Михаил Бяльский. ОПЕРЕЖАЯ ГРАФИК

Игорю

Межирiв: На чорному-чорному островi
стоїть чорна-чорна синагога…
Рейд по северо-западной Винничине

1

Дорога выскочила из-за поворота, совсем прямая.
– Вот здесь, – сказал наш шофёр Геннадий, с которым договорились ещё из Израиля. – Так что, заскочим? Совсем по пути, возле Стрижавки. Давно слышу про это место. Да все никак. Работа, семья… вы знаете. Но вам решать, конечно.
«Это место» было – ставка Гитлера. Ни много ни мало. Полевая ставка на Украине. Даже с названием подходящим – «Вервольф». Да, поехали по родным местам. А вот…
– Как скажете, – сказал Игорь. – Я не турист. Если хотите, заедем.
– Совсем рядом. Пять минут. Решайте, – сказал Геннадий.
– Хорошо, – сказал я. Посмотрел на Игоря. – А что, глянем? По пути. Может, и впрямь… что-то.
– Давайте, – сказал Гена. – Все говорят. Интересно. «Оборотень», так и зовётся. Все равно ж, есть у нас время.
Время было. После Сквиры, где провели всего час вместо намеченных двух, шли с опережением. Кирпичная инсталляция при въезде в город известила: «СКВИРА. Мiсто засновано в 1390 роцi». И еще чуть поодаль: «Сквира впевнено дивиться в майбутнє!»[1] Я приготовился, что-то сейчас ёкнет в сердце. Ну вот только возникнет пейзаж еврейского штейтеле. «Приколот к земле каланчою пожарной…»
Хотя нет, то, кажется, про Витебск. Сквира была для меня в последние годы, когда отец становился старше и старше, чем-то все более детско-сказочным. Агада такая. Синагоги, хасиды… Талмуд-Тора. Сквирские династии… «Там смерти и свадьбы, моленья и ярмарки…» Или это уже мальчик Мотл?.. Отец здесь родился. Сколько раз доводилось встречать во всяких его бумагах – место рождения: Сквира, Киевской. А вот самому – написать лишь однажды. Послать по месту изготовления. «Сквира, 15.09.19 – Ткоа, 3.03.14».
Ещё несколько домов. «Iдея Банк: Використовуйте зекономлені кошти на свої бажання!»[2] – Так и не понял, и что вас сюда затянуло, хлопцы, – сказал Гена. Ну, правда, отец, понимаю, конечно… А так вроде ж ничего любопытного. И в Википедии ничего такого не сыскал про вас. Ну, разве, один деятель давний поведал про театральную сцену некую, устроенную, как прописал, «в сарае жидовской корчмы».
– Да, артефакт, – сказал Игорь. – И впрямь, это всё, вроде. – Он глядел в Вики в телефоне. – И сцена даже «очень изрядная… ложи, кресла… чего же более можно требовать». А в 1931-м ещё вот «построен комбинат хлебопродуктов…»
– А дальше? – спросил я со смутным предчувствием. – Про военное…
– И про войну раскрыто. Как же, – продолжил Игорь. – «В ходе Великой Отечественной войны 14.07.1941 город был оккупирован немецкими войсками. 29.12.1943 240-я стрелковая дивизия в ходе Житомирско-Бердичевской операции освободила город. В 1975 году численность населения города составляла 18,3 тыс. человек».
– Досконально, – сказал я. – Этапы большого пути. История… И украинская страничка, кстати, – похоже.
– Хм, – откликнулся Игорь. – Сейчас. Чуть пошире. Так. Война… «Однако и новая немецкая власть не считалась с украинскими интересами. Загинуло 1500 громадян…»[3] Громадян… – повторил Игорь. – Зато вот. Отдельный пункт тут даже внизу вынесен:
«Єврейська громада[4] В 1789 было 37 еврейских дворов (из 197). В 1847 было 2184 евреев. В 1897 – 8910 евреев, или 39,5% всего населения. В 1905 евреи пострадали от погромов, и многие хасиды иммигрировали в США, штат Нью-Йорк, где основали местечко Нью-Сквер».
– Что ж, а всё не Нью-Васюки, – заключил Игорь. – Что-то было, оказывается.
– Да, – сказал Гена. – Выходит, что-то да, всё же. Таки обитали тут сородичи ваши в те давние. Что ж, поехали дальше…
«Завиконуем ваш дом», – мелькнул на офисе пестрый плакат на не совсем ясном наречии. Еще ссутуленные дома. «Сквирський культурний клуб».
– Гена, где-то тут должен быть какой-то еврейский центр. Или синагога, – сказал я.
Гена высунулся в окошко, спросил у прохожего.
– Да, трошки вперед, – сообщил тот, – якась синагога. Еврейська, – уточнил зачем-то для верности.
Ещё немного вперёд. «Одяг взуття 35».. «Пиломатериалы. Доски. Бруски».. «Ржищiвський хліб».
За углом вдруг – продолговатое приземистое кирпичное здание. Вышли из машины.
Над крыльцом с затертой веками дверью – знакомый большой силуэт. Прозрачный, бестелесный почти магендавид на фоне темного подобия окна. Пусто. Закрыто…
Откуда-то появился местный житель.
– Да, синагога, – ответил на наш вопрос. – Еврейский центр Торы. Зараз закрыт. А я дивлюся тут. Щоб порядок. Иногда приезжают евреи. Через кордон, – тоже уточнил на всякий случай. – Молятся. На могилы святые свои ще. Помогаем им, як можем. Вы тоже?
– Мы тоже. С Израиля, – сказал Игорь. – Мы не молиться. Просто. У нас отец тут родился. В Сквире. Сто лет назад.
– Сто рокив, – уважительно сказал сторож или служитель и посмотрел в небо. – Це давно. Як звали?
Мы сказали.
– Не, – сказал он. – Таких не знав. Ранише тут було багато евреев. А хочете, можете зайти. Я видчиню.
Помолчал и пояснил:
– Мы з другом допомагаемо. Щоб не пропало все. Та вы заходьте, гляньте.
– Сходите, сходите, – сказал Гена. – Я подожду.
Мы прошли. При входе табличка на иврите: «[5]בעזהשי”ת. Дом Учения. Отремонтирован и восстановлен в 5764 году от сотворения мира праведниками Сквиры». Перечислялись имена великих сквирских раввинов и благодетелей. Зашли в светлое помещение, напоминающее учебный класс, а может, зал синагоги. По центру торцевой стены, под стилизованной аркой – большое полукруглое панно с крупной ивритской надписью классическим ктавом ашури[6] поверху:
[7]«ברוכים הבאים בשם השם ברכנוכם מבית השם»
И под ней такая лубочная картина того самого здания, где мы сейчас стояли и смотрели на него же изнутри. «…И когда они пришли навестить Атра Кадиша[8] закона и вознести молитву в месте, где наши предки и учителя молились, – продолжал на стене иврит ашурит, – и до сих пор пребывали в месте, и вместе с ним…»
– Вот тут они молятся. Или учатся… тоже, – сказал провожатый.
