1.
Оренбург — удивительный город. Кажется, воздушные потоки, гуляющие над ним, находятся в беспрерывном соперничестве… летишь этак из Москвы — почти на всём протяжении маршрута небушко ясное, под крылом проплывают ничем не прикрытые разноцветные квадраты, прямоугольники и параллелограммы сельхозугодий, лесные массивы, сверху похожие на широко разбросанные хлопья рыжей, бурой и зеленоватой пены, нитки речек и ленточки рек… и — вдруг, когда командир воздушного судна уже объявил снижение, откуда ни возьмись, прямо под брюхом самолёта — без всякой видимой подготовки — обнаруживаются такие массы облаков, что страшно становится… дальше — больше, облака всё сгущаются, на глазах превращаются в грозовые тучи, начинают даже попыхивать электричеством, и хуже того — опускаются чуть ли не до самой земли, переходя в непроницаемый туман…
Честно говоря, после случая с сочинской аварийной посадкой в грозу… я даже несколько оробела… самолёт садился буквально под дождём.
Но — поверите ли? — как только мы благополучно приземлились, влагоизлияние с небес прекратилось, тучки разбежались, стало проглядывать солнышко.
А когда минут через двадцать из аэропорта мы примчались собственно в Оренбург, над городом не было ни облачка, и солнце жарило вовсю. Конец сентября. Под открытым небом — +25.
И так все четыре дня моего пребывания на оренбургской земле — дождь сменяется ярким солнцем и наоборот буквально каждые полчаса, а облака летают здесь так низко, что хочется встать на цыпочки, потянуться и схватить плывущий над головой соблазнительный комок сладкой ваты…
Мистические места! Рано утром 20 сентября я фотографировала рассвет из окна десятого этажа гостиницы «Факел». Каково же было моё удивление, когда, просматривая снимки, на одном из них я обнаружила… НЛО ! Никак иначе странную — по всей вероятности, гигантскую — конструкцию высоко-высоко в небе, над облачной грядой, ни я сама, никто из друзей, даже имеющих сугубо техническое образование, объяснить так и не смогли. А впоследствии оказалось, что НЛО для Оренбуржья — явление совсем не редкое. Например, в начале 2000-х туристы несколько раз видели цилиндры со светящимися отверстиями над рекой Сакмарой. А местные краеведы рассказывают, что здесь огромное количество древних могильников, городов исчезнувших народов, кладов и археологических находок, шахт и карстовых провалов, а также магнитных аномалий. Так что ничего особенного. Обыкновенное чудо.
2.
В конце сентября в Оренбургской области — традиционные Аксаковские дни. Под их благосклонным солнцем успешно стартовало Всероссийское совещание молодых литераторов «Мы выросли в России», в котором я работала руководителем секции поэзии. Участники совещания были приглашены в результате строгого конкурсного отбора.
Из 153 соискателей ведущими сотрудниками ГБУК «Областной Дом литераторов им. С. Т. Аксакова» выбрано сорок финалистов — по десять для каждой секции. Кроме «поэтической рубрики», были ещё секции прозы, публицистики и фантастики. Чтобы поработать с молодыми писателями, приехали из Москвы, Челябинска, Екатеринбурга и Севастополя Л. П. Быков, Н. А. Ягодинцева, Арсен Титов, Андрей Щербак-Жуков и Платон Беседин. Да и оренбургские мастера не преминули принять участие в деле наставления литературной молодёжи на путь истинный. Тут были Виталий Молчанов, Наталья Кожевникова, Пётр Краснов, Вячеслав Моисеев, Диана Кан… Открывали семинар-совещание в областной научной универсальной библиотеке им. Н. К. Крупской. Библиотека старинная. И несмотря на модернизацию, придавшую её архитектурному облику и интерьерам вполне современный вид, заметно стремление и городских властей, и самих библиотекарей по возможности сохранить исторический воздух книжного царства, удержать наследие, не прерывать традиции.
Сам факт неприкосновенности имени жены и соратницы вождя социалистической революции и основателя Советского государства в названии библиотеки говорит о многом. В Оренбурге с предельной бережностью относятся к памяти и памятникам. Любым.
Самый знаменитый памятник, конечно,— мост между Европой и Азией. Путеводитель сообщает:
«Первый мост из дерева через реку Урал соорудили в 1835 году. Каждый год после весеннего половодья его приходилось ремонтировать. Современную конструкцию из металла построили только в 1982 году. Мост имеет определенное символическое значение, так как по нему пешеходы попадают из Европы в Азию и обратно. С набережной Урала на него можно подняться по широкой лестнице с классической балюстрадой». Добавлю, для этой цели имеется и фуникулёр. В позапрошлом году, когда я приезжала в Оренбург для участия в фестивале «Красная гора», мы с моей милой спутницей Дианой Кан и пешочком по мосту прошли, и по канатной дороге над Уралом проплыли. Говорят, правда, что «канатка» эта убыточна… но если закроют, будет жаль! Вид сверху на реку, её берега, на город и ближайшие окрестности — просто великолепен.
