Наталья Джурович. НАШ СТАРЫЙ ДОМ

Тебе

Триумфально приходит весна,
Снится венчик черёмухи русской.
Здесь такая стоит тишина,
что назвать её миром боюсь я.
Вырастаю как древо в ряду.
я не буду лишь пристально ждавшей,
Ты же знаешь, я тоже иду
В этом горьком апрелевском марше.
Знаю, смотришь и ты, но куда?
– Столько праведней, звонче и шире!
Там, где я не оставлю следа,
Твоё имя затеплится в мире.
Прогорю для тебя я дотла.
Береста так надрывна и хрустка!
Может, кровь от того и светла,
что сливается сербская с русской?!
Как люблю я две птицы бровей!
Нет, отдать своё сердце не поздно.
Для того, чтобы в этой траве
Загорелись и русские звёзды.

Мужу

Словно в оберег, в тебя я верю,
Отводи, пожалуйста, беду,
я тебя в ответ на старый берег
Тайною дорогой отведу.
Слышишь, речка плачет безутешно,
Берег речку за руку берёт…
Молчаливо, бережно и нежно
Небо пеленает птиц в полёт.
Смотрит дом глазами старых окон,
Он простил, что здесь я не живу.
шелестя печальною осокой,
Луны яблок падают в траву.
Та трава колола в детстве пятки,
Видишь, память на моей щеке?
От того кувшинки как лампадки
Обо мне зажгутся на реке.
Загадаем трепетно и кротко
Привести на берег сыновей…
…И до слёз меня тревожат лодки
Колыбельной нежностью своей.

В эту землю

В эту землю кротко отцветаю
Лепестком воскресшей тишины.
Если ждать тебя, то как с войны.
В вишнях сад, и плачется, как в мае.
Вербы слов боятся содрогнуться,
Мир натянут трепетно, как лук.
я боюсь теперь других разлук,
Из которых можно не вернуться.
Странная родная сторона,
Бедное надколотое блюдце,
Так хочу теперь к тебе пригнуться,
Лептою оставив семена.
Мир, как слёзы детские, правдив,
А другие разве столько значат?
Сын родится – Родина заплачет,
Никуда ещё не проводив.

Дом

Подорожник как сон, изумруд лягушат,
Полусонные лодки в осоке шуршат.
Старый дом пережил
и рожденье, и смерть,
Он без окон, как старец,
как бедный слепец.
Но лет тридцать назад,
он ведь помнит, тогда
По колено была нам в болоте вода.
Словно в сказке – герои её дураки –
Покорялись как царства нам все чердаки.
Посмотри, в небо,
словно кoвёр-самолёт,
Колыбель улетела в последний полёт.
Или древней ладьёй уплыла по реке,
Лишь осталось кольцо от неё в потолке.
Но ни с неба, ни с берега нету вестей.
Дом наш старый
давно не встречает гостей,
Он остался в том мире,
где память живёт.
я, проснувшись сегодня, услышу его
И заплачу, что нет под ногами земли,
Где подсолнухи ярче,
чем солнце, цвели…
Как кукушка в малине,
под первой звездой,
Нас пристроила жизнь в неродное гнездо.

Анжуйский сон

Просыпаюсь словно в терему,
На ресницах пыль небесной сини.
Утренней тоскою обниму
Майский день, сиреневый и длинный.
я по вашим улицам хожу
И себя не обвиняю в лени.
Древнею тоскою похожу
На его французскую Елену.
Сербская анжуйская жена,
чтобы мир не дрогнул твой заветный,
Синяя прокатится волна
По долине из душистых веток…
Славные глаголы на губах,
Кистью алой упадут на землю…
Просыпаюсь, и лишь сердце дремлет,
Как печаль в сиреневых садах.

***
Да, было вам о чем переживать.
Но разве это ль – «детство непростое»?
Мы ж не в Сибирь сбегали торговать
И не дышали воздухом Дальстроя.

Мы ковырялись где-то за двором
В заброшенных остатках
прошлой жизни,
Пока наш телевизор топором
Рубил на черно-белое отчизну.

Но черно-белых мы не помним дней,
А телевизор и такой годится.
Ведь майки с чип-и-дейлом важней
Навязчивой настроечной таблицы.

Что породит пузатый твой экран,
О господин Великий Телевизор?!
Едва стоит уже Афганистан…
А во дворе – разборки
с детским визгом…

Город

Сколько соборов ещё соберём?
Праздные споры не стоят соборов.
Мы уплываем от споров в твой город,
чтобы любить этот город вдвоём.
Есть в этом городе сгорбленный царь,
Братский корабль он выйдет приветить,
И улыбнётся в поклоне корабль
Самому мудрому старцу на свете.
Вечером тихо, но в золоте дня
Брызжет фонтанами старая площадь.
Жемчуг зубов разглядев у коня,
Ты выбираешь мне лучшую лошадь.
Всякому царству не жить без царя,
Но и царю не справляться без царства.
Лошадь послушна, как день сентября.
Здесь хорошо, но не смеем остаться…
Голубем слышится милая речь,
И, возвратившись, в лазуревой глади
Мы из ладьи колыбельку наладим,
чтобы царевича тайно беречь.

