Наталья Потапова. ФЕНИКС

Феникс — мифическая птица, способная
возрождаться из пепла; символ неистребимости

К пятнадцати годам я так и не выбрала, кем бы мне больше всего хотелось стать. Тогда бабушка сказала: «Иди в медики, Таня. Они очень нужны, поэтому их берегут… на войне, например».
Я испугалась её вмиг посерьёзневшего лица. Бабушка помолчала и добавила: «Знать, как тело фунциклирует, чтобы домочадцев блюсти,— это, внученька, для женщины — первостатейное дело!»
Хотя бабуля имела всего три класса церковноприходской школы и не могла выговорить слово «функционирует», я прислушивалась к ней.
Итак, после девятого класса я поступила в медицинский колледж. Пару раз хотела бросить, но бабушка уговаривала меня: «Перемелется — мука будет»,— и я осталась. Я мечтала о том, чтобы больные быстро поправлялись, чтобы можно было поменять старые суставы на новые, как меняют запчасти у грузовиков и легковушек, поездивших своё, и чтобы старики, выйдя из больницы, снова бежали, как молодые, смело и легко. И я выбрала ортопедию.
В последнее утро июля, отдохнув месяц после выпуска из училища, я окинула взглядом свою комнату, попрощалась с бабушкой, которая быстро перекрестила меня, шепнула: «Береги себя, Таня! И не забывай, почему ты выбрала такую работу!» — и через полчаса тряски на автобусе я уже входила в корпус хирургии.
Белый халат, который мне выдали, оказался большеват. Я посмотрела на себя в зеркало над раковиной в сестринской. Сегодня первый день моей работы, наконец он наступил.
Опытная медсестра Маша, видя, как я в нерешительности стою в коридоре, хмыкнула:
— Молодые кадры? У нас по-прежнему санитарок не хватает. Поможешь. Вот твой пост, а это ключи.
Да! Завтра операционный день. Проверь, чтобы плановые больные были готовы. Если что, зови.
Ко мне приблизился загорелый доктор с лёг – кой сединой. Он покачивался при ходьбе, как бывает у моряков. Быстро оглядев меня, спросил отрывисто:
— Звать как?
— Таня… Я была у вас на практике, полгода назад.
Помните, Борис Борисыч, вы рецептом рябиновой закуски интересовались? Так я у бабушки спросила!
Врач улыбнулся, кивнул, взял стопку историй, я увидела, как он оглядел меня, когда я встала из-за письменного стола. Я вся как-то подобралась и невольно поправила чёлку.
Мы с Борисычем вошли в палату на шесть мест.
Мне сразу бросилась в глаза высокая каталка у стены, заменявшая одну из кроватей. На ней лежала девушка, на вид чуть старше меня. Она, закусив губу, читала книгу и, завидев нас, сразу отложила её. На корешке было написано: «Биосфера и этногенез». Что-то знакомое! За четыре года учёбы чего только не было, в голове задержалось далеко не всё. Доктор решительно направился к ней:
— Наталья Ермакова, как настроение? К операции готова?
Девушка прямо посмотрела на Борисыча:
— Нормальное настроение. Допустим, готова.
Вчера и позавчера бегала до озера и обратно на этих…
Она потянулась за костылями, которые тут же с громким стуком повалились на пол. Я подняла их и поставила обратно. Девушка без улыбки взглянула на меня и продолжила очень спокойно:
— Если вы под готовностью имеете в виду завещание, то мне пока нечего…
— Типун тебе на язык, Ермакова! Вот анестезиолог успокоит, чтобы… чушь не болтала и выспалась хорошо. Что там с анестезиологом, Таня?
Мы вышли из палаты и остановились у поста.
Доктор положил истории на стол, и я еле расслышала его бормотание:
— Цели ясны, задачи определены… Но… как?
Мгновение спустя Борисыч, задорно тряхнув головой, пропел:
— При каждой неудаче давать умейте сдачи!
