Николай Кононов. ПЬЕСЫ

* * *
Мимо, мимо лучших звуков, что, изнемогая, живут
Во мне, во мне, пританцовывая двутавром гибким, как жгут,
Сладостью Гесперид, брызнувших в кромешном огне
По мировому лекалу, кратному и моей длине.

Промельк мошек, не мающих рта и клоаки!
За овином потявкивающие собаки
Расточают «гав-гав-гав» дрожанию сфер,
И голуболобый головорез-изувер
Помене трех четвертин,
Неумолимо пятясь, мой оставляет притин.

* * *
На вечну жизнь не посягая,
Стоишь, матерый, истекая,
На палец локоны вия…
Перепелёсая струя
Влечет тебя, но неги нет
Под маревом чумных планет —

Там наркоманы-пареньки
Виются бухтами пеньки,
Чтоб лыко мылилось Россией,
Немыслимого принеси ей,
В таилище ее зайдя,
На смертодудочке зудя.

* * *
Полночи за покойников молился
И пальцев на руках обеих не хватило;
Я «Отче наш» бубнил, как мантру заводную,
Чтоб душам их леталось хорошо,
И множится во мне широколистье
Имен их сладостных лозой прозрачнокровой,
И вот я, словно склон повитый,
Вместилище их прозвищ молодых.

Им не лежится уж давно —
Трухе веселой, погорельцам славным,
Они везде, и сущее мое искрит многоименьем;
Вот, папа, ты молодчик безупречный на привале меж боев —
Застал тебя я в мечтаньях простодушных;
Взираешь на меня юнцом,
Как будто бы на стрелочку секундную,
И замерла она, дрожа, кузнечиком прыгучим
В твоем безвременье на самом низком старте…

* * *
Заря заре гнилушку кажет полупьяную, как будто просит
В сквозном метро на перегоне: хоть рубль денег дай-дай-дай
На операцию над плотью архаической, ведь Райнер белокровый
Воспел ее, прекрасную, породе нашей русской набекрень.

…Когда Лёв Николаич в бороду бубнил гостям своим прикольным,
Что нет — не пуп земли земной он вовсе, ни в коем разе, господа,
Реально разве чисто царь травы, не больше, луговой;
В смятенье Райнер:
— Я так один, — шептал деревьев мраку за окном.

Никто не понимает… — все повторял он, повторял и повторял…
И там вдали, в полутора часах ходьбы неспешной,
Упершись грудью в пыльные стропила, вздохнул ему союзно сеновал,
С изнанки запылав горючей шубой русской…

* * *
Стихов надменных хвост павлиний люблю-люблю-люблю,
Как будто детушкам рассказывал про макулатуру и металлолом;
Ведь пионэрия их с гордостью носила по моногородам туда-сюда,
Там труд трудящиеся трудно свой трудили, ославленные армией искусств.

Теперь ОМОН в детей по-волчьи хнычет, многозарядной поводя елдой…
Но хипстеру устав краснознаменный в карман не лезет — там айфон
Худую ягодицу согревает созвездьем лайков фрэндов дорогих,
И сердце сердце манит, манит, манит, неслышимое в шуме мировом…

* * *
…Как счесть их всех, когда, вздохнувши, молча убывают,
Зачатые омоновцем-страной, —
Под языком, уздечки возле, скользят себе неумолимо
Росинкою по выхлопу-дуге туда, где улялюм-газопровод…

Я б запахи в себе таил плацкартного вагона
Оравы спящих граждан больше, если б не
Светлана Михайлюк Сергевна с усталой Нурганышью
Проводниками в смену заступили на самой темной станции моей…

* * *
У смутного табло в волшебном аэропорту Клингзора девы спят —
До первого полета в турбинах также звук убытком выстывает…
Холёной тишиной почудилось мне прошлое мое,
Там сердца колотье в невидимую всхлипнуло преграду.

Я — Парсифаль — к груди планшет, как лебедя убитого, прижму я.
Там комментов и лайков мельтешенье веет моих невидимых друзей,
Но запах их попятный невесом, как будто нет их воплощенья больше,
Не причаститься неги их телесной — сплошные похороны правит «Улялюм»…

* * *
Приходит шорох —
Это грома предвестник,
Листвы наместник,
Тишины противник.

Все уставились
В устройство неотрывно:
Любопытные животные,
Неопрятные люди —

Цум-па-па-цум, —
Дионис заливает,
Льет яд едкий
Всем из пипетки,

И народонаселенье,
Дредами мотая,
В складчину
Друг другу помогает…

* * *
Смотри, собачка мельтешит
И дышит часто,
И алкаши пристроились
В кустах уютных
Облапать банку пятерней,
Как будто в час тот
Иное, высшее литье
Прольют в них.

Соси сосок,
Слабей росток,
Пастух, взвивай арапник
Над звездами, что острие
Искрят о рельсы.
Ты понимаешь — ты ничто,
Ни брат, ни раб их —
На корточках у рубежа
Присел сидельцем…

* * *
— Курить бросил, так как дым копной на вал сердечный намотало, —
Будет случай, так заходи, Витек, пока на выходные отпустили…
Да белка ко мне, как говорится, прискакала и по черной
Лестнице в окно метнулась прям в колодец глубочайший.

…Там на самом дне, где блядомузыка живет приплодом рвотным,
В 107-й квартире окнами в пухто, где пыль помола
Беспросветного в пакетики фасуют, — все простить Витек не может
Пенье сладкое Орфею, не похожее совсем на дракуладу…

* * *
Их несколько, головобоев чу́дных
Разбивших вдребезг мозг
О ночь-футбол, и вот подспудных
Страданий нет — всё воск.

И в бездны плотно-синий мякиш
Башкой бездрожжевой
Взойдешь, чтоб снова замаячить
Мне мглой живой.

Там облаков белесый ластик
Стирает самоблеск
Луны, но ты успел, схоластик,
Из нескольких, из неск…

(Памяти В. I.)

Опубликовано в Вещь №1, 2020

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Кононов Николай

Родился в 1958 году в Саратове. Окончил физический факультет Саратовского университета, а затем, в Ленинграде, аспирантуру по специальности «Философские вопросы естествознания». Основатель и главный редактор петербургского издательства «ИНАПресс». Автор десяти поэтических и семи прозаических книг. Лауреат премий имени Аполлона Григорьева (2002, за роман «Похороны кузнечика»), Андрея Белого (2009, за книгу стихов «Пилот») и премии имени Юрия Казакова (2011, за рассказ «Аметисты»).

Регистрация
Сбросить пароль