Как у всех, у меня были положенные мне дедушки и бабушки. Правда, их обществом я насладиться особо не успел.
Дедушка Георгий Стрельцов скончался задолго до моего рождения, а Матрёна Стрельцова — немножко запомнилась благообразной старушкой с тонкими, восковыми чертами лица. Она тихо отошла в 1982 году в Новокузнецке. Мы приехали на похороны, и, честно говоря, я был удивлён количеством родни. Хоронили бабу Матрёну как-то не так, как я ранее видел. С каким-то особым почтением, с отмеренными движениями, без суеты, словно королеву.
По тёмным и малодостоверным слухам папа Матрёны был весьма состоятельным московским купцом и, словно герой пьес Островского, мечтал получить дворянство для своего рода. И этого мог достичь, выдав свою дочь за дворянина. А тут у дочери закрутилась любовь с семейным фельдшером Георгием, за что ему было отказано от дома, и тот записался добровольцем на германскую войну. Работал в фельдшерском пункте на передовой и очень быстро попал в плен. В плену он работал батраком в хозяйстве какого-то бюргера, где и сошёлся с такой же батрачкой, но немецкого происхождения.
Они родили двоих ребятишек и собирались как-то и дальше жить вместе. Но в 1918 году, после Брестского мира, начался обмен военнопленными, и моего деда, разлучив с семьёй, вернули уже в Советскую Россию.
Помотавшись по холодной и голодной Москве, не найдя приюта у бывшего хозяина, в доме которого ныне развернулась какая-то коммунальная контора, Георгий вспомнил про дачу в Клину. Полагаю, папа Матрёны не успел-таки срулить за границу и погиб в той катавасии, иначе не объяснить, как он бросил на произвол судьбы свою горячо любимую дочь. Матрёна сбежала в Клин, где была семейная дача. Туда же и добрался Георгий. Наверное, можно написать новый «Доктор Живаго», если представить их встречу после долгой разлуки, во время которой изменилась не только страна, но и мир.
Подтверждение материальному благосостоянию прадеда я нахожу только в том, что дачка была ох и непростая. Это был двухэтажный особнячок, сохранившийся и до сей поры, поскольку вошёл в комплекс музея-усадьбы Петра Ильича Чайковского. Да, мой прадед был соседом композитора, дома напротив друг друга.
Само собой, в 1931 году Матрёну и Георгия вместе с шестерыми детьми, в том числе моим полугодовалым отцом, раскулачили и сослали в Сталинск-Новокузнецк, где Георгий, как и прежде, работая фельдшером, получил неограниченный доступ к спирту и вскорости помер. Потому основная моя родова по Стрельцовым сосредоточена в Новокузнецке. Ну и немножко перебралась в Барнаул и в Томск.
Матушка же моя родилась в глухой алтайской деревушке, став третьим ребёнком в семье кузнеца Кривошеева. Деда Кузьму не забрали на фронт в Великую Отечественную, потому как был болен падучей. Есть версия о какой-то мистике, ведьмином заговоре. На деревне Кузьму-гармониста из самой что ни на есть бедноты считали первым красавцем, и все уже поговаривали о его свадьбе с дочкой из зажиточной семьи. Но накануне свадьбы молодые поругались, как это иногда случается, и сгоряча Кузьма в назначенный день бракосочетания женился на первой подвернувшейся неказистой и страшненькой Наталье.
И вызвался в армию. И когда уезжал из деревни с шашкой, в будёновке, на лихом коне, провожаемый, по обычаю, роднёй и соседями, на дорогу вышла его бывшая благоверная и предложила испить из ковша квасу на дорожку. А когда он отпил, произнесла: «Сорок лет меня не забудешь!»
Эпилепсия началась внезапно, через несколько дней, и Кузьму комиссовали. А сорок лет спустя болезнь ушла как не бывало.
Ещё один интересный факт. В тридцать седьмом году, когда шли повальные репрессии, дедушка решил — а ну его от греха подальше! В охапку жену и пятерых детей — и в далёкие южные колмыцкие степи. Натурально около трёх лет семья Кривошеевых прожила в юрте с калмыками, бабушка Наташа научилась готовить на тандыре и до своего ухода из нашего мира в 1986 году время от времени пекла некие вкусные лепёшки, которые сейчас бы назвали лавашами. Возвращаясь обратно в деревню в сороковом году, семья Кривошеевых потеряла одного ребёнка. На переправе девочка Маруся по какой-то причине упала с парома в реку.
Состарившись, Кузьма и Наталья переехали из Алтая в г. Мыски к своей средней дочери Ульяне, к маме моей, на попечение.
И всегда жили неподалёку, через несколько домов от нас. В честь моего рождения дед Кузьма посадил весной 1973 года под окном берёзу. Я помню её тонюсенькой и коротенькой. Сейчас, заезжая на родину, иногда проезжая мимо их ветхого, прижатого к земле домика, над которым возвышается кучерявое и огромное дерево, останавливаюсь, вспоминая их русскую печь, впервые «Золушку» и «Кавказкою пленницу», посмотренные вместе с дедом по чёрно-белому телевизору: я строго на табуреточке через всю комнату — «детям близко телевизор смотреть нельзя», дед Кузьма на стуле за мной, попыхивая махоркой… В прошлом году новые хозяева усадьбы домик снесли и стали отстраивать новый, поодаль от берёзы.
Деда умер в 1979-м.
Опубликовано в Лёд и пламень №1, 2013