Пушкин и Даль, Чкалов и Гагарин… имена, оренбуржцам более чем не чужие. И горожане, я убедилась, гордятся прославленными соотечественниками и именитыми гостями не менее, чем знаменитым на весь мир рукодельным промыслом — оренбургскими пуховыми изделиями.
Гильдия оренбургских пуховниц каких только чудес не выпускает в свет — от традиционных платков до пончо, жилетов, перчаток и носков.
Всякий раз, возвращаясь из Оренбурга, привожу с собой несколько таких шедевров. Но подруг у меня много, и я в кратчайшие сроки умудряюсь раздарить свою роскошную добычу, так что, оказавшись в Оренбурге снова, бегу по знакомым адресам — за красотой.
Конференц-зал библиотеки полон. За круглым столом и вокруг — заинтересованные персоны: писатели, журналисты, представители литературной общественности, студенты, творческая молодёжь… Участников семинара-совещания приветствовали первый заместитель министра культуры и внешних связей Оренбургской области Алла Владимировна Лигостаева, один из вдохновителей семинара-совещания, поэт, директор Областного дома литераторов им. Сергея Аксакова, председатель Оренбургского регионального отделения Союза российских писателей Виталий Молчанов, директор Оренбургской областной научной библиотеки им. Н. К. Крупской Людмила Павловна Сковородко.
Сразу после открытия мне была дана возможность представить публике наш журнал «День и ночь», его историю, редколлегию, редакцию и авторов, в том числе и тех, кто находился тут же, в зале…
25 лет журналу! все выходившие к микрофону нас поздравляли сердечно, произносили стихи и… заздравные речи. Это было очень трогательно.
Во второй половине дня молодые писатели работали в секциях. Поэты разместились в Оренбургском Доме литераторов.
Этот дом — уникален. Он расположен на улице Правды, что само по себе воспринимается то ли как намёк, то ли как завет. Здание — памятник регионального значения. Двухэтажный кирпичный особняк с очаровательным внутренним двориком, уютным залом для встреч и маленьким, но плотным книгохранилищем,— стал надёжной пристанью и для редакции литературного журнала «Гостиный двор», переживающего ныне новый этап своей истории. Ещё совсем недавно это оригинальное, со своим неповторимым обликом и голосом периодическое издание выходило в статусе альманаха. Теперь вот, слава Богу, журнал.
Яркая планета в кругу российских региональных журналов, всё более активно и последовательно поддерживающих развитие писательской профессии и читательского интереса к творческой продукции современных литераторов.
Возглавляет «Гостиный двор» поэт Наталья Кожевникова. Её постоянным — вне всякого регламента — трудом обеспечена присущая каждому номеру атмосфера высокого художественного вкуса, изысканность содержания и формы и то разнообразие имён, тем и жанров, без которого сегодня не обходится ни один уважающий себя литературный журнал. В этом году Наталья Юрьевна отметила юбилей (не стану уточнять сумму лет, ибо женщине столько лет, на сколько она выглядит, а выглядит Наталья Юрьевна, как… дай Бог каждой из нас выглядеть в самую цветущую пору жизни), у неё вышла новая книга стихов — вот и «Гостиный двор» преображается, становится всё более живым, активным, воодушевляюще талантливым. Дай Бог!
***
Не октябрь, а одно пепелище,
Вместо облака — запах золы.
Опустело к обеду жилище,
Кто-то вымыл до блеска полы.
Бесполезна мольба — нет ответа
Потрясённой душе. И готов
За пределами жизни и света
Опуститься небесный покров.
Солнце встало в углу и не светит.
И не знают, не знают во мгле
Первый снег и пронзительный ветер,
Что тебя уже нет на земле…
(Наталья Кожевникова)
Не упущу случая рассказать и о директоре Дома литераторов — Виталии Митрофановиче Молчанове. Во-первых, это поэт очень непростого, я бы сказала, внутренне противоречивого дарования.
Его муза преисполнена той особой Православной горячности (даже и не тепла, а именно — страстности, подчас возвышающейся до точки кипения), которая порождает правдоискателей и бунтарей.
При этом стихам Молчанова часто свойственна повествовательность, а иногда — совершенно европейский — балладный дух. Путешествуя, встречаясь с людьми, поэт как бы заряжается от всего встретившегося на пути острым грозовым электричеством, которое затем должно ударить такой же силы разрядом по сердцам и нервам читателей.
Не случайно его новая книга, только что изданная в Москве, так и называется «Свѣтъ». Но и в другой своей ипостаси — руководителя, организатора и хозяйственника — Молчанов показывает не менее мощный темперамент. Сам факт удержания за писателями Дома литераторов в Оренбурге — весьма показателен. Можно припомнить множество адресов по всей России, где прежде были Дома писателей, а теперь… их там нет. И если кто-то думает, что не отдавать столь лакомый кусочек в центре города в некие цепкие предприимчивые лапы легко,— то это глубочайшее заблуждение.
