. Узами церковного брака мои родители не были соединены потому, что отец, как вдовый священнослужитель, не имел права венчаться вторично.
Оба были люди весьма религиозные и все 19 лет совместной жизни прожили крайне дружно. Отец родился в 1846 году в селе Кейкино Ямбургского уезда Петербургской губернии, а мать является уроженкой С.-Петербурга, дата её рождения – 3 июня 1865 года. Отец скончался 12 апреля 1907 года; он покончил жизнь самоубийством, вскрыв себе бритвой сонную артерию. Причиною смерти послужила боязнь обыска и опасение судебного привлечения и широкой публичной огласки компрометирующего свойства вследствие подачи его прислугою жалобы в СПБ окружной суд об её изнасиловании отцом. По признанию отца и лиц, его окружавших, жалоба была неосновательна. Защитником был приглашён присяжный поверенный Николай Платонович Карабчевский и его помощник – помощник присяжного поверенного Атабеков. По мнению адвокатов, исход дела был безнадёжен для предъявительницы обвинения вследствие полного отсутствия улик и очевидцев-свидетелей.
Но отец не дождался судебного разбирательства и на 62-м году порвал счёты с жизнью. По свидетельству всех знавших покойного, он обладал мягким характером и выдающимся голосом. Мать жива и в настоящее время; она служит продавщицей казённой винной лавки № 148, помещающейся на Выборгской стороне, в Финском переулке, в доме № 3. Оклад её содержания – 750 рублей в год; кроме того, она пользуется казённой квартирой в 3 комнаты, имея готовое освещение и отопление.
Формально я крещён по обряду православного вероисповедания, но фактически уже около 10 лет являюсь безусловным и решительным атеистом. Разумеется, никогда не говею и никогда не бываю в церкви. Что касается истории рода, то хотя и интересуюсь генеалогией своего родословного древа, но деятельностью предков никогда не кичусь, помня золотые слова Сумарокова (или Хераскова): «Кто родом хвалится – тот хвалится чужим». Предпочитаю направлять свою личную и общественную деятельность таким образом, чтобы она сама и её результаты, а не доблестные деяния родоначальников, служили предметом счастливого самоудовлетворения и упоительной гордости. Со стороны отца предки ничем не прославились, так как свыше 200 лет священнослужительствовали в Петропавловской церкви села Кейкино Ямбургского уезда Петербургской губернии. Помимо отца, мой дед Александр Фёдорович и мой дядя Николай Александрович Петровы также покончили жизнь самоубийством, как передают, из-за женщин. Предшественники отца, как рассказывают, происходят из рода дворян Тимирязевых, впоследствии получили фамилию Осторожновых и лишь в сравнительно недавнее время были переименованы в Петровых, по имени одного из святых, которым посвящён Кейкинский храм. Мой род с материнской стороны, фамилию которого я ношу, более знаменит в истории России.
По женской линии наш род ведёт своё происхождение от князя Дмитрия Андреевича Галичского.
В XV и XVI столетиях мои предки занимали придворные должности и служили стольниками, чашниками, постельничими и т.п. Мой прапрадед, Дмитрий Сергеевич Ильин, отличился в царствование Екатерины II, во время Чесменского сражения 1770 года, тем, что геройски потопил несколько турецких судов. В честь его был назван минный крейсер береговой обороны Балтийского флота «Лейтенант Ильин», который в настоящее время относится к разряду судов устаревшего типа и передан в распоряжение Морского училища дальнего плавания императора Петра I. Мой прадед, Михаил Васильевич Ильин, был подполковник морской артиллерии, оставивший после себя несколько научных специальных исследований, о которых упоминается в критико-биографическом словаре русских писателей и учёных, в энциклопедическом словаре и во многих других изданиях. Скончался М.В. Ильин в 1849 году. Мой дед, отец матери, Василий Михайлович Ильин, артиллерийский генерал-майор, был преподавателем Михайловского артиллерийского училища и умер в 1885 году.