Я осторожно спросила:
— Борис Борисыч, почему у вас походка такая?
На флоте служили?
Он улыбнулся:
— Нет. Я родился с дисплазией тазобедренного, и нога стала короче… в детстве — операция, вытяжение, теперь лишь на сантиметр отличается.
Тогда я и захотел стать лекарем. Только с третьего раза поступил. Санитаром пахал… Ты это… осваивайся тут!
Я внесла назначения Борисыча в историю болезни Ермаковой, когда подошёл высокий молодой врач и спросил, кому завтра на операцию.
Я протянула ему бумаги. Он бегло пролистал их, бормоча:
— Так-так… гм…— и зашёл в палату.
Минут пять спустя врач вернул мне историю Ермаковой и, торопливо достав сигареты, поспешил к чёрному ходу.
Ещё через два часа я поставила больным антибиотики и помогла на тяжёлых перевязках. Потом с весёлой буфетчицей мы раздали обед лежачим и тем, кто ходит с трудом.
Ко мне снова подошёл анестезиолог.
— Мне опять нужна Ермакова — оценить амплитуду движений шеи. Ещё зайду,— предупредил меня врач.
Прошло десять минут. Я понесла лекарства в палату Ермаковой. У тяжёлой больной сидела родственница, две девочки лет девяти рисовали, пожилая женщина с забинтованным локтем вязала носок, но каталка была пуста.
— Где она? — спросила я.
Пожилая больная пожала плечами и пробормотала:
— Не знаю. Откуда мне знать?..
Когда приближался конец моей смены, многие больные ещё спали.
На посту зазвенел телефон, и я поспешила снять трубку:
— Ортопедия и детская травматология!
— Это анестезиолог. Ермакова подошла?
— Нет её! Я у доктора спрошу.
Я постучала в ординаторскую, не дождалась ответа и вошла. На подсвеченном экране был закреплён снимок кости с расколотым надвое протезом тазобедренного сустава. Один пожилой доктор и трое помоложе рассматривали его и спорили, не замечая меня.
— Операцию надо делать в два этапа: удаляем оба обломка, потом вытягиваем месяца три и повторно протезируем,— произнёс Борисыч, крутя в пальцах шариковую ручку.
— Не надо нам геморроя! Пилим, убираем малый обломок, укрепляем цементом,— категорически ответил ему пожилой врач (это и был заведующий).
Затушив окурок в пепельнице, он добавил: — Голосуем. Кто за вариант Бориса? Двое. А за мой? Тоже двое… Боря, ты оперируешь, и тебе решать. Но учти… Ты её уложишь на три месяца в кровать, а гарантии, что поступит нужный протез, нет! Или, допустим, получим протез, но она уже десять лет болеет, не забыли? А за три месяца лёжки сердце ещё истощится, и на операции Ермакова Богу душу отдаст!
Борисыч вздохнул, взъерошил короткие волосы и сказал, обведя всех взглядом и заметив, наконец, меня:
— Я завтра на месте решу.
И тут в ординаторской спасительно прозвенел телефон. Я схватила грязную хрустальную пепельницу, полную окурков, и выскочила за дверь.
В туалете я долго оттирала едко пахнущий табак от пепельницы, не решаясь посмотреть самой себе в глаза в зеркальце над раковиной. Я вообще зачем сюда пришла — если при первом же тяжёлом случае мне хочется убежать и спрятаться, ничего не видеть и не слышать? Только вчера я плавала в озере, с подружкой, мы смеялись, ныряли, ловили друг друга в воде за ноги, потом долго обсыхали, глядя в чистейшее лазурное небо… А здесь жизнь совсем другая. И смогу ли я всё это выдержать?
Когда я вернулась в ординаторскую, трое молодых докторов уже ушли. Борисыч сидел один, задумчиво перебирая снимки. Он тяжело вздохнул и проговорил, избегая моего взгляда:
— Анестезиологу Ермакова нужна. Посмотри внизу, под лестницей чёрного хода. Вдруг она туда… бросилась?