Нелегко. И суды, и пересуды, и борьба, и маленькие, но травматичные внутренние войны — всё это было и есть. Но Молчанов — держится. И не просто держится, а непрерывно будоражит всех вокруг новыми проектами. Одних только литературных премий, поддерживаемых Домом литераторов, в Оренбургской области — четыре. Не говорю уже о фестивалях, семинарах, летних школах для талантливых детей и других всевозможных формах развития литературного процесса. Как говорится, снимаю шляпу.
Наталья Юрьевна и Виталий Митрофанович — мои коллеги на секции поэзии. Честно говоря, мы не заметили, как промелькнуло отпущенное нам время. Участники, ребята и девушки, по первому ощущению — сильные. Мало того что, опираясь на плечи великих предшественников (их влияние в работах наших семинаристов было весьма заметно), они бросаются в бой за право следовать за ними (иногда, правда, отрицая прерогативы наследников), так они ещё и обсуждать друг друга умеют без насмешек, оскорблений и уничижительных вердиктов. Это большой плюс! Совсем вечером молодёжь ещё читала стихи и наслаждалась общением в оренбургском «Некафе». А я в гостиничном номере допоздна разбирала рукописи.
***
Валентину Устинову
Есть новости — от них спасенья нет…
Ты навсегда ушёл… И пепел
Всех недокуренных тобою сигарет,
С небес, как снег, летит, крылат и светел.
О чем мечтал ты в двадцать лет, отец?
О доблестях, о подвигах, о славе?
Ты теплоту остуженных сердец
Будил, я осуждать тебя не вправе
За то, что был ты от меня далёк.
За то, что ты не знал мои печали.
Что от разлуки долгой ты продрог
И счастлив был в разлуке той едва ли.
И за стихи, что ты не дописал,
И за любовь, не ставшую судьбою.
За те слова, что ты мне не сказал,
За женщин, недолюбленных тобою.
(Анастасия Устинова)
***
Городу на Неве
— А что там, в Питере?
— Дождь, конечно.
Насупив брови изящных арок,
Умытый город на старом Невском
Ответит звонкой струной гитары.
Чирикнет Чижик с ночной Фонтанки,
Ловя на счастье ещё монету.
Закружат волны в игривом танце
Цветной баркас с запоздавшим летом.
Елагин остров упрямой белкой
Качнёт смешливо макушку клёна.
Скрипуче крыши Адмиралтейской
Застынут тенью в дверном проёме.
Дворцовый мост заиграет польку,
Мигнув украдкой в морщинках стен.
И дождь прошепчет: ты лишь иголка
В щедро насыпанном стоге сена.
А Питер молча обнимет всех.
(Анна Терентьева)
***
Здесь утром, видя скисшим молоко,
Молочник узнаёт о вашей смерти…
Иосиф Бродский
Я вырос в том городе, где по кресту у подъезда узнают о смерти;
Там, где не приход священника говорил о причине ухода,
Пока десятки глаз отражали уважение
К человеку, сделавшему свой последний выбор.
Там, где голос вступал в борьбу с молчанием,
Где напевы молитвы заставляли одуматься
И взглянуть на себя, как на жертву времени,
Что упадёт однажды в объятья земли…
(Илья Щербинин)
3.
21 сентября участники семинара-совещания «Мы выросли в России» долго-долго ехали из Оренбурга в Бугуруслан. Дорога — прекрасная во всех отношениях. Да со мной рядом ещё и дорогая сердцу собеседница… Сколько идей рождается, а зачастую и проверяется в таких дорожных разговорах! ехали мы ехали — наконец приехали!
Бугуруслан — очаровательный городок. На вкус жителя мегаполиса — слегка заторможенный… но — бесконечно милый!
Мы с молодыми поэтами завершили обсуждение рукописей (ещё и ещё убеждаюсь: при всей своей раскованности в критике друг друга литературная молодёжь всё-таки умеет критикой не унижать, не бросать кирпичи на неокрепшие крылья… с нами в своё время поступали куда как… строже).
***
Есть только мир, и только мы,
Единственные в этом мире,
К изменчивой, но вещей лире
Склоняем пылкие умы.
Не знаем, как проляжет путь,
Зловещий признак чёрной масти —
Неотделима боль от страсти,
Но в этом жизнь и жизни суть!
И, отщепенцы-чужаки,
Мы — воплощение свободы,
Незримо нас минуют годы
Под лёгкий взмах твоей руки.
(Елизавета Курдикова)
***
По осколкам души, по ведущим к обрыву тропинкам,
По наглядным примерам падений, по стёртым следам,
По спасительным рощам Забвения — гордости в пику —
Мы бродили, покуда неистовый ветер сметал —
Миг за мигом — уверенных в том, что душа первородна,
Что отнюдь не кусок пирога есть конечная цель.