Кроме меня, у моей матери есть ещё один сын, Александр, родившийся 16 ноября 1894 года. Привлечённый по делу организации учащихся в средних учебных заведениях (т.н. «процесс витмеровцев»), он в 1912 году был исключён из VIII класса Введенской гимназии без права поступления.
В настоящее время он является стипендиатом московского миллионера Николая Александровича Шахова, живёт за границей и состоит студентом Женевского университета…»
Когда Фёдор-младший заканчивал школу, его отец, обвинённый в изнасиловании служанки, наложил на себя руки. (Вспомним отмеченных в его автобиографии деда и дядю будущего героя революции, которые в своё время тоже покончили с собой из-за женщин!)
От «свинцовых мерзостей жизни» подросток прятался в книги, отождествляя себя с их героями – жертвами несправедливости, мстящими потом за обиды своей судьбе и обидчикам.
В 1909 году Фёдор поступил на экономическое отделение СанктПетербургского Политехнического института, а уже в декабре 1910 года он становится членом партии РСДРП, ссылаясь на совместную работу с В.М. Молотовым в «большевистской фракции Политехнического института», где он сразу же включился в революционное движение. Вскоре он начал и свою литературную работу в легальной газете большевиков «Звезда», а затем и в газете «Правда». Свои статьи и заметки он подписывал псевдонимом «Раскольников», который и стал его фамилией после состоявшейся революции.
За свои острые статьи Фёдор был арестован и приговорён к трём годам ссылки, но мать, подняв свои «генеральские» связи, сумела оставить его в столице на лечение.
А вскоре его вообще амнистировали в связи с празднованием 300-летия дома Романовых.
После окончания института Фёдор не стал работать по инженерной специальности, а продолжил свою журналистскую деятельность в газете «Правда» и журнале «Просвещение», где раньше он уже печатал свои большие и серьёзные статьи.
Брат Фёдора – Александр, тоже большевик, за свою политическую деятельность был исключён из гимназии и поэтому уехал доучиваться в Швейцарию, за что и получил псевдоним Ильин-Женевский.
Согласно партийной линии, от Первой мировой войны молодой Фёдор уклонился, поступив в школу гардемаринов. На учебном судне он отправился в Японию и провёл в плаваниях полтора года.
Февральские события застали недоучившегося мичмана врасплох, как и саму царскую власть, до последнего дня уверенную, что народ ей предан. Для Фёдора, скучавшего в холодных гардемаринских классах, революция стала самым настоящим праздником.
После Февральской революции он стал заместителем Председателя Кронштадтского совета, а после июльского кризиса был арестован, посажен в «Кресты» и освобождён оттуда только 13 октября 1917 года.
Мало кто знает, что в момент октябрьского переворота в октябре 1917 года, когда судьба восстания и большевиков висела на волоске, Раскольников самовольно покинул Смольный и скрылся в неизвестном направлении.
Впоследствии своё неучастие в этом историческом событии он оправдывал внезапной «инфлюэнцей». Сразу же после Октябрьской революции Раскольников оказывается снова на коне и вместе с матросом Железняковым разгоняет Учредительное собрание.
Он же руководил расстрелом рабочей демонстрации в поддержку Учредительного собрания; балтийские матросы неоднократно открывали пулемётный огонь по его приказу. По разным данным, было до 2500 убитых и раненых.
«Там действовал товарищ Раскольников, которого прекрасно знают московские и питерские рабочие по его агитации, по его партийной работе», – говорил о нём Владимир Ленин.
В дни Октябрьской революции Фёдор принимал участие в подавлении похода Краснова-Керенского на Петроград, участвовал в боях в Москве. В январе-марте 1918 года он – активный участник попытки красных захватить власть в Финляндии: вместе с П.Е. Дыбенко он участвовал в организации Красного террора в Хельсинки. Именно он придумал езду на санях по телам приговоренных – таким было его с Дыбенко любимое «развлечение».