В комнате стоял десяток длинных деревянных столов, с такими же длинными скамьями. Для синагоги под росписью не хватало Арон а-кодеш[9]. Но для класса всё было – вполне. На некоторых столах, и под маленькими кафедрами у передней стены даже лежали книги с золотыми тиснениями. На заднем столе стояла высокая прозрачная банка – «Цдака»[10]. И тут я понял, что же все-таки мешало почувствовать себя здесь и впрямь безмятежно, как нередко случается в молельном доме. Окна по всей левой стене, как и передней, в сторонах от росписи, были напрочь замурованы кирпичами.
– А почему окна такие? Наглухо? – спросил я.
– А хто знае, – ответил сторож. – Похоже, у них мода такая. Чтоб спокойней… втихую.
Он зашагал дальше.
– Та вы проходьте. А вот тут едят. Йидальня. По своим ихним правилам щоб. А дальше – внизу. Вроде баня такая з ванною. Це така миква.
Мы прошли.
– Сюда приходят иногда люди? – спросил я. – Собираются? По субботам, может?
– Так просто не, – ответил он. – Зараз нема никого. А на свято бувае побагато приезжают. Скоро вот должны. Ждём. Ну, не Умань у нас, конечно. Но хватает. Они добрые малые вообще-то. Показывали об них, даже в интернете, та в Википедии, где про Сквиру, на ихней английской написано.
– Надо же, – сказал я, и опять залез в Вики. – Лучше было б туда, похоже, сразу. На ихнем английском…
«History
Jewish population was 2,184 in 1847 and grew to 8,910 in 1897[11]… – поплыли строчки. – 49,5% от общей численности населения. В конце XIX века в Сквире было семь синагог, приходская школа, больница, аптекарь и уездный врач. Многие евреи занимались экспортом зерна и древесины. К 1910 году в городе существовали Талмуд-Тора, еврейская частная школа для мальчиков и две частные школы для девочек».
– Вот ведь, – сказал я, глянул на Игоря. – Было что-то… Дальше?
– Читай, читай, переводчик, – отозвался Игорь. – Похоже, там должно быть продолжение…
Я продолжил.
«В городе произошли два погрома в 1917, и волна из шести погромов в 1919, некоторые длились по нескольку недель. Происходили изнасилования, сжигались дома, еврейская собственность была конфискована и уничтожена или продана местным крестьянам. 191 человек погиб, сотни ранены. После погромов от эпидемии в городе погибало до 30 человек в день. Евреи бежали в Киев, Одессу и Белую Церковь.
При Советском Союзе религиозная и общинная жизнь евреев Сквиры была аннулирована. Еврейское население города упало до 4681 к 1926 году (около 33,6% населения), и до 2243 к 1939-му, но даже при этом оно оставалось одной из крупнейших еврейских общин Украины».
– Кажется, приблизились, – сказал Игорь. – Дальше.
– Кажется, да, – сказал я и продолжил было еще. Споткнулся о буквы. Игорь смотрел на меня.
Я переводил.
«Во время Второй мировой немцы оккупировали город в сентябре 1941. 20 сентября 1941 в Сквире было расстреляно 850 евреев. Через несколько дней было казнено еще более 140. Массовые расстрелы евреев происходили в районе рынка, средней школы и на Банной улице. Оставшееся еврейское население Сквиры после войны – около 1000, а к 1960 году – до 500. В 2009 – около 120.»
– Да. Такие дела, – сказал Игорь. – Хоть вроде и так, представляли.
– Дела, – сказал я. – А вот и финал…
«В 2004 году были отреставрированы синагога Сквиры и Суд цадиким[12], в котором ныне – гостиница для хасидов».
Мы постояли ещё немного.
– Честь имеем, – сказал Игорь. – Как раз успели… на реставрацию.
– Успели, – сказал я. – А знаешь, ведь и отец бы успел…
– Успел бы, – ответил Игорь. – Но хорошо, что без него. Ему точно бы тут не надо…
Мы оглядели еще раз колель[13], или что это было. Стены, казалось, подвинулись к нам гораздо ближе.
– Спасибо, что показали, – сказал я охраннику.
– Та нема за що. Зараз мало ось прибувають. А ранише бильше.
Мы вернулись ко входу. Бросили доллары в «Цдаку». Дали охраннику.
– Дякую, пане, – сказал он. – Приезжайте ще до нас. Мы рады. Шалом.
– Спасибо, – сказал я. – И вы к нам.
Гена ждал нас в машине. Глянул на нас:
– Заедем ещё тут куда-то?
Я посмотрел на Игоря.
– Хочешь на могилы цадиким?
– Поехали дальше, – сказал он. – К матери. Может, там что-то увидим.
Мы тронулись. «Золота пiдкова. Лотерея» – мелькнула вывеска над полуподвалом обветшалого домика.

2

После Сквиры ехалось как-то не так лихо. Гена предупредил – Винничина, дороги уже не киевские. Но странно, казалось – чем-то отчего-то ближе. До Казатина ехали молча. Я переваривал. Похоже, и Игорь.
Мелькнул указатель – «Козятин». Еще немного. Махновка.
– При нас таких нехороших названий не было, – заметил Игорь.
– Уж точно, – откликнулся Гена. – Да недавно, года три как вернули. Раньше, при Советах, вестимо, попроще было – Комсомольское. Ну, а как звался последние полтыщи лет – кому ж дело.
– Да, батька атаман, конечно, свинью подложил своим именем, – сказал Игорь.
– Да уж. Сюда вам не надо? – спросил Гена. – Много ваших тут было. Городок большой был. Несколько тысяч. Даже эти раввины сквирские потом вроде махновскими стали. Ну сейчас-то, слышал, уже у вас в Израиле они, всё нормально.
– Да, – сказал Игорь. – Махновские ребе. Полгорода тут евреев раньше. Да всех разом… в сентябре 41-го.
– Черный сентябрь, – сказал Гена.
– Да. Свой Бабий Яр, – сказал Игорь. – Небольшая проба, за пару недель до. Всего-то тыщу положили…
Гена молчал. Мелькнул указатель. Жмеринка налево, Бердичев направо. Гена молча глянул на нас.
– Нет, – сказал Игорь. – Бердичев, пожалуй, пропускаем.
