* * *
И были снега зелены и медвяны,
И было тепло, как под коркой пахучего хлеба.
И снег был навязчивый, липкий и пьяный, пьяный.
Но пьяный по-доброму – как от большой победы.
И если он шёл, то казалось: к тебе – и только.
И если лежал, то уставший от вечных танцев.
А в марте слетало: «Я знала ещё ребёнком…»
И так не хотелось опять – навсегда – расстаться.
И снег уходил – в землю влагой и паром в небо,
Немало могил навестил, передал приветы –
И нам их вернул. И во всходах земного хлеба
Я снег узнаю по впитанным с ним приметам.
* * *
Пусть в землю по самые окна вросли,
Дома потихоньку уходят с земли.
И дымом, и дымом, и дымом, и дымом
Их души летят по следам журавлиным.
И было в них сердце – у самой печи,
Но там, на земле: детвора, калачи.
А впрочем – давно детвора со двора,
Чужие дома согревать им пора,
Но дымом и дымом, и дымом, и дымом
Не выкурить дом из глубин сердцевинных.
И сердце кочует, в кочевьях иных
Родней становясь настоящих родных.
Но клином, и клином, и клином, и клином
Не выбить корней из земли и из глины.
И ветер не свежий, а зольный и дымный
Чужою листвой шелестит о любимых.
* * *
Осина задрожит, окоченеет,
В узор на стеклах впишется – и вот
Картина дня суровее, чернее:
Зверь не бежит – и древо не живет.
Но мертвая, на беглый взгляд, осина
Засмотрится, задумавшись, в окно.
А за окном совсем невыносимо:
Там никого, там в комнате – темно.
* * *
Крыши крыльями машут, балконы летят на юг.
Кто сегодня устал, тот назавтра сойдёт с ума.
Время знает немало печальных историй, друг.
Время холодно, время всегда – зима.
Кто сегодня не встал, тот назавтра сойдёт во снег –
Раздавать серый холод белейшим из холодов.
Время знает немало историй, летящих вверх,
Но под бременем времени всё превратится в торф.
Если думаешь, холод что смерть, что без лезвий нож.
Ошибаешься, друг, нам, дружище, не до ножей:
Холод гостеприимен – и каждый вхож
В этот холод, да только не выхож, увы, уже.
* * *
Я бы хотела смотреть на тебя сквозь стекло,
Но не холодный, осенний, ноябрьский этот воздух.
Станет экватором меж полужизньями «холод» – «тепло»
Наше окно – в паутинах, и брызгах, и звёздах.
Странно подумать, но крест этот непрекратим:
Влево и вправо – земля, вглубь – столетья,
Ввысь – тишина, о которой сегодня молчим,
И пустота, приютившая смерть и бессмертье.
И перекрёсток пустын: только крылышки мух,
Лист прошлогодний да пыль просочились под раму.
Дом безрассудный простыл, нас избавив от мук
Щели замазывать варью (как с бабушкой, с мамой).
Странно представить: теперь и окно без креста,
И пустота – пустота, и простор ограничен.
Я всё смотрю на тебя: ты болезнен, устал.
Я всё надеюсь: не кончится смертью больничный.
* * *
Не много лет, а год, и год, и год –
И сколько осеней разбилось оземь.
Часы, нарезав время, словно торт,
Стоят обескуражены и косны.
Я говорю во сне с тобой, с тобой,
Я знаю, что ты гость, что гость недолгий.
Но, чтобы свет не вышел голубой,
Сшиваю веки ржавою иголкой.
Остаться в темноте – и длить, и длить
Тебя во мне, ведь что бывает проще:
Не видеть дня, ни с кем не говорить,
Ничьей руки не узнавать на ощупь.
* * *
От друга, что молчал на каждый мой вопрос,
Мне передали сны, которые храню:
Раскрашенный июнь сквозь календарь пророс,
Впитался в рыхлый снег растекшийся июль.