Весной 1918 года Раскольников был назначен комиссаром Морского генерального штаба и заместителем наркомвоенмора Троцкого по морским делам. Флотских дел он практически не знал, и вся его работа на этой должности свелась к поиску «изменников» среди морских офицеров. Расстрел командующего Балтийским флотом адмирала Щастного – тоже его «заслуга» совместно с Троцким.
Аналогичная участь постигла и многих других морских офицеров.
На этой же должности он выполнял поручение Совнаркома по затоплению кораблей Черноморского флота в июне 1918 года, предотвратив их интернирование немцами. Операция была необычайно опасной для его жизни.
Он был послан Лениным с чрезвычайным мандатом для выполнения задачи, против которой выступало большинство моряков и офицеров флота, которые предлагали другие варианты решения проблемы – например, перебазирование флота в нейтральные порты. Раскольников любым средствам переубеждения предпочёл насилие: несогласных с затоплением флота объявлял «врагами революции» со всеми вытекающими последствиями.
Таким способом он сумел переломить настроение моряков, и русские корабли легли на дно Цемесской бухты.
С июля 1918 года Раскольников – член Реввоенсовета Восточного фронта, командовал Волжской флотилией. С подачи Льва Троцкого он решает обрушить красный террор на весь военноморской флот и 20 августа 1918 г. телеграфирует из Нижнего Новгорода в Москву ещё одному известному троцкисту – Антонову-Овсеенко: «Всех военных моряков, отказывающихся идти на Чехословацкий фронт, следует незамедлительно увольнять со службы и отправлять в Свияжск в распоряжение товарища Троцкого для предания суду Революционного трибунала».
Даже на фоне всех ужасов Гражданской войны кровавые расправы Троцкого над красноармейцами в 1918 году в Свияжске стоят на особом месте. Ни до, ни после этого в Красной армии не было таких жутких массовых казней.
А потому приказ Раскольникова присылать провинившихся военных моряков к Троцкому в Свияжск на расправу был равносилен подписанию им смертного приговора.
10 сентября 1918 года Раскольников участвовал во взятии Казани и последующем походе Волжской флотилии по Каме для освобождения заключённых на «барже смерти». В эти дни он является активным участником Красного террора в Казани и кровавого подавления Ижевско-Воткинского восстания рабочих против голода и репрессий. Никакого отношения к органам ВЧК или к ревтрибуналам Раскольников не имел, что не мешало ему отдавать самочинные приказы о расстрелах, в том числе, больших групп лиц. За это Троцкий сделал его членом Реввоенсовета Республики.
Апофеоз службы Раскольникова на Волжской флотилии получился скандальным. После падения Казани флотилия, возглавляемая Раскольниковым, не оказав никакого сопротивления белым, самовольно покинула боевые позиции и ушла в тыл. Что касается самого Раскольникова, то он, говорят, бросив на произвол свою флотилию, вообще постыдно сбежал, да так, что его долго не мог найти ни главком Вацетис, ни штаб 5-й армии в Свияжске, ни собственная жена Лариса Рейснер, отправившаяся на поиски мужа в Казань под видом жены офицера. За трусость и бегство с поля боя Раскольнику грозил расстрел.
Однако его спас Троцкий, вняв просьбам своей любовницы Ларисы Рейснер, которую он к этому времени уже пристроил замуж за Раскольникова.
26 декабря того же 1918 года Раскольников был взят в плен британскими моряками во время похода советских миноносцев «Автроил» и «Спартак» на Таллин. Этот поход закончился пленением обоих кораблей со всеми их экипажами. После этого Фёдор содержался в Брикстонской тюрьме Лондона, а 27 мая 1919 года в посёлке Белоострове под Петроградом он был обменян на группу арестованных граждан Британии.