Что?! Сначала я подумала, будто ослышалась.
Собралась переспросить, но он сам продолжил:
— Я на её месте — не факт, что выдержал бы. Девчонке досталось, конечно…
Я побежала к лестнице. Когда осталось шагов пять, ноги перестали меня слушаться. Я застыла, а воображение работало на полную мощь! Вдруг вспомнила, как сама однажды хотела умереть.
Я училась в первом классе, когда папа с мамой чуть не расстались. Я представляла себя в гробу, всю в цветах, и родителей, плачущих надо мной и решивших продолжать любить друг друга… Но я хотела и в смерти быть красивой! А что останется от человека, пролетевшего три высоких этажа? Как назло — никто не идёт мимо! А вдруг она жива?
Мысль, что Наталью Ермакову ещё можно спасти, заставила меня действовать, и я посмотрела вниз. Там было пусто. Никого и ничего. Кафельный прямоугольник лестничного пролёта. Я выдохнула и пошла обратно. Снова заглянула в палату.
Книга «Биосфера и этногенез» на месте, а рядом лежал пакет, в нём я увидела кучу резаной марли.
Интересно, зачем ей это?
Я постучала в ординаторскую, вошла и молча развела руками. Борисыч вздохнул:
— Позвони в милицию, пусть ищут. Что делать!..
Не просто так она пропала, не покурить вышла…
Я быстро сняла трубку и набрала «02».
— Дежурный слушает!..— резко ответили мне.
— Это из больницы, у нас больная пропала…начала говорить я.
И замолчала. Потому что перед моими глазами пронеслась картинка. Я чётко вспомнила: из марли складывают салфетки, потом их стерилизуют и используют в перевязках. Наверное, Ермакова взяла заготовки, чтобы нам помогать. Она готовилась к операции… Не могла она ничего с собой сделать! Ведь именно этого боится Борисыч.
Я посмотрела на врача, он энергично писал.
Я тихо нажала на рычаг, проговорив в гудящую трубку:
— Спасибо. Ждём вас. Если она появится — дадим отбой.
Я бесшумно прошла мимо Борисыча и очутилась на посту. Там звонил и звонил телефон.
Мужчина нервным голосом просил позвать к телефону его дочь. Я пошла в одноместную палату, где та лежала, и, уже открыв дверь, неожиданно увидела Наталью.
— Ермакова?! Ты что тут делаешь?
На подоконнике в красной блузке и светлых брюках сидела наша беглянка и складывала исписанные листы в папку.
— У меня сроки контрольной поджимали,— объяснила она как ни в чём не бывало.— Надо успеть сдать до зачёта. Лишь здесь мне удобно сидеть.
Вы за Анной?
Я кивнула, позвала пациентку из одноместной к телефону, не заходя в палату. А Наталья привычно, спокойно взяла папку в зубы, подхватила костыли и пошла в сторону своей палаты.
Я поспешила вслед за ней, аккуратно взяла у неё папку, отнесла к ней в палату и быстро вернулась к Борисычу. Он уже переодевался после смены.
Я прикрыла дверь и сказала в щёлку:
— Ермакова в порядке и просит прощения!
Борисыч накинул халат и вышел в коридор.
Догнав Ермакову, он встал перед ней и, не скрывая раздражения, спросил:
— Почему никого не предупредила, где ты?
Она подняла на него глаза, устало посмотрела, обошла нас и поковыляла дальше в свою палату, не оборачиваясь и ничего не говоря.
Борисыч, с досадой качая головой, пошёл вслед за ней. А я — за ним. Мы подождали, пока она ляжет. Ермакова взяла блокнот, задумалась на секунду, взглянула на нас и быстро вывела в блокноте, протянула ему прочитать:
«На обходе Вы, Б. Б., смотрели на меня и думали, что на моём месте повесились бы. Ведь так?