– Да-да, – кивнул Гена. – Хоть и рядом. Но другая сторона. Жмеринка – иное дело. Да и ваши ж там тоже вроде…
– Пока Межиров, – сказал Игорь.

3

– Время есть, – сказал Гена вскоре после винницкого указателя, съезжая на стоянку. – Обернёмся со всеми остановками до Винницы задолго до убытия вашего черновицкого. Даже и поесть нормально успеете.
Появилось большое синее табло со стрелкой: «Ставка “Вервольф”». Остановились. Вышли из машины. «Историко-мемориальный комплекс памяти жертв нацизма», – известил стенд у ворот.
– Так идём? – спросил я Игоря.
– Идите-идите, – ответил он. – Я не турист.
– Я тоже, – сказал я. – Но это ж другое.
– Иди. Ты больше турист.
Подошел Гена.
– Где-то тут касса, – заметил он.
Да, подумал я. Ещё ж билеты.
– По круговому вам вперёд и по стрелкам, – сообщила кассирша. – Вот, по схеме двигайтесь, так ничего мимо не пройдете.
– А что тут было вообще? – спросил я.
– Ох, да много ж чего, – вежливо пояснила девушка, – всё по-настоящему. Пушки, бункеры, подстанция, огород. Даже казино и баня, – улыбнулась она. – У нас всё, как положено.
– Спасибо, – сказал я.
– Вовремя прибыли, – прибавила ещё билетерша. – Тут же все пытались умники развлекушку большую устроить. С ресторанами и казино, еще недавно. Та не дали им. Все ж могилы всякие рядом. Так что мы теперь тут, восемь лет уж.
– Понятно, спасибо, – еще поблагодарил я и взял билеты.
– Тильки не пропустите бункер Гитлера.
– А он был тут-таки? – уточнил почему-то я.
– Да бис его знае, – улыбнулась билетерша. – Вроде был. А так всякое говорять.
Мы двинули вперёд. По стрелкам. Кругом подлесок, дикая трава, деревья. Трудно было уловить какой-то порядок. Тропинка сильно поросла бурьяном. Конечно, с тех мифических пор минуло семь с половиной десятков. Они вполне отложились. Заметно было, что однажды здесь начинали работы по облагораживанию достопримечательности. Но, похоже, они застопорились где-то в самом начале,  что не мешало впускать по билетам заинтригованных посетителей. Впрочем, никого ещё, кроме нас, пока заметно не было.
Тропинка стала совсем теряться среди порослей и хилого лесочка.
– Лесополоса тут была мощная. Немцы себе и насадили, читал, – сказал Гена. – Для маскировки, да и так, чтоб поприятней. А недавно повырубали тут почти всё, шестьсот деревьев, все под сухостой подвели. Жаль, одно поле осталось.
– Да, похоже, покрасивей когда-то было, – заметил я. – Дорожки вроде просматриваются.
– Да уж. Немецкий асфальт, местами проступает. Скоро восемь десятков годов. Больше нигде такого не встречал, – прибавил Гена. – Да что асфальт. До сих пор кабели их, под землей, что с Берлином прямо соединяли, Укртелеком наш пользует. По слухам, Меркель с Порошенкой по ним и общались, последний раз месяца три как, как раз перед уходом его.
Тут и там, в неведомом беспорядке, стали появляться мощные глыбы гранита, обломки железобетона.
– Различаешь что-то? – спросил я Гену. – Куда теперь?
– Немного пока. Это всё, что они повзрывали. Взрыв страшный был. На десять верст стекла в домах полопались, стены потрескались. А давай, завернем сюда. Вроде тут где-то бассейн, по схеме.
Прошли ещё немного. Какие-то бетонные колодцы. Остатки фундаментов. И впрямь появились контуры чего-то похожего на открытый водоём, с присутствием прелой воды на дне.
– Да, – сказал я. – Негусто с артефактами.
– Ага, – откликнулся Гена. – И все-то у них так. А ведь могли бы такой мемориал обустроить. Бассейн. Мраморный был. Тут они с Евой Браун плескались. Пойдём. Где-то же ещё бункер главный. Не пропустить бы.
Бетонные бортики некогда мраморного бассейна, перебитые и исписанные жухлыми граффити. «Динамо чемпион», «И я тут був!», – налезали, конкурируя, друг на друга. И впрямь, всё как положено…
– Да вот он, не иначе. Согласно табличке. Бункер, – сообщил Гена. – Тут все огорожено минными полями было, с колючкой под током. Бункер – семь этажей вниз, чуть меньше вверх. Стены пять метров толщиной.
Неужели вот так вот… Он и впрямь здесь являлся, прохаживал? Отмотать лишь эти годы…
Тропа запетляла дальше. Опять без видимого смысла. Деревца. Снова бурьян. На развилках стрелки помогали найти направление. Громадная территория. Сколько немцев здесь было тогда? Охраняли лагерь. Себя заодно. И его таки, когда он тут объявлялся… Четыре месяца провёл, по хроникам. Направлял на Кавказ, Сталинград. А сколько местных рабов воздвигали всё это…
– Местные и военнопленные наши тут были, на тяжких самых: котлованы, добыча гранита, – сказал Гена. – На строительстве сгинуло две тысячи зэков. А уцелевших в 42-м вывезли, и с концами. Еще и поляки, и шведы тут строили, спецы. Да и свои немцы, конечно. Но для пущей секретности и тех и этих в конце порешили.
Да, подумал я. А потом оно всё обратилось в прах, развалины. Сколько ж полегло здесь, навеки…
– Тут вообще сплошные тайны вокруг, – продолжил Гена. – По последним данным, под землей сокрыто четырехэтажное помещение. Заполнено аргоном-радоном. А что именно там, говорят – неизвестно. Уже и легенды отовсюду – типа, тут и золотишко всё Рейха, а в самых глубинах – пресловутая мифическая Янтарная комната, и аж чаша Грааля, та самая. И радиация неподступная. Тайна на тайне, короче. Да только всё чушь, конечно.
«Чушь…» – подумал я. Да, пора закругляться. Вдоль тропинки появилось еще несколько разбросанных глыб. Я присмотрелся. На одной, стоячей, самой огромной средь них, достаточно ярко проступило: Gott Mit Uns. Пониже – 1988. Посреди даты – свастика, впрочем, полустыдливо переправленная как бы в зарешеченный квадратик. Приглядевшись, я понял, что и две восьмерки тоже, похоже, по первоначальному происхождению своему были слегка преображенными литерами – SS. А еще ниже под цифрами-знаками довольно отчетливо читалось, хоть видимо и пережившее несколько реинкарнаций: Heil Mein Führer!