После освобождения из британского плена 10 июня 1919 года Раскольников был назначен командующим Астрахано-Каспийской военной флотилией, а уже 31 июля 1919 года – командующим Волжско-Каспийской военной флотилией, после чего он участвовал в обороне Царицына и высадке десанта в иранском порту Энзели с целью возвращения оттуда угнанных белогвардейцами кораблей каспийского флота. За эту операцию он был награждён орденом Красного Знамени.
На посту командующего флотилией Раскольников ничем себя не проявил. Единственное, что под его началом было проведено похищение баржи с пленными красноармейцами и арестованными уголовниками у белых под Сарапулом. Этот случай, не имеющий никакого отношения к боевой деятельности флотилии, был разрекламирован на всю страну, как необычайная по смелости и дерзости операция. Чтобы увеличить эффект пиара, Раскольников сам писал статьи о себе, без всякого стеснения прославляя в них собственный героизм. На самом деле ничего подобного не было.
Баржу с арестованными охраняли всего несколько старых солдат, которые без всякого сопротивления сами подали буксирные концы на пароход Раскольникова.
Надо отдать должное, что, будучи неплохим журналистом, Раскольников прекрасно понимал значение газетного слова и умело этим пользовался. Пленение баржи было возведено им и Троцким в ранг блестящей оперативной операции. И награда – второй орден Красного Знамени – не замедлила себя ждать.
С июня 1920 года по март 1921 г. Фёдор Фёдорович являлся командующим Балтийским флотом, о чём остались двойственные воспоминания. Во время его деятельности на флоте он и его жена писательница Лариса Рейснер, прототип женщины-комиссара в «Оптимистической трагедии» Всеволода Вишневского, отнюдь не были такими аскетами, какими представлены большевики в благонамеренной пьесе. Как писал в своём рапорте в Петроград председатель Кронштадтского отдела трибунала Балтфлота Ассар, они жили в роскошном особняке, держали прислугу и ни в чём себе не отказывали. Матросов же Фёдор Фёдорович считал людьми второго сорта. Даже на камбуз установил своеобразную сегрегацию.
Когда Раскольников со штабом на яхтах прибывали в Кронштадт, для рядовых военморов готовили суп с селёдкой или воблой. Для штаба и начальствующего состава – полный обед из трёх блюд, причём суп – с мясом. Для самого же Раскольникова и особо приближённых к нему лиц готовили настоящие деликатесы. Он сменил две трети командиров и комиссаров флота, назначив людей по принципу личной преданности, а не по профессиональным качествам.
На линкоре «Петропавловск» комиссару флота Николаю Николаевичу Кузьмину моряки жаловались, что Раскольников и его окружение чаще инспектируют винные погреба, чем пороховые. Они требовали создать специальную комиссию для обследования квартир своих командиров и комиссаров, не без оснований подозревая, что там найдутся не только предметы роскоши, но и продовольственные запасы, не дошедшие до матросского котла.
При всём при том личные качества Фёдора Фёдоровича были по достоинству оценены Лениным и высшим руководством страны, и когда в 1921 году потребовалось ликвидировать контрреволюционный кронштадтский мятеж, то в помощь командарму Тухачевскому придали несколько «верных товарищей», в том числе и Раскольникова. Вместе с Дыбенко Фёдор участвовал в жестоком подавлении Кронштадтского восстания, и несколько десятков смертных приговоров, вынесенных Дыбенко, он исполнил лично. Очевидцы утверждают, что Раскольников в это время очень сильно пил и то и дело цитировал Достоевского. После этого Дыбенко написал рапорт о его отозвании с флота, и Троцкому пришлось к этому рапорту прислушаться, поскольку состояние Фёдора начало внушать опасения и ему самому.