Я знала много слов, но словари – во сне,
Вся память – в словарях, а сны – поди найди:
Кощеевой иглой в пяте, в гнезде, в гряде.
И вот укол – в ладонь, а колется в груди.
И он всегда молчит, и я теперь молчу.
Игла не передаст ни боли, ни тепла.
Поди пойми, кто жив, кто глух, кто просто – чужд,
Кто серой пылью стал, кем – пыль всегда была.
* * *
Из неоконченного цикла «Сказочник – дочери»
Дорогая София! Мне сорок, а Вам – скоро пять.
Я учу Вас стрелять через левые плечи друзей.
Устаревший, как ять, как отвага, как счастье, как рать,
Обнимаю Вас всем семицветнейшим светом, у коего семь
Полюсов и сторон: Север, Юг и Восторг от экватора слева, а вправь –
Запах, Март и Январь
И любимая точка – Закат.
(Если сбивчивы строчки, простите (прости?) – виноват.)
Я несу тебе солнце, стакан молока и янтарь:
Переплавь на смолу,
Если выпадет горе – жалеть.
Я несу тебе треть
Всех красот неземных, потому
Что сама ты – вторая и третья их треть.
* * *
Детская комната появилась немного позже,
Чем я перестала называть себя ребёнком,
Стала стыдиться детства.
У меня по соседству жили зайцы да ёжики,
Но это – про юность комом:
Не за что зацепиться сердцу.
В этой детской недетской самым прекрасным
Был подоконник шириной в кровать.
Я мечтала спать на нём не одна, но не умела и просто спать.
* * *
Шесть лет и первая тетрадь, и что ни слово – бог.
И просто спятить, спятить, спятить, уставясь в потолок.
И просто, пятясь, пятясь, пятясь, упасть со всех высот –
Доступных, невеликих, к счастью – в крапиву и осот.
И просто память, память, память течёт с тетрадных крыш
И вдруг промочит эту скатерть, лбом на которой спишь.
Сейчас постель, а раньше домом она тебе была.
И ты сама, конечно, гномом под потолком стола.
И никаких тетрадных клеток для слов, размером с мир,
Пока не знала лета, лета и выхода в эфир,
Где на волне с тобою звезды, дожди и первый гром,
И шелест листьев – не берёзы, а яблонь за окном.
А после школы и тетради, не желт в яйце желток –
Как просто спятить, спятить, спятить, уставясь в потолок.
* * *
Опоздаешь, попросишь прощения,
Проберешься, ссутулившись, в класс –
Сквозь карающую расщелину
Меж тугими дверьми – как раз
Не пройти, но продраться. Спрятаться.
И уменьшится раз в пятьсот.
Ах ты, девочка в синем платьице,
Колет нежно, не как осот,
Все, что вспомнишь о тех неласковых
Опозданьях в начальных классах.
Повзрослеешь – и станешь каждый
Божий день, каждый чертов час
Безнадежно и честно опаздывать:
Подождут. И в который раз
Опоздав, ты увидишь: катятся
В расщеперенный рот ворот
Дни. А девочка в синем платьице
Бесконечно, тоскливо ждет.
Как в бреду: весела и ласкова
До исхода начальных классов.
Ждет и ждут, как давно загадано,
Все как должно, все как должно.
Но когда в половине пятого
От звонка задрожит окно,
Полетишь по нетрезвой лестнице,
По короткой, по угловой,
Ни секунды уже не вместится
В срок, отпущенный нам с тобой.
* * *
Сбросил листья словарь. И теперь он не больше тетради.
Ученической. В клетку. В которую заперто детство.
Сколько слов было до. А теперь сколько их? Бога ради,
Дай мне вспомнить хотя бы одно без тоски по соседству.
Мы учились молчать. Потому было сказано много:
Надышаться пред смертью, напиться пред дальней дорогой…
Опубликовано в Бельские просторы №1, 2019
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!