– Вот уж… – сказал, потупившись, Гена. Он смотрел на соседнюю лежачую глыбу. На ней вполне четко и лаконично проступала еще одна, незапятнанная свастика. – Пойдём? В общем, понятно вроде…
Я глянул вперед вдоль тропинки. На красочном плакате прочёл:
«Уважаемые посетители! На территории комплекса КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕНА пропаганда нацизма и фашизма».
– Да, – сказал я. – Надо двигать. И Игорь ждёт.
Вдали замаячили очертания финиша маршрута. Какая-то молодежь, народ, мало смахивающий на туристский, в непонятной униформе, возился с некими необычными предметами. Было похоже, что как бы базируются. То ли имитация чего-то, то ли игра.
– Готовимся к фестивалю, послезавтра, в воскресенье, – пояснил нам один из парней. – «Живая история» – военная реконструкция. У нас каждый год. Интересно очень. Мы – УПА, будут немцы, и красные, и американцы. Будем нынче за Висмар драться. Все в формах, даже шотландцы в юбках. Двести реконструкторов будет. Всё по-настоящему. Стреляем, правда, только холостыми. Приезжайте.
На дереве рядом висела прибитая гвоздями гравюра в классическом стиле. На ней прорисован был страшный каменный застенок-мешок. Зарешеченные-замурованные окна, из которых валил дым. Под каждым окном – название республики. Верхний этаж – ЛИТВА, ЛАТВIЯ, ЕСТОНIЯ. Ниже – МОЛДАВIЯ, ВIРМЕНIЯ, ГРУЗIЯ. Еще ниже шла вся Средняя Азия. На переднем плане, прямо над наглухо заколоченными вратами ада, крупно – УКРАЇНА. Дверь взламывал мощным ударом топора лихой боец в кепке.
На самой же передовой, вслед за статным командиром-знаменосцем, на штурм имперской бастилии устремились вольные представители порабощенных народов. Их можно было распознать по разнообразию головных уборов: папахам, кепи, кучмам, тюбетейкам, тюрбанам, и по оружию: винтовкам, шашкам, кинжалам, патронташам и газырям поверх шинелей, черкесок, тулупов и чапанов. На самом верху темницы, под сиятельным общесоюзным гербом, над верхней прибалтийской линией казематов, застенок венчал огромный транспарант: «СССР – ТЮРМА НАРОДIВ». А на огромном развевающемся прапоре под трезубцем сверкало непреложное: «Воля народам! Воля людинi!»
Переведя взгляд с темницы в сторону, я различил каллиграфический новенький указатель: [14] ширококрылый орел в центре подхватил жирную свастику. Раскинутый тент. Какие-то провода, мотки колючки. Табличка поскромнее – «Stab»[15]. И рядом – «Achtung, Minen!»[16] с черепом-костьми, мирно соседствующая с дряхленьким граммофоном, спокойно воспроизводящим вполне великорусский спортивный марш. Полевой котел. На дереве, также на вбитом гвозде, проветривался китель вермахт-образца. Зелёные ящики с боеприпасами. Невдалеке даже самоходка с какими-то пушечками. Все по-человечески.
– Да, выход с территории впереди, – подсказали реконструкторы со свастиками, с засученными до  локтей  рукавами.  Один, впрочем,  был с нашивкой «Kurland»[17] на полном рукаве ниже локтя. – Вон там, где червоные[18].
Немного поодаль и впрямь заметили мы другую группу. Сходные атрибуты. Только форма иная, красноармейские как бы гимнастерки, на головах вместо пилоток почему-то бескозырки с золотым тиснением «Черноморский флот», в придачу ремни с якорями на пряжках, у каждого – сияющий орден Красного Знамени или хотя бы медаль, новенькая винтовка за спиной. Милые девушки – боевые подруги – под ручку и в пилотках радостно щебетали при них.
Один вермахтовец в кепи, при полной выкладке, стоял в кругу «червоных», все вместе мирно обсуждали насущное.
– Так-так, – пособили нам и они. – Выход за поворотом.
Подошли к выходу. Рядом с тропой, почти на финише, оказалось несколько монументальных бюстов комвожаков. Откуда бы эти?
– А это наши декоммунизированные Козицкий, Тарногродский, – сказал Гена. – Коммунячили. Сами, как водится, от своих же и сгинули. Потом при Советах опять в герои их. А нынче вон сюда. На новую свалку.
Огромный бюст Железного Феликса красовался здесь же, прямо на жухлой травке, растерявший как-то средь нее надлежащее свое стальное величие.
Я вспомнил скопление персонажей, выставленных на иной мусорке истории, в открытом «Музеоне» на Крымском в Москве. Там оно резануло меня, будто попал на истый шабаш упырей-вурдалаков, слетевшихся вдруг со своих недавних насиженных мест. Некогда величайшие усатые, бородатые и бровастые вожди пристально и как бы вопрошающе взирали на робких посетителей и друг на друга.
Тот же Феликс, высвобожденный из накинутой на него, было, удавки, перелетевший сюда неведомо как со своим монументальным постаментом с родной Лубянки, торжественно взирал с высоты на соседствующих старших и меньших паханов. У некоторых не хватало отбитых в тяжких перипетиях носов, иных выступающих частей, придавая действу дополнительный зловещий оттенок. Согнанная вместе непостижимым образом в эту странную, неохраняемую почему-то резервацию, когорта из десятков вождей вселенского и районного масштабов даже и на свалке хранила подобие некоего ведомого лишь им порядка.
За охрану, впрочем, можно было принять маячившую невдалеке нетленную мухинскую формацию «Требуем мира!», с озабоченными стражами по центру – русским, китайцем и негром, перекочевавшими сюда с ВДНХ прямо на поверженных немецких штандартах. Вожди же, казалось, лишь ждали условного знака от Первого, дабы восстать из небытия и устремиться в атаку за свое вековечное правое дело. А за спинами настороженных монументов, в страшной заколюченной стене-клетке, вповалку, мертво и безлико, свалены были сотни муляжей-голов сталинских узников, без проблеска какой-то надежды в слепых глазницах.
Очнувшись от недавних воспоминаний, обнаружил себя я на прежнем месте. Тут, в «Вервольфе», немногие наличные вожаки валялись по-сиротски как-то, неприкаянно, на травке, почти на проезжей, и казалось, без особых упований. Почему они здесь? В немецкой ставке? Хотя ведь, почему бы и нет, всё верно, подумал я. Одного поля. Жизнь и судьба… Усачи и усатики неизбывной Слепящей тьмы…
На самом выходе возник симпатичный маленький домик с гофрированными раскрашенными стенами. Музей. Завершение осмотра. Зашли вовнутрь. Муляж солдата СС. Манекен солдатки-красноармейки с кобурой на поясе впереди, с красным штандартом «Слава СССР» в руках, с бахромой и гербами всех союзных республик, подпираемым мощным германским орлом со свастикой в когтях. Вперемешку немецкие и советские каски, переходящие красные вымпелы «За заслуги», пулеметные ленты, ржавые гильзы неясного происхождения, противогазы, сапоги, даже потертое седло. Всё, чем можно убивать, а также прославлять ратные подвиги.