Я просто хотела побыть одна».
Борисыч читал так долго, как будто там было целое письмо. Потом бережно взял руку Натальи в свои ладони. Она, неожиданно улыбнувшись, проговорила:
— Борис Борисович, если бы вы людям более точные вопросы задавали, то они открывали бы вам душу. Вот на обходе сегодня спросили бы:
«О чём ты мечтаешь?»
— Давай сейчас спрошу. О чём?
— Я в детстве посмотрела комедию «Мимино».
И с тех пор хочу защищать людей, чтобы их… не сажали зря… Скажите, у меня выбор идёт: смогу ли ходить потом с костылями или с тростью?
Или — между ходить и лежать?
— Нет! Ты будешь ходить,— твёрдо ответил врач, немного помолчав.
Наталья прошептала:
— Слава Богу,— взяла руку Борисыча и на секунду прижала к губам.
Я смотрела на него и почему-то подумала, что мой будущий муж обязательно будет похож на Борисыча, только моложе; я посвящу ему и детям свою жизнь, и буду сама им шить, и я обязательно научу детей плавать, и у нас будет прекрасный сад с малиной, яблоками, вишнями. А когда дети подрастут, я вернусь работать сюда.
Борисыч осторожно забрал свою руку из ладони Натальи и тихо сказал:
— Ну, мне пора. Перед операцией нам всем нужен отдых.
Мы вышли из палаты, и Борисыч вдруг спросил:
— О чём мечтаешь?
Знал бы он, что мой будущий муж будет похож на него! Я улыбнулась сменившей меня медсестре, попросила её:
— Позвони анестезиологу, сообщи, что больная на месте.
Как только мы с доктором миновали пост, я ответила:
— Ну… чтобы бабушка была здорова и дольше прожила. А вы?
Он будто ждал этого вопроса. Открыл ординаторскую, молча подвёл меня к шкафчику и распахнул его стеклянную дверь. Я посмотрела на металлические обломки… Да, что-то подобное я видела на снимке, из-за которого спорили сегодня доктора!
Я заглянула в помрачневшее лицо Борисыча, не понимая, к чему он клонит. А он заиграл желваками, стукнул кулаком по своему столу и, глядя то мне в глаза, то на висящий на стене портрет Илизарова, быстро проговорил:
— Я очень хочу своим трудом помогать людям!
И я готов осваивать новое! Особенно от него будет польза моим пациентам! Но для этого моих мозгов, рук и скальпеля — мало! Например, нужны надёжные эндопротезы суставов. Три года назад горздрав отправил деньги в  СП «Феникс». Меня командировали забирать партию из Питера. И в этом вот дипломате я привёз, получается… бомбы.
— Как бомбы? — ахнула я.
Он достал из шкафа обломок и, держа его в руках, продолжил:
— Вся партия тазобедренных суставов оказалась с незаметным глазу браком в металле. А люди радовались, Наташа Ермакова тоже… Я помню, как она уверяла меня — не я её, а она меня, понимаешь! — что всё будет хорошо, что это — её надежда и спасение. А потом всё сломалось, всем — повторные операции, столько труда, сил пропало!
И сколько слёз пролито, не выскажешь. Мы же им обещали двадцать лет работы протеза. А он в шейке ломался, и это ещё хорошо! Тогда легко менять. А у двоих — в ножке поломался, прямо внутри бедренной кости.
Борисыч протянул обломок мне. Я осторожно взяла его, чуть не порезавшись, положила на стол и снова стала смотреть в его разгорячённое лицо.
Он продолжал:
— Больной узнал, что надо окошко в бедренной кости пилить. Расстроился и прямо в больнице умер. Кстати, ветеран труда… А Наташа Ермакова — вторая… Я такую операцию ещё не делал и о прецедентах не читал… Как вспомню тех горебизнесменов, такая злость берёт!.. Они навар получили, и — ищи ветра в поле! Раньше развитие человека-творца было целью, а теперь — прибыль.