Но, поскольку нельзя круглый год оставаться голодным,
Взяли нас на прицел — и Господь изменился в лице.
Что теперь вялый бред о навеки потерянном Рае,
Коль победа стекла по обвисшим — что плети — рукам?
Новый день — по текущим расценкам — не стоит стараний;
И не важно, что будет потом — не потоп, так вулкан.
(Иван Попов)
…а вечером был концерт в городском театре. Ох, показалось мне, будто некая временная лапа перенесла меня в годы моей ранней юности… не знаю даже, порадовало меня это или огорчило. Ностальгическое переживание, конечно, имело место. Но. Всё время думалось о заброшенности наших малых городов, об их отчуждённости от всяческих «трендов»… хотя — возможно, именно в этой отчуждённости и кроется великая сила для будущего… Народ, его культура, речь, нравственность, ценности, если где и сохраняются почти в нетронутом состоянии, то только вот в такой глубинке, заповеднике честной, преисполненной достоинства народной души!
На следующее утро весь писательский табор снова снялся с места и под настойчивым сентябрьским солнышком помчался в Аксаково.
4.
Четыре года назад я впервые побывала в этих местах. Тёплые и радостные воспоминания счастливо всколыхнулись теперь в душе! Аксаково… предчувствие осенних головокружений, падений и парений… а так-то — бабье лето. Оно, родимое.
Неспешно прохаживаясь по аллеям и тропинкам аксаковской усадьбы, поневоле вспоминаешь о той, прошлой, жизни, которая тихо, но полнокровно здесь протекала… и как же душе было не петь, не радоваться, не сплетаться с этими ветвями, листьями, водами, небесами, облаками?
Ах, славно было тут жить Сергею Тимофеевичу со чада и домочадцы, даже и принимая во внимание все беды и проблемы, без которых вряд ли нашлась бы семья и в тогдашней, и в нынешней России, поневоле завидуешь им… И нам нынче славно было вновь причаститься светлому духу этого места. Аксаковский праздник принял нас, как старых знакомых.
А какой потрясающий концерт под открытым небом дала на импровизированной сцене Оренбургская областная филармония! Какие голоса! Воистину мирового уровня! (Как же мы иногда неразборчивы в провозглашении «звёзд» и кумиров! и как беспечны и расточительны, когда речь идёт о подлинных талантах, настоящих — без глупостей и протекций!). Елена Гусева, Елена Богуславская… волшебные сопрано! просто чудо! И баритон хорош, и камерный оркестр… и вся эта дивная музыка органично сливалась с пейзажем и общим настроением людей.
Награждали лауреатов Аксаковской премии — Арсена Титова и Вячеслава Моисеева, вручали сертификаты на издание книг участникам семинара-совещания «Мы выросли в России», читали стихи… а я ещё успела взять интервью у замечательного оренбургского писателя — классика современной русской литературы — Петра Краснова…
Мы шли по тропинке — мимо пруда, заросшего такими старыми ивами, что одну из них уже признали «памятником природы» и запретили к ней прикасаться… она склонилась над прудом, как дона Анна над могилой Командора. Словно бы пресытившись славой, древняя, печальная, прекрасная… Вдали, на импровизированной сцене, «разминался» камерный оркестр, где-то малиновым звоном рассыпался колокол, нас постоянно обгоняли и навстречу нам шли, громко смеясь и переговариваясь на ходу, гости праздника, но мы, увлечённые беседой, очень скоро перестали обращать на это внимание.
А говорили о насущном…
МС. Как Вы думаете, Пётр Николаевич, то состояние писательского сообщества, которое возникло в конце 80 — начале 90-х годов, которое многих поссорило и, мне кажется, очень дурную службу сослужило русской словесности, оно, это состояние враждебности, сейчас продолжается или всё же как-то преодолевается? И вообще, есть ли возможность это преодолеть? И нужно ли это преодолевать? Нужно ли, чтобы мы все были вместе, как раньше, или это совершеннейшая утопия, иллюзия?
ПК. Дело в том, что всё это — часть очередной Русской Смуты. А в смуту всегда всякие разногласия и противоречия, порой вторичные по значению, вылезают наверх… И не только на дневную, как говорится, поверхность, но и пробиваются во всё: в социальные взаимоотношения, в психологию людей. Подымается наверх вся эта донная муть, и начинается раздрай. Думаю, что это неизбежным было. Просто те противоречия, которые были в скрытом, латентном состоянии, неминуемо должны были всплыть, и в любую переломную эпоху они обязательно всплывают и начинают глушить всё доброе, что было наработано до этого. К великому сожалению, это объективно обусловленное, реальное состояние нынешнего нашего общества, в том числе и писательского сообщества. И теперь приходится как-то выправлять всё это. Но это процесс очень долгий и не без серьёзных конфликтов, которые уже были и ещё будут.
МС. В чём суть этих противоречий? Вы говорите — это объективные вещи… в чём суть?