В центре – живописный двухметровый макет территории ставки. Много лубочных домиков с номерами, крыши с маленькими аккуратными дымовыми трубами, примаскированные зеленью, аккуратные дорожки со стрелками, все сплошь в деревцах и газонах. Масштаб ландшафта, сообщала справка, 1:500; масштаб сооружений – 1:200. «Все исторически выверено. На макете размещено 600 деревьев (сосна)». Те самые, подумал я. Уведённые в сухостой.
Фотографии немецкой ставки. Еще каска. Автомат. Приказ о строительстве бункера. По стенам – различные фотостенды. «Оккупация области». Аккуратные здания, конторы. Портреты деятелей эпохи. Объявления безвременья.
«Создание концлагерей для военнопленных». Аккуратные бараки. Бдительные охранники. «Пленные» – почему-то большей частью женщины с сумками в руках, дети с недетскими лицами. Не разобрать… пленные… обречённые…
«Подпольное и партизанское движение на территории области». Казни партизан… У стены подсвеченный экспонат. Страшный куб из спрессованных костей, черепов. Муляж? Раскопки?..
«Украинская Винница была оккупирована немцами уже 19 июля 1941 года, – открылась страница в сети «Ставка Вервольф». – Если верить изданию “Winniza, die reflektiert und nicht angezeigt wird”[19], значительную часть населения города, около 35% составляли евреи. Многие успели покинуть Винницу до вторжения гитлеровцев. Однако оставшимся приказано было носить повязки со звездой Давида и добровольно расстаться со всеми ценностями. Больше 15 тысяч евреев Винницы были убиты в период с сентября 1941 по апрель 1942 годов. Именно в это время и осуществлялось строительство новой ставки Гитлера “Вервольф”. Некоторых жителей Винницы отобрали в ходе массовых расстрелов для возведения бункера и других зданий ставки, но всех их уничтожили после того, как работы были закончены».
Еще один стенд. «Нацистские преступления». Невозможные фото. Построения на плацу. Взгляды из-за колючей проволоки. Расстрельные ямы. В затылок. Люди-скелеты. Уже не люди… Горящие села… «СЕЛЯНИ УКРАЇНИ!», – взывал приказ со стенда, извещающий и предостерегающий: «СЕЛО СПАЛЕНО. НАСЕЛЕННЯ РОЗСТРIЛЯНО». И ещё село. И ещё… Сухие сводки.
• Свыше 200 тыс. мирных жителей Винниччины во время оккупации расстреляно и замучено в концлагерях, тюрьмах и гетто.
• 19 сентября 1941 г. нацисты провели массовую облаву на жителей г. Винница. Около 10 тыс. человек было расстреляно в Пятничанском лесу.
• 16 апреля 1942 г. – другая облава. Расстреляно 15 тыс. граждан.
• 19 сел области сожжено полностью. 150 сел уничтожено частично.
• Перед оккупацией в Виннице проживало около 99 тыс. человек. В 1944 г. осталось 36 тыс. За период войны население области уменьшилось почти вдвое.
Приказ о работах. Для местных. Идём дальше… Последний на пути лаконичный приказ. «Вiнницькi вiстi – Четвер, 4. грудня 1941 р.»
«До жидiвського населення оповiщення»
С 5 декабря 1941 г. жидовское население г. Винница будет размещено в изолированной (закрытой) части города (гетто). Переселению в эту закрытую часть города подлежит ВСЁ ЖИДОВСКОЕ НАСЕЛЕНИЕ обоего пола, как местное, так и прибывшее до сих пор из других местностей.
Для проведения регистрации и для установления требуемого количества квартир для гетто все жидовское население вместе с детьми должно явиться на Спортивную площадь – ул. Владимира Великого (быв. Первомайская) В ПЯТНИЦУ 5 ДЕКАБРЯ ОТ 8 ДО 9 ЧАСОВ УТРА. КТО ПОСЛЕ ЭТОГО ВРЕМЕНИ БУДЕТ ВСТРЕЧЕН ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЭТОГО НАЗНАЧЕННОГО МЕСТА, БУДЕТ ОЧЕНЬ СУРОВО НАКАЗАН.
КОМЕНДАНТ ПОЛИЦИИ
БЕЗОПАСНОСТИ г. ВИННИЦА.
И вполне мирно, прямо под ним – «ОГОЛОШЕННЯ»:
В воскресенье, 7-XII–41 г. в доме товарищества «ЖСУ» по улице Гетмана Полуботка № 1, состоится собрание женщин-украинок. Просим прибыть всех женщин-украинок.
ТОВАРИЩЕСТВО ЖСУ.
Гена стоит рядом.
– Пойдём, – говорит он. – Надо ехать…
– Да, – говорю я. – Игорь ждёт.
Игорь сидит в машине, что-то читает.
– Ну как? Что видели?
– Так, – отвечаю я. – Всякое. Не так много… Потом.
Проходя мимо кассы, еще раз встретились взглядом с билетёршей.
– Приезжайте еще, – улыбнулась она. – У нас вот, удобно, скоро Дни видкрытых дверей, – и показала на табличку.
«14 октября – День украинского казачества и защитника Украины.
Каждое последнее воскресенье месяца – для малообеспеченных и многодетных семей, пенсионеров».
– Спасибо, – сказал я. – Да, теперь не заблудимся.
– Поехали, – говорит Гена. – До Межирова полчаса.

4

Через полчаса съехали на развилке. После указателя «Межирiв» грунтовка запетляла.
– Дела, – сказал Гена. – И куда теперь ехать. Не могли какой указатель человеческий поставить. Хорошо, что идём с опережением. А как тут по темноте-то вообще ездят…
Машина явно зарулила не туда. Пришлось возвращаться. Неожиданно на обочине возникла девочка лет пятнадцати. Гена тормознул.
– Не подскажешь, будь ласка, как тут до Межирова проехать?
Девочка остановилась, пригляделась пристально.
– Пидкажу, а что. Да тут рядом. Только вы проскочили трошки. Зараз до развилки, и потом туда.
– А ты не туда?
– Туды.
– Так садись, поедем вместе. Тебе быстрей, и нам покажешь.
Она присмотрелась ещё повнимательней. Прикинув, что на опасность не смахивает, села в машину.
