* * *
Пока люблю — живу.
Волнуюсь, открывая,
ещё одну главу
той книги,
где живая
и каждая строка,
и даже запятая,
и где наверняка
я вечно молодая.
И в блеске милых глаз
вновь вижу синеву я.
И верю в каждый час.
Пока люблю — живу я.
ОТКРОВЕННОСТЬ
Приоткрывалась дверь.
Проём
Был пуст и гулок,
Безлюден днём,
Не только в ночь,
Наш переулок.
Свет из окна
прозрачно лёг
на двор бурьянный,
и двери голосок скрипел
так покаянно…
Когда-то
в эту дверь
бочком,
стыдясь за бренность,
вошла,
прикрыв ладонью рот,
к нам
Откровенность.
Кивнули ей из-за стола
Печаль да Нежность.
Одна лишь гостья не пришла
к нам —
Безмятежность.
Печаль утешили вином,
а Нежность — взглядом.
А Откровенность?
Молча та
сидела рядом.
И вдруг,
когда
в печи огонь
возник весёлый, —
она безжалостно и зло
нас уколола.
Когда, казалось,
ты и я,
простились с прошлым,
когда, казалось,
мы вот-вот
венки возложим,
освободимся навсегда
от прежней жизни…
Она вдруг песню начала
на этой тризне!
И, вздрогнув, замолчали мы,
себе не веря.
Стояла Старая Любовь
в ночи,
за дверью.
Притихла Нежность,
А Печаль
Слегка дрожала.
А Откровенность,
как могла,
нас унижала.
Бурьян метался.
И летел
шум суховатый.
А в доме
каждый стать хотел
невиноватым…
КОНЕЦ ХХ – НАЧАЛО ХХI
Трудно привыкнуть к беде и печали…
Вы уж поверьте,
в то, что сегодня мы все обнищали
в жизни и смерти.
Видим ли мы, что свеча золотая
у изголовья
гаснет.
И плачет глазница пустая
чистою кровью.
Если есть точка, то есть и отрезок
времени, боли,
нагромождение мумий и фресок,
света в неволе…
Купол святой устремляется в небо —
он отраженье
наших стремлений…
А наше рожденье —
зёрнышко хлеба.
* * *
Я — женщина. И мой полёт всегда
так прост: от дальней ветки до гнезда.
Вдруг задержалась — встретила зарю.
Вдруг показалось — и сама горю.
Вдруг ветер подхватил и покачал.
Вдруг оказалось — за море умчал.
Я — женщина. И мой полёт так прост:
от тихого гнезда до дальних звёзд.
АВТОПОРТРЕТ С РЯБИНОЙ
Прозрачную ветку рябины
мне осень вчера подала.
Рукой госпожи и рабыни
я этот подарок взяла.
Его принимая по праву,
я всё же не смела взглянуть
на лес, остывающий справа,
на слева оставленный путь.
Весна растворялась,
и лето
терялось в осеннем огне.
Я в них догорала,
и где-то
они догорали во мне.
Я что-то, наверно, теряла
в асфальтовом шуме дождя.
И что-то опять повторяла,
в рябиновый лес заходя.
И всё-таки первым всё было —
вздох осени, нежность её…
И я постепенно забыла
неверное имя твоё.
В СИБИРИ – МАРТ
В Сибири — март, сияющий и знобкий.
И, жмурясь, сквозь вагонное стекло
внимательно гляжу — на остановке
смеёшься ты
и грустно и светло.
Ах, нет.
Опять, опять обманный месяц
лицо чужое заменил твоим.
И всё-таки, посмейся так, посмейся
тому,
что нам понятно лишь двоим.
В Сибири — март…
Ну как ты там, скучаешь
средь своего зелёного тепла?
В Сибири — март.
Прощаешь мне, прощаешь,
что я к теплу привыкнуть не смогла?
В Сибири — март.
Ещё пурга качает
ночами ледяные провода,
а утром землю, будто выручая,
захлёстывает талая вода.
Смеёшься ты.
Чужим лицом, губами.
Непостаревший, милый, дорогой…
И вновь столбы несутся за столбами
другой дорогой и весной другой.
Всё реже остановки, всё короче.
Уже лица в толпе не разглядеть…
В Сибири — март.
И снова этой ночью
морозно будут провода гудеть.
ПЕРЕД УТРОМ
Наш лес пока еще не оскудел.
Птиц не убавилось. И травы не пожухли.
Горел вчера костер здесь до утра.
Сегодня был туман на редкость бел.
И угли серебристые потухли.
И птица встрепенулась: «Спать пора!»
Вавакай, перепёлка! Ты — права.
Пока росой не обожгло лодыжки,
Пойти и нам бы под сухой навес.
Но так свежа осенняя трава!
Легко земля предутренняя дышит.
И нас ещё не отпускает лес.
Опубликовано в Паровозъ №7, 2018