Между чем и чем? Чего поделить-то никак мы не можем? Только ли в идеологическом плане эти разногласия существуют?
ПК. В идейном плане — это само собой. В каком-то смысле это продолжение гражданской войны за ценностные основы, ориентиры, а они у разных слоёв народа нашего подчас весьма разнятся.
Такого рода гражданская война всегда идёт, в любом обществе, только в более или менее скрытой форме она идёт. Другое дело, что в нашем литературном сообществе это, прежде всего, конфликт между бездарностями и талантами, и он принимает самые разные формы, в том числе порой и чисто политическое разделение на патриотов и либералов, хотя ни то ни другое не гарантирует литературного качества.
Угарный официозный «патриотизм» заслуживает тех же кавычек, что и «либерализм» — большой охотник до «апелляций к городовому», как в октябре 1993 года. К настоящему свободолюбию он не имеет никакого отношения, разве что к «свободе для больших денег», для олигархата, около которых жирно и с несварением желудка кормится. Освобождаясь по пути от всяких нравственных обязательств, впадая в постмодерн и всяческие изыски психологического характера, вплоть до неприкрытого сатанизма, одно слово — люмпен-интеллигенция…
Так что вечного мира ждать не приходится.
Потому что это, по сути, более или менее «нормальное» состояние человеческого общества вообще. В этом перманентном нескончаемом споре, попытках добиться взаимопонимания, очень часто неудачных, конца не проглядывается. Что поделаешь, так устроены люди, так они устраивают свои сообщества. Такой человек. Человека «разрешить», вывести его на нравственный путь, решить все человеческие проблемы, на мой взгляд, может только чудо.
МС. А как Вы думаете, наша Православная церковь способна хотя бы как-то к этому чуду подвигнуть русских людей?
ПК. К чуду — нет, конечно же. К чуду может людей подвигнуть только Сам Господь Бог. Свои капли масла на бушующие воды человечества Церковь, конечно, пытается пролить, сгладить противоречия. Но её роль сегодняшняя ведь тоже во многом политическая. С этим ничего не поделаешь. Тем паче сейчас, когда старое поколение батюшек, которые прошли Крым и Рым, как говорится, прошли вместе с народом все испытания, почти полностью сменилось на новую генерацию священников, частенько заточенных на экспансию, в том числе и на союз с богатенькими, на олигархию, мягко сказать — малонравственную… Причём количество школ у нас скоро сравняется с количеством церквей.
По последним данным, в стране уже 36 тысяч приходов и ещё 6 тысяч отданных Церкви, но ещё не введённых в строй храмов, и 43 тысячи школ. Как видите, почти сравнялось. Но количество-то школ быстро убывает — вместе с сёлами, деревнями. Тысячи деревень за последние три десятка лет исчезли, стёрты с лица земли дикими «реформами». Мало того, даже относительно большие сёла, и те находятся, можно сказать, в явной социальной прострации. Всё захватили зерновые и прочие латифундии чуть ли не латиноамериканского образца. Им социалка и все прочие нужды деревни, как говорится, до фонаря. Им подавай прибыль с земли. Работают из села два-три десятка механизаторов, доярок — и всё, остальные выживай, кто как сможет, к тому же и сельская инфраструктура в давно запущенном состоянии. Так что и сама окормляющая роль Церкви (но ведь и кормящейся с весьма небогатого нашего народа) в этом смысле тоже покороблена, политически встроена в нынешние вопиюще несправедливые, неправедные отношения в обществе, и потому тут ожидать от неё и от нас самих особых подвижек в нравственном одолении Смуты пока не приходится. И это мы видим уже тридцать с лишним лет…
МС. Так что же делать-то? Меня всегда поражают необыкновенные размеры России. Я только в Калиниграде, пожалуй, не была, а так… скажем, от Ленинграда до Южно-Сахалинска… и самолётом, и поездом… с запада на восток, с востока на запад, с севера на юг, с юга на север… я всё изъездила. Меня поражают всегда эти огромные пространства. Мало населённые.
ПК. Которые надо сшивать — не только политически, но и не в меньшей степени культурно.
МС. Сшивать! И совершенно удивительный народ.
Ведь даже само понятие «народ» сейчас как-то… стало проблемным! У нас был «великий советский» народ… сейчас всё расползлось, распалось… и к самому понятию «народ» возникло такое отношение, как к чему-то пафосному, ненужному, избыточному, придуманному, навязанному…
ПК. Тем не менее народ существует. Другое дело, что численно народ не всегда равен населению…
МС. Мы это чувствуем, но он пребывает сейчас в состоянии какого-то недоумения и полураспада.
Мы понимаем, что это плохо, что с этим нужно что-то делать, трудно в России найти человека — только уж совсем отморозки об этом не думают,— который бы не мучился этим вопросом.
Так вот… сидишь ли в парикмахерской — об этом разговариваешь с людьми… едешь ли в такси — с таксистом разговариваешь… у всех состояние недоумения и ожидания чего-то ужасного. И люди не понимают, что делать.