– Дякую, – сказала она. – Раньше до школы и назад автобус у нас був. В Мартынивку, на другом берегу, та где спиртзавод. Нынче народу почти нету, кому учиться тут. Так кто как добирается. Автобус до центру раз-два в день. Не подходит…
Она вышла у первых домов.
– Приехали, – сказала. – А вам ще вперёд. Там люди скажуть.
Проехали ещё немного. Недалеко от дороги, справа по боковой грунтовке, выступило строгое, устремлённое ввысь строение. Впрочем, это были, скорее, скупые, всякое повидавшие останки, сохранившие все же следы былого величия. Очертания здания выглядели вполне различимо. Два этажа, и поверху спереди то ли аттик, то ли треугольный фронтон, лепной орнамент. Что-то похожее поверху виднелось и сзади. Между передом и задом – пустота вместо крыши. Зато поросшая дикой зеленью, а местами даже – деревьями.
– Собор, – предположил я.
– Костел, – уточнил Гена. – Местная готика. Плюс третий этаж, – добавил он, глядя на верхнюю поросль.
– Да, готика в наличии, – сказал я. – Может-таки, увидим еще чего-то.
– А глянем, что люди умные пишут, – сказал Гена, сходу уже опять залезший в Вики. Так…
«Межиров/Межирів – село на Украине, Жмеринский р-н Винницкой обл… Код КОАТУУ… Население по переписи 2001 – 376 чел. Почтовый индекс… Площадь 1,002 км²».  Да… целый км и два метра.
«Письменные упоминания о Межирове – с XVI века. Во время владения Барским староством королевой Боной Сфорца сооружен замок. В конце XVI в. был многолюдным поселением, присвоен статус городка и даровано магдебургское право. С 1640 г. Межировом владеют то казаки, то поляки, то россияне, то турки… У Любомирских имение выкупил в 1784 г. Андрей Орловский.
В селе действует храм Успения Пресвятой Богородицы Жмеринского благочиния… Адрес местного совета…»
– Да, не шибко с наследием. История прокатила мимо, – заметил Гена. – Ничего не знаю. Ничего никому не скажу…
– А глянь на мове ридной, – сказал Игорь. – Может, там побогаче.
Гена переключил язык.
– Зараз. Ого. А и впрямь вроде больше. «Межѝрів – село в Україні, у Жмеринському, Вінницької». Хм, пока сходится. «Через Межирів тече річка Рів (також через м. Бар, м. Браїлів)…»  Так, история…  «1784 р., Анджей Орловський…»  Далее…
«До 1934 р. Межирів був райцентром. Тут були школа, синагога, продуктові та промислові магазини, великий речовий ринок та базар».
– Ага, даже фотки, целых семь, – обрадовался Гена, – гляньте. И три карты в придачу. Так, двигаем…
«Накануне немецко-советской войны население Межирова составило 1200 человек, из них евреев – 400. В период оккупации село было разделено на две части по реке Ров. Правая его сторона принадлежала румынской власти, а сам городок – немецкой. Как рассказывал житель села Ров Захарчук А.С., в тот период расстреляно 150-200 евреев. Мельник Лейба, когда пришли немцы, пустил по лоткам воду на мельничное колесо, а сам стал возле него. Не найдя мельника, они оставили мельницу, а семью уничтожили. Название Межиров долго наводило страх на людей. Также село покинуло много жителей-поляков.
Сегодня село не имеет школы. После войны от неё остались только стены. Благодаря Мартыновскому спиртзаводу она была отстроена и просуществовала до 1975 г. А с введением Мартыновской средней школы её ликвидировали.
Сейчас это село умирает, остались только пенсионеры и дачники».
– Да, парни, кажется, прибыли… – сказал Гена.
Мы молчали. У дороги оказался маленький магазинчик, лавка продуктовая.
– Зайдем, спросим у них сейчас, где что, – предложил Гена.
Зашли. Внутри оказались женщина средних лет – продавщица, и её юная помощница-дочка.
– Конечно, – ответила продавщица на наши вопросы. – Да-да. Було много, стало мало. Нема народу. Бачилы наверно, колы проезжали, дома стоять забиты. Якщо стоять. Молодым що тут робыты. Хто в Винницу, а хто аж до Киева.
– Но вот же, помощница ваша подрастает, – неуверенно заметил я.
– Помичныця, – вздохнула женщина, кинув украдкой любовный взгляд  на  дочку, – и  то  вирно.  Точно, Натка?  Не навздыхаюсь.
А тильки тоже дивчина растёт. Дни считает, как вырвется на волю. Мамка ж бачить…
– А вот у вас рядом совсем с магазином… – завёл было я.
– А это да, костел наш, Вознесенский. Был колысь, – продолжила она в ответ. – Были тут когда-то поляки. Много. Зараз нема. Вот костел остался. Тильки совсем порушен. Та можете зайти, глянуть. Думали как-то его в ремонт, обновить. Так-то он ничого. Но потом так нияк и не вышло, деньги ж треба. Поляков нету. Так и стоит подгнивает. Хоть снаружи ниче вроде покуда.
– Зайдём, – сказал Гена. – А синагога? Не подскажете? Есть?
– Может ещё что-то? Еврейское… – прибавил я.
– Синагога? А как не быть. Их было, та не одна. Только найти непросто. Втрачены сильно.
– Не пользуются? – спросил Игорь.
– Ох, так кому ж. Евреев у нас совсем немае. Уж и не знаем, чи были. Говорят, были. И синагоги. Только где они. А вам чего до евреев, люди?
– У нас мать отсюда. Семья. Лет сто как… – сказал Игорь.
– Семья?! Что вы? Яка фамилия?
Мы рассказали.
– Ни, такой не знаю. И впрямь, наверно, давно выихалы.
– Давно, – сказал Игорь. – Лет восемьдесят.
– Да, – сказала она. – Тоды багато хто уезжал, я слыхала. Тогда и война была. Та еще, нимецька… Та вы, может, спытайте, тута есть семья одна, они совсем давние. Може, знають чого.
– Спасибо, – сказал я.
– А синагога… – одна тут неподалеку. Ее можно видеть, вроде. Туды, и за дорогою. Вот, проедьте там, побачитэ. Хотя не, лучше Натка с вами. А ну, Натка, давай смотайся с людьми, покаж им, быстро. А то так, сами, заплутают.
Мы поблагодарили. Расплатились за треску в масле с батоном, попрощались. Натка уселась с нами. Стронулись…
– Да вон оно це мисце, – сказала она метров через сто дороги. –
Дальше ехать нема куда. Я пойду, а вы прямо туды уже сходите. За цеми домами. Да вон оно, видите?