Ещё во время своей деятельности в Кронштадте Раскольников женился на знаменитой революционерке и поэтессе, «валькирии революции» – Ларисе Рейснер, бывшей ранее любовницей известного поэта Николая Гумилёва, расстрелянного в 1921 году за контрреволюционную деятельность, а также любовницей Льва Давидовича Троцкого. В 1932 году Лариса стала героиней пьесы известного писателя-драматурга Всеволода Вишневского «Оптимистическая трагедия», которая уже на следующий год была поставлена в московском Камерном театре режиссёром А.И. Таировым и стала ярким явлением в советской драматургии 1930-х годов. А уже после войны поэт Борис Пастернак в память об ушедшей в 1926 году Ларисе Рейснер дал её имя – Лара – героине своего знаменитого романа «Доктор Живаго». А многочисленные эпизоды героической жизни Фёдора Фёдоровича Раскольникова легли в основу целого ряда советских кинофильмов и постановок – таких, как «Миссия в Кабуле», «Гибель эскадры», «Разлом» и та же самая «Оптимистическая трагедия», в которой была изображена Лариса Рейснер и, отчасти, он тоже.
Но в 1923 году, находясь вместе с Раскольниковым на дипломатической работе в Афганистане, Лариса вдруг узнала, что едва ли не главную роль в смерти её любимого поэта Гумилёва сыграл не кто-нибудь, а именно её муж, написавший на него в 1921 году из-за своей ревности расстрельный донос в ЧК, и поэтому она решительно бросила Фёдора в Кабуле и уехала назад в Россию, где быстро оформила с ним развод и начала (по-видимому, в виде мести за этот его донос на Гумилёва) жить с некрасивым, женатым, но остроумным Карлом Радеком, являвшимся тогда членом коллегии Народного комиссариата иностранных дел РСФСР.
В 1924 году Раскольников отзывается в СССР из Афганистана и в течение последующих шести лет – до 1930 года – работает редактором журналов «Молодая гвардия» и «Красная новь», а также главным редактором издательства «Московский рабочий». Возится с беспомощными рукописями рабочих, которые он сам много правил, вытягивая их рассказы, статьи и очерки. Дал путёвку в жизнь группе комсомольских поэтов – Безыменскому, Жарову, Светлову и Михаилу Голодному. Печатал писателей из разных литературных группировок – «Перевала», «Кузницы», «Серапионовых братьев», печатал также «попутчиков», при этом тон в литературе задавали профессиональные писатели из интеллигенции, из-под пера которых выходили повести и поэмы, привлекавшие многих читателей. Не печатай их произведений – никто бы не стал читать и эти сами журналы, заполненные красными агитками.
Какое-то время Раскольников руководил издательством «Московский рабочий» и здесь старался в первую очередь издавать писателей пролеткультовского толка – Либединского, Фадеева, Фурманова, или близких пролеткульту по духу таких маститых авторов, как Маяковский, Демьян Бедный, Серафимович.
Однако впоследствии ему пришлось пересмотреть свой взгляд на литературный процесс и признать, что теория пролеткульта нуждается в серьёзной корректировке.
В 1928-1930 годах он становится начальником «Главискусства», членом коллегии «Наркомпроса» и председателем «Главреперткома». Под его непосредственным руководством были запрещены к показу пьесы Михаила Булгакова и проводилась конъюнктурная правка произведений писателей.
В 1934 году его принимает в свои члены только что созданный в СССР Союз советских писателей, который провёл в Москве свой I Съезд.
Первое время по возвращении из Кабула в Москву Фёдор Фёдорович долго страдал из-за случившегося между ним и Ларисой разрыва, но потом понемногу успокоился и сошёлся с сотрудницей литературно-художественного журнала «Прожектор» – Наташей Пилацкой. Но жизнь у них почему-то не сложилась, и вскоре они разошлись, а в 1930 году Раскольников женился на молоденькой красивой студенточке с красивым именем Муза. Её-то он и увёз с собой сначала в Эстонию, а затем в Бельгию и в Болгарию, куда его направили работать полномочным представителем СССР и где они потом жили до самого их бегства в Париж, скрываясь там от требований власти срочно вернуться в Россию, где ему (а, скорее всего, и ей за компанию) грозил арест и, вероятнее всего, расстрел.