Наше образование совершенно перестало этим заниматься, оно работает на диссоциацию. Вы говорите, и Церковь не справляется с этой ролью. Писатели в каком-то разброде, непонятно, чем они занимаются. Про писательские Союзы даже и не говорю уже. Они приравнены к клубам по интересам. Но ведь русский народ… начиная, пожалуй, с конца 17 века становился всё более и более литературоцентричным. Со второй половины 19 века и весь 20 век эта литературоцентричность была определяющим фактором в духовном развитии народа.
ПК. Верхних социальных слоёв народа преимущественно. А в деревнях не сказать, чтобы очень интересовались литературой или чем-то таким, в наших понятиях, глубоким. Но было великое, не меньше, устное народное творчество — былины, сказки, песни. Из него, как из почвы, и выросла русская литература.
МС. Но сельская интеллигенция до сих пор вызывает у меня восхищение. Учителя, врачи… ведь очень многое для этого делали!
ПК. И сейчас делают, традиции сильны. Только вот государство не может ещё определиться, что же оно хочет получить на выходе — творца или потребителя?
МС. Моё поколение… последний троечник Коля, девятиклассник обычной школы в городе Красноярске, свободно цитировал целые куски из «Евгения Онегина», мог спорить до хрипоты о героях «Войны и мира» или «Преступления и наказания». Даже на таком, ниже среднего, уровне люди понимали, что это такое. Я не верю, что и сейчас (тридцать лет после т. н. «совка») есть глухая деревня, где проживает некий среднего возраста алкаш-мужичонка, у которого хоть что-то такое не теплилось бы в душе и не трепетало…
ПК. Заложенное в детстве в человеке очень сильно, на это именно и рассчитано классическое воспитание. Непонятно только, на что рассчитывает эта так называемая «элита» кремлёвская, введя Болонскую систему. С нею наша наука долго не протянет, а с этим и само государство… Её сейчас стараются держать на уровне именно воспитанники советской, классической педагогики — как и литературу, культуру вообще. Широко образованные, разносторонне развитые. Сказывается это воспитание даже и на троечниках, как вы сказали…
МС. Вот это и важно! Потому что на Западе этого нет вообще. А у русского человека это есть.
ПК. Ну не зря же мы были самой читающей страной в мире. Чтение хороших книг — решающее в деле народной культуры и сейчас, во времена ТВ и интернета.
МС. Так, может, действительно задача писателей — служить… слово «скрепы» — красивое слово, но и оно уже подаётся в каком-то извращённом, искажённом виде. Так «скрепам» надо служить, надо самому быть «скрепой».
Мы сейчас работали на семинаре молодых писателей. Я спрашиваю ребят: а зачем вам это? в чём вы видите цель своей работы? Потому что писательский труд — это труд. Ра-бо-та. Это не просто так… как один мой знакомый писатель говорит: поэта рвёт стихами. Кому интересна твоя рвота, пардон? Писатель работает! Если вы понимаете, что это труд, надо работать… зачем вам это? И как-то мы не пришли к какому-то общему пониманию… как Вам кажется, сейчас ради чего писатель работает, если вынести за скобки все эти наши разногласия, идеологические и прочие? Что заставляет нас, несмотря на то, что мы сейчас работаем в условиях, невероятно тяжёлых, приближённых к фронтовым… ради чего?
ПК. Во-первых, настоящее понимание цели и смысла литературы возникает далеко не у всех.
И не может возникнуть у всех, кто за первые пробы пера берётся. Или даже у тех, кто долго работает, давно пишет. Мотиваций тут много может быть, начиная с инстинкта самовыражения. Дело тут в том ещё, что в литературной иерархии, как у горной вершины, бывают и склоны свои, и подножья. Поэтому требовать от всех чёткого понимания, чёткого осознания истинных целей и смыслов, как и своего места в мире, не приходится. Пробиваются по-настоящему талантливые, да и то не все, жизнь к талантам и ревнива, щедра на испытания, и неимоверно строга подчас. Немало более или менее способных, хватает и дельцов окололитературных, которые своего рода карьеру на этом строят… мало ли кого не тянет на литературные подмостки. Но вот это ожидание и желание высокого, я бы даже сказал — тяга к идеалу, действительно живёт в русских людях, независимо даже от социального положения.
Это высокое и является почвой для литературы, для суждения о смыслах жизни. Это основа, фундамент нашего народа, на который мы надеемся, в который я бесконечно верю. В ком-то это просыпается и зовёт к действию, деяниям, в ком-то дремлет, но это желание идеала живёт в народе, слава Богу! И если народ всё же находится по многим навязанным политическим причинам в некой растерянности, даже якобы в прострации, то это обманчивое впечатление.