– Дякуем, Ната, – сказал Игорь.
Впереди был не очень внятный ландшафт. Мало понятно – поселковый ли, деревенский, природный. Мы вышли и втроём с Геной отправились в указанном направлении. После некоторых поисков на месте так и не удалось обнаружить признаков чего-то вразумительного. Тут и там, однако, маячили следы каких-то старинных кирпичей, блоков, иногда ржавого железа.
– Смотрите, – показал вдруг Гена в сторону. – Вот что-то, кажется..
На телефоне у него, всё с той же Вики, предстало фото. «Вид на руїни синагоги та церкву».
Мы увидели. Были ли эти останки остовом здания… привидениями былой обители, вместилища жизни… грёз ли…
Подошли вплотную. Да, когда-то это было стенами. Похоже, широкими и высокими. Просторные некогда проемы, наверно – окна. Трещины… следы штукатурки. Бурьян… Разве бывают стены без потолка?.. Ни днем ни ночью… ни верхом ни пешком… ни окон ни дверей… ни голая ни одетая… Наверху над обширным отверстием – призраком входа, лаконичной пустотой зияли проступающие контуры невидимого почти знака. Чапаев и Пустота… – откуда-то всплыло, вроде не к месту… Неужели магендавид… второй за сегодня? Время разбрасывать камни…
Мы втроём зашли внутрь. Если это тоже являлось «нутрью».
– Да, парни, – сказал Гена. – Кажется, вы нашли, что искали.
Он смотрел в сторону, куда-то вдаль.  Мы молчали.
– Хлопцы… что делать… – Гена замешкался. Взгляд его блуждал между нами, камнями, телефоном. Я заметил другой заголовок на экране. «Замки і храми України», промелькнуло перед глазами.
«Почти столетие княжеский род владел Межировом: в 1784 г. имение выкупил у Любомирских Андрей Орловский. В те времена, вероятно, здесь уже жила еврейская община, от которой остались несколько мацевот и руины синагоги. “А чего это синагога разрушена? – Она просто не достроена! Не руина! Там стены стоят!” – уверял меня местный житель».
Оказывается, всё просто, – подумал я. Даже фотка есть. «Синагога в хащах». Точно ж, не руины, так, стены истомлённые, поросшие чем-то. Может, и впрямь, забыли достроить за ненадобностью. Глаза побежали по тексту…
«Напротив церкви – остатки синагоги. Ее зимние фото казались интересными, но летом подойти к зданию мешали кусты и всё та же роса. Солнце проиграло битву. “Як роса на сонцi”[20] – эти слова Чубинского обещают вороженькам долгую, полную мук смерть. Я в этом убедился, тщетно пытаясь высушить обувь в поезде на обратном пути…»
Всё просто, поэтично даже. Такой вот гимн солнцу.
Жизни податель, светлый создатель…
– Дела… – обронил Гена. – Да. Вы посмотрите, парни, что надо. Я тут рядом, если что.
Он вышел. Мы стояли. В глотке слиплось. Слова не лезли. Да и о чем… Косые лучи заходящего сентябрьского солнца сквозь то ли окна, то ли двери, то ли через потолок, которого не было, не давали разглядеть детали. А ведь здесь наверняка стояла мать. Совсем девчонка еще. И Фира, и Яшка. Тоже еще малые. Странно представить теперь… когда они уже где-то там, совсем далеко.
Девочка, мэйдл, ты мне ответь: что может вечно, вечно гореть?
Что без дождя растёт и в мороз? Что может плакать, плакать без слёз?
Дед Нухим. И баба Рахиль.
Приходили и приводили их, своих чад, за ручку. Сто лет как… девяносто… восемьдесят. Все давно уже далёко. А вот, встретились…
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка, тум-бала, тум-бала, смейся и пой…
Тум-балалайка, шпиль балалайка, пусть веселится сердце с тобой…
«Еврейские местечки. Межиров», – прочёл я заглавие.
«В 1847 в Межирове проживало 986 евреев, в 1897 – 1345, что составляло около 60% всего населения местечка. Основными занятиями еврейского населения Межирова в 18-20 вв. были торговля и ремесла.
В 1914 г.в местечке были уже 3 синагоги. Евреям принадлежали аптека и 20 лавок (в т. ч. 11 бакалейных, 5 мануфактурных). В 1925 г. выходцы из Межирова основали в Херсонском округе еврейскую земледельческую колонию «Красный пахарь» (20 семей, 107 чел.)».
1925-й. Родилась мама. Восполнила…
«В июле 1941 Межиров заняли фашисты. Часть еврейского населения была угнана в местечко Браилов и там расстреляна. 8 апреля 1942 г. в Межирове было расстреляно 279 евреев. На 2012 г. евреи в Межирове не проживают».
Мы вышли. Гена стоял снаружи, недалеко от проёма. Смотрел по-прежнему куда-то в сторону. Казалось теперь, ещё дальше.
– Сейчас мне поведали, – сказал он, – там, повыше, тоже может быть что-то… интересное вам. Камни лежат, с непонятными знаками.
Мы поднялись выше. Идти было не очень близко. На самом верху открылся блаженный пасторальный вид вниз на речку Ров. Ни звука, только одинокие коровки на выпасе брели себе где-то ниже. Само место, где мы стояли сейчас и глядели вниз, было какое-то смурное. Поросшее бурьяном, с разными впадинами да рытвинами, служившее по всему еще местом выпаса для домашней скотины. Спокойствия от пасторали почему-то не происходило, скорее напротив, тревожной тоской веяло отсюда в этот ясный вечер.
Гена молча глядел на нас.
– Смотрите, и впрямь какие-то обломки, – молвил он и указал в сторону одинокого развесистого дерева. – Может, те самые, а? И вон… Подойдем?
Мы приблизились. Сквозь заросли чертополоха действительно виднелись какие-то непонятные глыбы, словно разбросанные в странном порядке невидимой гигантской рукой. Несколько таких лежало под деревом. Остальные дальше, совсем беспорядочно и как–то затерянно. Некоторые большие, почти сохранившейся параллелепипедной формы. Другие поменьше, стертых очертаний, похожие скорее на осколки целого. Как с корабля, потерпевшего крушение. Обтрепанные, потерявшие вид. Последние свидетели. Немногие из…
– Да, что-то ведь это являло собой, – сказал Гена. – Какие-то формы. Почти правильные… когда-то. Вот ведь, пришельцы… Только все перемолоты, жаль. Где-то, мужик сказал, виднеются еще значки некие.
Мы присмотрелись внимательнее к камням. Ничего не различить было на их побитых временем плоскостях, выпуклостях, сколах. Разве, может, остатки каких-то орнаментов, линий.