Любой ценой. Напролом — хоть по головам, хоть по трупам — прут и всё. За свою копейку удавятся и всех удавят. А тут, знаешь, не копеечка была. «Феникс» — ты понимаешь, они назвались «Фениксом»! Слышали звон, да не знают, где он.
При чём тут они — и птица Феникс?!.. Девочка эта скорее птица Феникс — воскресает и воскресает, вопреки всему.
Борис на секунду зажмурился — мне даже показалось, что он пытается удержать слёзы. И затем сказал:
— Ладно… Слушай, я с тобой откровенничаю, как с хорошим другом. Только между нами всё, ладно?
Я кивнула. Мне очень многое хотелось сказать ему в ответ, но я не нашла нужных слов.
Борис передвинул фотографию на своём столе, чтобы положить папку. Я внимательнее посмотрела на снимок, весь будто пропитанный счастьем. На крыльце садового домика — четверо: жена Бориса держит дочку на руках, по бокам сидят мальчишки со сбитыми коленками и держат ракетки для настольного тенниса.
На заднем фоне среди листвы и колючек краснели ягоды. Кусты боярышника были насажены тесно-тесно, создавая естественный забор. Они навеяли мысли о Наташе Ермаковой… столько шипов на её пути… сможет ли она победить при таких-то препятствиях? Я бы очень хотела что-то сделать для неё, но чем я могу помочь? Я ведь собираюсь дальше учиться на врача лечебной физкультуры.
Мгновенно я вспомнила слова заведующего об истощении сердца за три месяца, если человек лежит, не вставая, и фармакологию, где учили: боярышник — защитник миокарда.
— Я принесу ей эспандеры после операции. Мне почему-то кажется, что всё будет хорошо. И… настой боярышника. Моя бабушка делает.
Борис улыбнулся:
— Спасибо, дружочек.
— За что?
— За… моральную поддержку, за то, что видишь, и слышишь, и чувствуешь. Не привыкла бы ты скоро к чужой боли. Хотя, не привыкнув, у нас работать невозможно. Так, и что мы с тобой будем делать?
— Работать…— искренне сказала я, чувствуя себя совершенно необычно.
Я за день повзрослела как будто на пять лет.
Потому что почувствовала ответственность за другого человека, которому гораздо хуже, чем мне, и которому нужна моя помощь. Какая именно? Разберёмся. Поеду домой, найду эспандер на чердаке, сварю настой по бабушкиному рецепту и, главное… зайду сейчас поговорить с Наташей Ермаковой. Ведь ей, наверное, страшно перед операцией и нужно посмотреть в глаза человеку, который верит, что всё будет хорошо. Что у неё хватит сил, что сердце её выдержит, что Борисыч сделает операцию чётко и правильно, что когданибудь наступит день, когда она встанет и пойдёт.
И это для неё будет самым большим счастьем.

Опубликовано в День и ночь №6, 2019

Вы можете скачать электронную версию номера в формате FB2

Вам необходимо авторизоваться на сайте, чтобы увидеть этот материал. Если вы уже зарегистрированы, . Если нет, то пройдите бесплатную регистрацию.

Потапова Наталья

Челябинск, 1972 г. р. Родилась в Челябинске. Окончила медицинский колледж по специальности «медсестра» (1993), факультет специальной психологии Челябинского государственного университета (2005), Литкурс-2019. Внештатный корреспондент газеты «Милосердие и здоровье», волонтёр Челябинского детского дома № 2. Пишет публицистику, стихи и прозу. Автор сборника очерков «Ныряю в прошлые года» (2019), сборника рассказов «Лекарство от боли» (2019). Победитель нескольких литературных конкурсов. Мультфильм «О счастье усыновления» на её стихи стал лауреатом фестиваля «Словече».

Регистрация
Сбросить пароль