Потому что осмысление всего произошедшего в стране, всех этих пресловутых «перестроек» и «реформ» идёт очень медленно… да, медленно мелют мельницы Божьи. Не сразу нарабатывается новый опыт исторический, но осмысление всё-таки происходит. Посмотрите хотя бы на разницу, например, в отношении к записным «демократам» в начале 90-х и в дне сегодняшнем… Народ многое стал понимать и соответственно реагировать. Другое дело, что ему не дают это мнение и понимание выразить в значительном историческом действе, да он и сам ещё не вполне готов к этому. Но то, что общий настрой переменился во многом и волей-неволей подталкивает правящие круги к необходимым и давно назревшим переменам — это же видно. Та же реакция на пенсионную реформу так называемую…
МС. Знаете, какая у меня мысль возникла. Помните, Некрасов мечтал, что «не милорда глупого, а Белинского и Гоголя» мужик с базара понесёт?
Какую книгу, как Вы думаете, люди будут искать, покупать… не то, что навязывается нам бесконечно… прости Господи, даже имена называть не буду, чтобы в грех не впасть… понятно, что людям это не нужно, они не читают это… это читает только ускользающе ничтожная прослойка «антилигенции», считающая себя очень высоколобой. Но — что жаждущий идеала русский человек ищет? Чего он хочет? Чего от писателей ждёт? Потому что он явно чего-то ждёт! Он ждёт Слова. Совершенно определённо.
ПК. Ждёт, конечно же. Ждёт подсказки, как выходить из этого нынешнего пагубного состояния.
Речь даже не о том, что мы можем что-то дать, какие-то книги, произведения свои. В нынешней ситуации с мизерными тиражами и с той же схваченной дельцами книготорговлей нам тут намеренно обрезаны все возможности распространения честного слова.
МС. Искать, брать, издавать, возить, предлагать людям, действовать активно…
ПК. Что мы и пытаемся делать. Но одно дело — издать двухсоттысячным тиражом, а другое дело — двести экземпляров…
МС. Ну да… мы — Давиды против Голиафа. Каждый из нас — такой, почти микроскопический по массе, Давид против этого жуткого Голиафа.
ПК. Нет, Давид был в куда как лучшем положении…
Но мы-то вместе со своим народом, вернее — частью его являемся. Зато пресловутый Голиаф сейчас за охраняемыми периметрами, зная силу нашу — увы, потенциальную пока.
МС. Конечно! Мы ощущаем это, и в этом — наша сила! И знаете, о чём я сейчас подумала. Ведь эта чудовищная контрреволюция, которую мы восприняли как освобождение в 91-м году, была подготовлена и учинена именно писателями, властителями душ…
ПК. Нет, средствами информации массовой. А если отчасти и писателями, то далеко-далеко не всеми. Много ли в «Апреле» их было?
МС. Не всеми, да. Но очень многими, слишком многими. Я помню, как жадно мы ловили те самые публикации в «Новом мире», в «Октябре» тогдашнем… нам казалось, наконец-то открылась Правда! Которую от нас скрывали.
ПК. Я никогда так не считал и с момента поражения ГКЧП понимал, в какую мерзкую яму нас всех затаскивают.
МС. Вы — опытнее! А я-то как раз из тех людей, которые были захвачены эйфорией перемен.
Помню, как 21 августа 91-го я плакала, глядя на российский триколор, который взвился над зданием нашей городской администрации. Я рыдала. Я была так счастлива! Наконец-то — свобода!
ПК. Ну да, наконец-то Боровой поднял этот флаг торгашей… это же с его подачи. Так под ним проторговались, что до сих пор все убытки не можем подсчитать. И продолжаем в том же духе торговать — врагам на радость…
МС. Может быть, действительно победа над монстром, который тогда захватил… я часто говорю: наш мир захватили гоблины. Может быть, победа над этим страшным гоблином огромным — тоже в наших руках? Может быть, именно у писателей есть возможность медленно, планомерно, методично разворачивать народ в сторону признания высших духовных ценностей?
ПК. Пытаемся делать, но и силы не равны, и само общество «не созрело», не готово твёрдо настоять на нужных переменах… А тот Яблочный Спас 19–21 сентября в плане мировоззренческом, духовном — для меня стал самым чёрным днём.
Я прекрасно тогда понимал, что происходит.
Я восемь лет жил в Москве и поэтому был достаточно подготовлен к пониманию того контрреволюционного переворота… Конечно, были среди «демократов» и честные писатели, впавшие в эйфорию обещанных свобод, но в основном-то это была окололитературщина всякая, прикормленная журналистика, с «Московского комсомольца», «Московских новостей» начиная и всей прочей лакейской либеральной швали. В гламурном «Огоньке», «оплоте демократии», ещё за несколько лет до контрреволюционного переворота вовсю уже воровали редакционные, казённые деньги…
Рвались к власти, чтобы ограбить и народ, и государство. И теперь-то это всё достаточно обнажилось и народ понял наконец-то, что тогда происходило на самом деле. Большинство народное попросту было обмануто массированной пропагандой, тем, что Андрей Фурсов назвал СМРАД ом — средствами массовой рекламы, агитации и дезинформации… Обмануть народ не так уж трудно, если за это берётся сама верхушка, примеров в истории сотни, из ближайших — украинская драма, перешедшая в трагедию. Ну обманули — а дальше что? Мы-то свою работу старались, стараемся и будем стараться проводить, но, повторяю, осознание народом того положения, в которое его затащили, в которое он сам достаточно покорно шёл,— дело это очень долгое. Сравнительно долгое. И пока нынешняя «антисистема», как я её называю, в нынешнем нашем государстве существует — иного не будет… Она, кстати, сама подрывает свои основы, сама пожирает себя, и тут приходится ждать не только пробуждения народа, но и того момента, когда эта антисистема сама пожрёт себя, выродится вконец — до ситуации, когда «верхи не могут, низы не хотят».
