Михаил Кузин. СТИХИ В АЛЬМАНАХЕ “ПАРОВОЗЪ” №7, 2018

* * *
Глядим через плечо испуганно назад:
Мы слышим за спиной тревожный голос меди,
Там где-то далеко ударили в набат.
А мы устали жить в предчувствии трагедий.

А мы привыкли ждать смертей, плетей, беды.
Нам слышится в речах народного кумира
И бабушкин рецепт борща из лебеды,
И дедушкин совет о нраве конвоира.

Над бездною дрожа на тоненькой струне,
Дыханье затаив, мы ловим плач набата,
И холодно спине, что шлёт он по стране
Повестки на убой из райвоенкомата.

И снова поползут калеки на базар,
Детдом заставят петь «Землянку» и «Катюшу».
С кладбищенских крестов солдатские глаза
Когда-нибудь штыком проткнут потомкам душу…

* * *
«Утомлённое солнце нежно с морем прощалось…»
Баянист в переходе. Полубрит. Полупьян.
Он фальшивил слегка, но зевак не смущаясь,
Пел забытое танго голосистый баян.

«Утомлённое солнце нежно с морем прощалось…»
В кнопках путались пальцы хмельным пауком…
Завели патефон, и пластинка вращалась,
И отец выходил на крыльцо босиком.

«Утомлённое солнце нежно с морем прощалось…»
Был один лишь мотив самоучке знаком.
В черно-белое детство война возвращалась,
И старушки вокруг закрестились тайком.

На базарах калеки визгливо кричали,
И спешило письмо сделать маму вдовой.
«Мне немного взгрустнулось, без тоски, без печали…»
В опустевшем саду выл оркестр духовой.

«Утомлённое солнце нежно с морем прощалось…»
Не играл баянист — он пытался вернуть
Тот разбившийся мир, где пластинка вращалась…
И баян набирал снова воздуха в грудь…

* * *
Рдел закат как открытая рана
И корёжилась медленно в нём
Горизонта чадящая рама,
Исходя, словно болью, огнём.

И мне чудились в этой боли,
Запрокинувшейся во мрак,
Чьи-то стоны о русской неволе,
Крики женщин и вой собак.

Ах, Россия! Пожары эти
Где восход поджигает закат,
Озаряют лицо планете,
И набатом во мне гудят…

Я пока погорельцем не был,
Но чернеет уже спина,
На седом пепелище неба,
Как сгоревшего дома стена.

* * *
А ветер северный крепчал,
И лодку утлую качал,
Кричали чайки:
«Будет буря!»
Седую голову понуря,
Дрожал гребец — его весло,
Волной шипящей унесло.
Бледнел гребец,
Творил молитву.
А ветер резал острой бритвой,
Остатки паруса его.
И рядом выл
Избитых скал
Щербатый пенистый оскал…
Я рисовал. Я был молитвой,
Веслом, гребцом и ветра бритвой.
Ревела буря на бумаге,
И здесь на тихом на берегу
Я вдруг заметил, что бедняге
Уже ничем не помогу.
Я скомкал лист и вытер кисти.
Мне вдруг открылась тайна истин:
Как трудно всё же быть творцом —
Всему началом и концом.
А ветер северный крепчал.
Гребец проклятье прокричал.

* * *
Выпью рюмочку, причмокну,
Мятой долькой закушу.
Поздний вечер лезет в окна —
Гость непрошеный. — Прошу…

Угощайся мандарином
Будет долгим разговор,
Что же ты к друзьям старинным
Забираешься, как вор?

Что тут красть, помилуй, Боже!
Старость? Эту кожуру?
Мандариновая кожа
Мертво съёжится к утру…

Заползай на койко-место
В одинокий тлен перин.
Всё прошло. Но пахнет детством
Потрошёный мандарин…

* * *
Раздаётся в раю канонада,
Бормоча: «По грехам аз воздам…»,
В пышных кущах эдемского сада
Рубит яблони голый Адам.

Как топор острым лезвием блещет!
Капли пота дрожат серебром…
Как Адамово сердце трепещет
Под двенадцатым нижним ребром!

В кроне голубь голубку голубит,
Стоны страсти плывут по лесам,
И Адам снова яблони рубит,
И грозит топором небесам…

* * *
Город мой —
Мой языческий храм,
Утонувший в сирени мороза.
Шёпот валенок по утрам,
Фонаря золотая заноза,
Шорох снега,
Как шелест страниц
Непрочитанных книг.
Город жарких лисиц —
Меховой воротник.

Город синих рассветов.
Замёрзших времён.
Здесь не слышно ответа
Забытых имён.
Я тобою убит.
Я тобою спасён —
Я как многие
В жертву тебе принесён…

* * *
Мы, к досаде соседей,
Негромко, тишком,
Но всегда бесконечно
И яростно спорим:
Ты твердишь, что стиральным
Разит порошком,
Я твержу: «После стирки
Бельё пахнет морем!»

Разбивая наш плот
В одинокие щепки,
В клочьях пены кипит,
Поднимаясь, вода,
А вокруг на веревках
Расселись прищепки,
Словно ласточки вечером
На провода.

А потом мы бельё
Не спеша выжимаем,
И расходятся медленно
Споров круги.
Целый день, целый век
Мы над ванной играем
Очень сложную пьесу
В четыре руки…

* * *
Луна — ты рыба.
Медленно и молча
Несёт тебя в себе
Теченье ночи.
Всегда в одном и том же направленье.
Из века в век.
До Страшного суда.

Внизу к воде
Приклеены суда.
Там ловят рыбу
Споро и умело.
И лишь твоё чешуйчатое тело
Скользит сквозь невода.

Но будет день последний
И тогда
Тебя внесёт
В распахнутые сети.
И мы поймём —
Наказанные дети —
Кто рыбаки,
Кто рыба,
Кто вода…

Опубликовано в Паровозъ №7, 2018