Во время работы Раскольникова в Софии болгарская полиция зарегистрировала в качестве посетителей советского посольства более 100 представителей болгарской творческой интеллигенции – они неизменно составляли большинство на всех советских приёмах. В полицейском досье на советского полпреда подчеркивается, что Раскольников пользуется расположением творческой интеллигенции и журналистов как человек «по-настоящему интеллигентный и культурный».
Раскольникова осаждают просьбами дать свои произведения для издания на болгарском языке, разрешить постановку его пьесы «Робеспьер», болгарские литераторы присылают ему свои труды на рецензию.
Но всё это – только беглые штрихи к его буйной и густо насыщенной различными событиями биографии, погружение в которую впечатляет не меньше, чем некоторые авантюрно-приключенческие фильмы или книги. Он ведь и сам был довольно неплохим писателем, написавшим несколько биографических книг о революции, гражданской войне, революционных моряках и других острых темах 1920-1930-х годов.
Это такие книги, как «Кронштадт и Питер в 1917 году», «Рассказы мичмана Ильина», «Афганистан и английский ультиматум», «Кронштадтцы: Из воспоминаний (1917)», «Рассказы комфлота», «Пробудившийся Китай», пьесы «Робеспьер» и «Воскресенье», а также множество других публицистических, исторических и биографических работ.
Сохранилось также много неопубликованных рукописей Раскольникова, которые посвящены литературным проблемам и таким писателям, как Достоевский, Маяковский, Эренбург, Есенин и другие, а также международным темам, и в частности – разоблачению таких фашистских диктаторов, как Муссолини, Гитлер и Пилсудский. Среди его рукописей имеется и такая любопытная работа, как «Очерки по истории цензуры XX века». В литературных архивах Фёдора Раскольникова хранятся также сделанные им вполне приличные переводы болгарских поэтов, а также до сих пор нигде ещё не печатавшиеся его собственные стихи.
Принадлежность Раскольникова к числу профессиональных авторов сомнений не вызывает, достаточно раскрыть любую из его книг или статей, и станет отчётливо видно, что перед нами – настоящий писатель. «Три миноносца, как чёрные лебеди, плывут по широкой и многоводной Каме, – поэтически начинает он свой материал «Люди в рогожах», посвящённый рейду большевистских военных кораблей к Казани. – Острые форштевни узких миноносцев с лёгким журчащим плеском рассекают гладкую тёмно-синюю воду. В стройной кильватерной колонне головным идёт «Прыткий», за ним «Прочный», и, наконец, замыкает шествие «Ретивый». Тёмная, беззвёздная осенняя ночь окутывает реку непроницаемой мглой. Изредка мелькают красноватые огни прибрежных сёл и деревень.
Тихо подрагивает стальной корпус военного корабля. В душном и грязном котельном отделении кочегары, мускулистые, как цирковые атлеты, сняв рубахи, ловко подбрасывают в открытые топки тяжёлые лопаты мелкого каменного угля. Машинисты осторожно, не спеша, выливают из длинных и узких горлышек маслёнок тёмное и густое смазочное масло на легко ныряющие быстрые поршни.
На высоком мостике головного миноносца рядом со мной, держась за рога штурвального колеса и зорко вглядываясь в ночную мглу, стоит рулевой. Старый лоцман с длинной седой бородой, достигающей пояса, в чёрном поношенном картузе и долгополом пальто похож на старообрядца-начётчика…»
А с какой любовью Фёдор Фёдорович Раскольников рисует в одной из своих книг образ Владимира Ильича Ленина! Страницы, посвящённые его приезду в Петроград, его кипучей деятельности по руководству восстанием и описание встреч с Владимиром Ильичом в Центральном Комитете партии и редакции «Правды» – пожалуй, одни из самых лучших мест в его литературном наследии.