Друг за другом

Такую, как была, уже не встречу,
Лишь в памяти хранится старый дом,
Где прежним остаётся только ветер
Да сено с перекошенным горбом.
Соседские берёзы поредели,
А как шумели первою листвой!
я больше не встречала, в самом деле,
Весёлости взъерошенной такой!
Порог скоблили, чистили ножами,
Топили печь… Так было много лет.
хозяина недавно провожали,
Берёзы – есть, а кто сажал их – нет.
В развалинах весною птицы вьются,
Фундамента шершавый лоб суров.
Но семена настойчиво пробьются
Сквозь неподъёмность каменных основ.
Так жили здесь без лишних проволочек,
Влюбляясь, провожая насовсем,
Встречая вновь, сынов рожая, дочек
И не стесняясь, что живут как все,
что друг за другом уходили просто,
Одной дорогой – ею жизнь и мерь –
От старого до нового погоста,
Он широко раскинулся теперь…

Гуси

Детство пахнет картошкой варёной,
Кострецом на зазубринах вил,
Нашей тихою речкой Вороной
И плотвою, что брат наловил.
Детство пряное; блёклые маки
Отцветают на грядке в росе.
Мы бежали в траве без оглядки
И травы не жалели совсем.
На просторном лугу чуть подальше,
От суровых гусей убежав,
Мы лягушек ловили бесстрашно
И гоняли пупырчатых жаб.
Замолчали крикливые птицы,
Заросли осокой берега,
Лишь лягушка из сказки мне снится
И свирепое чудится «Га!».
Гуси, гуси! Да пусть бы кричали,
Пусть колола бы пятки трава,
Лишь бы речка как раньше журчала
Там, где бабушка вечно жива.

***
Я сердцем возвращаюсь без конца
В голубоглазый сад, дыша едва ли.
Цветёт сирень, как будто и не рвали
Её для сокровенного венца.
Взмывают в небо чёрточки ресниц.
«Пиши стихи, кричи, испепеляйся!
Здесь, может быть, случайно завалялся
Твой оберег из девичьих тряпиц…
Вот этот угол – узнаёшь ли?» – Ах!
Сплетенье веток – тайная светлица.
И стрекоза на плечи примостится
И – скроется, как стрелка на часах…
я помню сливы прелые, потом –
Засохших косточек на крыше россыпь.
Так узнавала я, что скоро осень,
И берегла надёжнее свой дом.
Теперь я словно косточка тверда.
Лишь дай мне Бог
внутри не стать бы полой.
Как смело рассыпали мы глаголы!
Как редко сомневались в них тогда!

***
Так неизбежен дождик, словно рок,
Тот чёрный рок, что в миг разрушит
счастье.
Ах, мальчики, вы в этом светлом классе
Свой главный не получите урок,
Конечно. Но читайте между строк,
Между листами, вымокшими в парке,
Пусть вам кого-то снова станет жалко,
Какой иначе от уроков прок?
Вот, паутинки тросточкой уняв,
Прошёлся мимо
нашей школы Пришвин,
Он посмотрел на радостных мальчишек,
Не обвинив в той радости меня.
Нет, не читают мальчики стихи
Теперь, их посвящать мечтая девам.
Себя виню за то в минуты гнева,
Но разве эти мальчики плохи?
О, мальчики,
нескладный шумный «хор»!
…А на скамейке вымокшего сада,
Кляня невинный дождь, сидит Мачадо,
В бузумстве повторяя : «Леонор…».

Май 2020

Дремлет май, окутанный болезнью,
Не несём портреты мы солдат.
Глядя в безымянные созвездья,
Липы окрылённые стоят.
Ты холмиста от родных надгробий,
Плачь навек и навсегда ликуй.
Болью отзовусь внутриутробной,
что к тебе приехать не могу.
Ты молчишь, и слышу издали,
через море, что лежит меж нами,
Как седые холмики земли
Воскресают вместе с именами.
Буйна кипень белая в саду,
Самолёты в синеве затихли.
По земле совсем чужой иду,
Но навстречу мне – Иван да Тихон!
Раны ваши с вами разделю,
Перевив пурпурным переплётом.
В дальнем незапамятном краю
Ищут Якова Иван да Пётр.

Первоцвет

Динь-дилинь – и закончился день.
Отзвенела синица на ветке.
Сокровенно ладошкой задень
Поскорее уютную клетку.
Как в норе засыпает метель,
Затихая с младенческим сапом,
Так неслышно стелю я постель,
Нежно так, как вчера не смогла бы.
Засыпай до утра, до цветов,
До птенечьего пробужденья.
Скоро мир этот будет готов
К первоцвета святому рожденью!
В окнах холод, и только согрет
Первобытный и добрый конверт,
Запечатан надёжно тот край,
Но ладонью и сердцем – читай!

Дед

Герой в летах, в сединах бороды,
Идет по кромке вспененной воды,
В камнях свои прокладывая тропы.
Тут остановит берег, там – пейзаж.
У дедушки давно «пейзажный стаж»,
Да только чаще был пейзаж окопный.
Как будто в латах, в космах он седых,
И, слава Богу, ходит на своих
И все еще как будто на подхвате.
Проверку полигонами прошел,
И в легких воля дышит – хорошо!
– Ах, что там? Пропуск? Маску? Справку?
– Нате!
За маской седины не прячет дед.
Безропотно потертый документ
Протянет, как протянет ветку тополь.
Он отстоял когда-то Севастополь,
Да вот на пропуске о том печати нет.
Ну, нет так нет. Потрет карман тугой.
…И камешки под дедовой ногой
хрустят, как внуки сахарным печеньем
хрустели, и когда-то развлеченьем
Из дедовых карманов извлеченье
Его казалось. «Деда, дорогой!..» –
Все слышится, как камешки с откоса…
И все еще как будто в жизни сносно,
И нет потребы жизнь сложить другой.