***
Прости мне этот первобытный страх –
бегу туда, где сухо и тепло.
О, детство – бьется бабочка в руках,
я молча отрываю ей крыло,
и что-то есть звериное во мне
в соседстве с беззащитной чистотой.
Я принимаю это, ведь вполне
осознаю, что остаюсь такой
и до сих пор. Опять средь бела дня
внутри меня не хочет спать ребенок,
смеется смерти бабочки – и я
бегу домой, где вечер тих и долог.
***
Касаться пальцами – не губ твоих, цветов,
перебирать их стебли, размышляя,
как шелест трав похож на звук шагов,
который постепенно утихает,
а ночью продолжается внутри,
врастая в грудь какой-то странной болью.
Упав в траву, я трогаю цветы,
которые шагов твоих не помнят.
***
Возвращаюсь в твои голубые глаза,
это все не о том – небеса, бирюза:
в них тогда было много воды.
Как приходишь к ребенку-себе и молчишь,
и не видишь знакомых домов или крыш,
лишь лежит пара щепок худых
от седой голубятни на старом дворе –
так и здесь ничего не осталось во мне,
только привкус беды.
***
День, слишком громкий, наконец затих.
Слова лежат, ночь ворошит их залежь –
слов много, ты надеешься на них,
пока не зачерпнешь, не исчерпаешь,
не вычерпаешь все от сих до сих,
и знаешь, что сказать, а как – не знаешь.
Иди ко мне, приди ко мне, мой стих.
Тень от ветвей царапает окно,
как будто даже звук какой-то слышен,
и зрелость ждет во мне уже давно –
всю жизнь растет внутри. Вздыхает. Дышит.
В ушедшем дне не разглядеть того,
о чем она пока ещё не пишет.
***
Окно мое, ты видело меня
уже во всех, пожалуй, проявленьях,
но все еще глядишь день ото дня,
впуская свет и стеклами звеня,
как я, влюбляясь, становлюсь слабее,
как плачу о земном, о неземном,
как плачу, что устала столько плакать,
как я пишу ночами за столом
и прячу письма, чтоб отдать потом,
а может, не отдав, продолжить прятать.
И ты глядишь, как я к тебе иду,
глядишь в меня, как озеро в Нарцисса,
и ловишь взгляд, чтоб только убедиться,
что отразит тебя, а не беду.
Но скоро ночь. Я вижу сквозь стекло
листву деревьев, летний вечер. Странно
болит в груди. Письмо молчит о главном.
И знаешь только ты, мое окно.
***
Днем снова выпал снег. И белизна
слепит глаза – не знаешь, где укрыться,
чем дольше ищешь, тем сильнее мнится –
сквозь толщу снега смотрят имена
забытых мной. Не прикрывая век,
я падаю коротким тихим взглядом
в ответ смотрящим странным белым пятнам
и обвиняю в этом только снег –
он снимет мое имя, как пальто,
откинет ветром весело и рьяно,
оставив среди мира безымянной
меня, которой станет все равно.
***
Над крышей соседнего дома летают стрижи.
Мой старый балкон и кирпичные белые стены
молчат о тебе, разделяя мою nostalgie,
и новое чувство приходит печали на смену.
Ты есть – стоит только подумать, и сердце щемит,
но как мне сказать тебе это, словами какими?
Такой равнодушный, мой город привычно шумит,
пока на кирпичной стене я пишу твое имя.
***
Снег поутру как мрамор бел, а ты все думаешь о смерти –
что ж, умирай, не медли миг и отболи, как лист последний,
но умирая посмотри на красоту холодных статуй,
эмоций в мраморном лице – создатель, в жизни виноватый,
любую линию на них переживал своим же телом,
живое мертвое дитя достав из каменного плена,
и ты среди прохлады лиц сверкни мгновенно и нерезко,
не криком – шелестом травы, почти не слышным водным
всплеском,
останься тихим, отлетев в моем последнем “не покину”,
и очень больно упади слезой на мраморную спину.
Опубликовано в Образ №1,2019