Но самые весомые, смелые, отчаянные и в то же время вызывающие неистовые споры работы Раскольникова – это два его публицистических письма, одно из которых называется «Как меня сделали „врагом народа«», а второе – «Открытое письмо Сталину». Каждое из этих писем дышит обжигающей правдой, свидетельствуя о том, что Раскольников уже давно видел психопатические особенности сталинского характера, власть которого держалась исключительно на растущем в государстве массовом страхе, внедряемом в людей постоянно угрожающими им огромными лагерными сроками да расстрелами. Правда, в этих невероятно смелых письмах почему-то нет ни малейшего намёка на причастность самого Раскольникова к тем невиданно жестоким репрессиям, которые щедро сеял в стране Иосиф Сталин. Ведь он тоже принимал в них не последнее участие…
В архивных недрах ВКП(б) находится досье на Фёдора Фёдоровича Раскольникова с такой характеристикой: «Неглупый человек. Достаточно отшлифован для своей дипломатической карьеры и умеет держаться в любом обществе. Он прекрасно знает, что нарушение общепринятых правил этикета, которое он себе позволит, ему простят как дипломату новой формации, а известными кругами это будет даже приветствоваться. Энергичен. Для чисто партийной работы в Советской России он не был бы годен, так как он ближе к буржуазии, чем к пролетариату. Он предан пролетариату только до тех пор, пока пролетариат связывает его с прошлым и позволяет вести ему буржуазный образ жизни».
Неоднократно вызывавшийся по требованиям власти в Москву, Фёдор Раскольников всячески затягивал своё возвращение домой, опасаясь царящих в стране репрессий, но 1 апреля 1938 года он всё-таки выехал из Софии на Родину. Но ехал почему-то так медленно, что 6 апреля 1938 года «Правда» не выдержала и опубликовала сообщение об освобождении его от обязанностей полномочного представителя СССР в Болгарии. Узнав об этом, Раскольников в Москву не поехал, так как понимал, что его возвращение закончится арестом и, скорее всего, расстрелом. Поэтому через Берлин он с женой проследовал до Брюсселя, а спустя несколько недель обосновался в Париже.
Писал оттуда Сталину письма, требуя для себя открытого суда.
Впоследствии он был заочно исключён из партии, а 17 июля 1939 года Верховный суд СССР объявил Раскольникова «вне закона» и лишил его советского гражданства и всех правительственных наград, что несло за собой высшую меру наказания. Проект этого приговора утвердили непосредственно Сталин и Молотов.
В качестве реакции на этот жест Москвы Раскольников публикует на страницах парижской эмигранткой газеты Милюкова «Последние новости» своё отчаянное письмо «Как меня сделали “врагом народа”», после чего работает над ещё более дерзким посланием под названием «Открытое письмо Сталину», в котором он обличает антинародную деятельность Иосифа Виссарионовича и чинимые им массовые репрессии в отношении «большевистской гвардии».
Опасаясь мести вождя, Раскольников с Музой уехали из Парижа на Лазурный берег и там постоянно перемещались из одного прибрежного городка в другой, чтобы их нигде не засекли посланники Берии. Но они их, похоже, всё-таки выследили. И 12 сентября 1939 года в Ницце при невыясненных обстоятельствах Раскольников выпал из окна частного госпиталя, в котором он прятался от начатой на него Сталиным охоты, и разбился насмерть. Согласно одной из распространившихся в газетах версий, он таким образом был убит вышедшими на его след агентами НКВД, одним из которых был муж поэтессы Марины Цветаевой – Сергей Эфрон, хорошо знавший Францию и владевший французским языком, а потому специально для этой цели направлявшийся из Москвы на Лазурный берег для поисков Раскольникова. Впоследствии, по выполнении смертного приговора обидчику вождя, он тоже был уничтожен организацией Лаврентия Берии.
Опубликовано в Бийский вестник №1, 2019
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!