На каком-то камне показалось что-то наподобие бутона розы. И вдруг на одной из глыб, в стороне, мелькнули какие-то почти оформленные контуры.
– Знаки. Те самые, – сказал Гена. – Он говорил.
Мы подошли поближе к одиноко лежащим двум глыбам. Или двум частям одной, некогда цельной.
– Мацевот[21], – сказал Игорь. – Конечно. Можно было бы догадаться и раньше. – И обращаясь к Гене, добавил: – Здесь хоронили. Когда-то… Надгробия.
Помолчал и протянул телефон с открытой страницей.
«International Jewish Cemetery Project»[22] MEZHIROV [MEZIROV, MEZHYROV, MEŻYRÓW, MESHEROV , MEZHYRIV] v. MEZHIROV I:     US Commission No. UA01420101
Доп. имя: Mesherov (нем.), Mezhirov (польск.); с. Межиров находится в Винницкой обл. 45 км от Винницы и 10 км от Жмеринки. Кладбище расположено на холме с правой стороны реки Ровчик, северо-западнее. Нынешнее население города составляет менее 1000 человек, евреев нет.
Еврейское кладбище основано в 1880-х, последнее известное хасидское захоронение – в 1941. Место не огорожено стеной, забором или воротами. От 501 до 5000 плит, большинство на прежних местах, 25-50% – перевернуты или разбиты. Местоположение исчезнувших плит неизвестно. Кладбище, вандальски разрушенное во время Второй мировой войны, сейчас не обслуживается. В пределах его нет сооружений. На холме рядом с кладбищем начаты работы по расширению каменного карьера.
Очень серьезная угроза: существующая вблизи и предполагаемая застройка. Умеренная угроза: бесконтрольный доступ, погодная эрозия, растительность и вандализм. Слабая угроза: загрязнение.
Interviewed were Bessaraba M.M. of v. Mezhirov in 05/1995. Other documentation exists but was inaccessible[23].
– Дела, – сказал Гена. – Извините… А вроде ничего про такое не было. Я ведь смотрел путеводитель перед выездом…
– Это не путеводитель, – сказал Игорь. – Вот. Продолжение.
Он пролистал еще странички в мобильнике.
– Да, это…
v. MEZHIROV III:   US Commission No. UA01420501
Братская могила евреев, расположена в центре, вырыта в 1942. Подъезд прямо от поворота с общей дороги, доступ открыт для всех.
Нет стены или ограды вокруг; запираемые ворота. Камни не удалены. На месте имеются необозначенные массовые захоронения. Изредка посещают местные жители. Не существует ухода, сооружений.
Умеренная угроза: бесконтрольный доступ. Слабая угроза: погодная эрозия, загрязнение, растительность, вандализм, и ведущееся вблизи строительство.
Interviewed was Bessaraba M.M. of v. Mezhirov in 05/1995.
Мы молчали. На одной части расколотой мацевы проступили выбитые знаки… буквы, которые можно было еще разобрать, хотя и сильно истертые, местами исчезающие. «Малка Моисеевна ШТАРКМАН», – разглядел я. И какие-то знаки повыше. Это был лашон а’кодеш[24]. Отдельные сохранившееся буквы, не складывающиеся в слова. ע…ט…ת… Может, идиш, подумал я. Уже не различить…
Под ивритом-идишем на камне проступали цифры. Не все можно было различить. Дата рождения была сбита. Вторая – «193…» Да, Малке повезло больше, подумал я. Она не видела всего этого…
Игорь переключил страницу в телефоне.
«Пам’ятки України», – прочёл я.
«На берегах реки Ров находятся остатки синагоги, неподалеку остатки дома раввина. В Межирове была большая иудейская община. Евреев во время второй мировой войны массово расстреливали. Жители указывают даже место – напротив церкви».
Гена стоял рядом, молчал.
– Да.. братцы.. – как-то тихо и совсем близко вдруг вымолвил он. – А думали вот… по родным проехаться местам… Глянуть, что там поинтересней. Я и закладку на сайте заложил.
«Еврейские местечки. Межиров», – опять увидел я заголовок.
Что стоит посмотреть.
«В центре села, рядышком друг возле друга стоят костел, церковь и синагога. Как можно заметить по фотографиям, костел и синагога имеют немного нежилой вид… Отсюда можно сделать вывод – католики и евреи на данный момент в Межирове отсутствуют. А во всем виновата железная дорога. Когда-то Межиров был довольно большим поселком, но железка обошла его стороной и выбрала для себя Жмеринку… С тех пор начался рост Жмеринки и упадок Межирова. Пройдет еще десяток лет, и от синагоги с костелом останутся только воспоминания и фото…»
– Да, – сказал Игорь. – Железная дорога виновата. Впрочем, мы таки успели. Как раз в означенный десяток.
Я тупо продолжал изучать «Пам’ятки України». Казалось, наше паломничество теперь лишь предстояло нам начать сначала. Хорошо, что все нюансы пути были прописаны тут с четкими указаниями.
Как добраться.
«К Межирову я ехала автобусом экскурсоводов (замок мы искали, как написано было в справочнике – “XVI в. с подземными ходами”, правда, ими все село перерыто). Ехали мы страшной дорогой, точнее, бездорожьем. У вас есть два варианта – электричка или маршрутка. Из Жмеринки электричкой около восьми утра, ехать всего 10 мин., как сообщает Евгений С. Или маршруткой в соседнее село Ров, и идти пешком 3 км.»
– Гена, теперь мы полностью подкованы, – сказал я. – Видишь, в следующий раз дорога не явит нам столько мытарств. Дорожная карта…
– Да, – сказал Игорь. – Все четко. Даже еще в отведённую декаду успеем.
– Нет, хлопцы, – откликнулся Гена. – Не будут вам эти электрички пешком. У вас же пока ещё есть мой телефон. И я пока с Украины не тикаю. И «Антилопа» моя еще на ходу. На троих хватит.
– Спасибо, – сказал Игорь. – С тобой было проще.
– Да что вы. Я так… при чём тут. А вообще, у нас есть еще время, – сказал Гена. – Хотите, может, ещё побыть? Поискать что-то?
Мы переглянулись.
– Спасибо, – повторил Игорь. – Мы уже. На сегодня программу по туризму мы, кажется, выполнили.
– Да, – сказал я. – Наверно, можно ехать дальше.
– Договорились, – сказал Гена. – Успеваем в Винницу к вашему экспрессу с должным запасом. Как и хотели, через Жмеринку. Там ведь тоже ваши истоки. Мы хорошо уложились.
______________________
Автор искренне благодарит Наума Басовского за уроки украинского…

Опубликовано в Литературный Иерусалим №32