А то, что она это поневоле делает, мы тоже видим. Так что это двоякий процесс. Вспомните, сколько Россия вылезала из своей первой Русской Смуты при воцарении Романовых. Для этого ведь потребовалось не менее полувека.
МС. А потом она в новую впала. Едва высунула нос из старой — как тут же впала в новую.
ПК. Нет, совсем иное тогда было, государство росло, расширялось, крепла его мощь. Да, кризисы были неизбежны, как во всяком растущем организме, но они преодолевались усилиями и элиты, и самого народа. Происходили и другие значимые процессы, на которые, кстати, современная историческая наука почему-то не обращает никакого внимания. А ведь у нас с середины 18 века верховную власть перехватили немцы и, до предела ужесточив крепостничество, превратили его фактически в колониализм — внутренний, обращённый против русского в основном населения. И прямые последствия этого привели к Смуте начала 20 века.
А немцами они так и не перестали быть… вы помните хоть один законный брак императора на русской, Рюриковне или из какого другого древнего русского рода? Немецкое засилье сыграло тогда весьма пагубную роль во всей нашей последующей истории…
МС. Это очень долгий, серьёзный разговор. Мы отдельно об этом поговорим. Я бы с удовольствием опубликовала Ваши статьи на эту тему. То, о чём Вы говорите, указывает на одну из важнейших причин, которыми обусловлен глубокий раскол между правящими кругами России, т. н. «элитой», и русским народом. «Элита» была инокультурная, инокровная и даже иноязычная…
ПК. Да, дело в том, что после смерти Петра Первого, с середины 18 века, русская элита отдала в чужие руки верховную власть и, по сути дела, утратила вместе с нею и стратегическое, проектное мышление, саму возможность постановки и достижения своих, русских долговременных целей, то, что называют прозревающей в грядущее «длинной волей»… И если в западных странах больше грабили свои внешние колониальные приобретения, то у нас этот гнёт лег целиком на русское подавляющее большинство, на крестьян, составлявших до 85 % населения…
МС. Да. Разговор долгий. Чувствую, сейчас нас уже позовут на концерт, так что — последний вопрос… Вы руководили секцией прозы. Буквально в двух словах. Есть ли у Вас оптимизм по части молодой русской прозы?
ПК. В этом отношении у меня оптимизм был и есть всегда. Я верю в духовные и художнические силы нашего народа. Талантливые люди у нас есть и будут появляться, проявляться.
Другое дело, что не надо здесь предъявлять молодёжи какие-то завышенные ожидания.
Талант — явление штучное, редкое. Поэтому я вполне удовлетворён нынешним семинаром.
Ребята стараются. Главное, они находятся в поиске, а не в опущенном состоянии, как «золотые» сынки-дочки богатеньких. И сейчас мы проявили на нескольких наших секциях способных ребят. Дадим им небольшие гранты, чтобы они могли издать свою первую книжечку.
Ведь семинар — это только верхушка нашей воспитательной работы. А мы её ведём в нашем областном оренбургском Доме литераторов, в писательских организациях ежедневно, можно сказать. Так что литературное дело движется, интерес к нему продолжает оставаться в народе огромным и появление новых талантов попросту «запрограммировано» в самом словоцентричном коде нашего народа.
5.
Говорят, belles lettres — это не «что», а «как». Но когда речь заходит о молодых литераторах, то любопытствующих чаще всего интересует как раз — «что», вернее, «о чём». О чём они пишут, о чём думают, что их беспокоит, «по ком звонит колокол»? Ответ, как ни парадоксально, всё тот же: по тебе, по тебе он звонит, спрашивающий… по всему, что тебе дорого, что для тебя свято. Что бы это ни было, в конце концов. Звон колокола отчётливо слышен в стихах и прозе молодых.
Их обуревает тревога, снедает печаль, терзают отчаяние и боль. Но — отрадно, что всё чаще и чаще в лавинном потоке «актуальных» текстов наталкиваешься на размышления, апеллирующие к здравому смыслу читателя, к его способности не «вестись» на бесовские приманки, но понимать происходящее. Вот, например, как увидел одно из событий, возбудивших мировую паутину, молодой писатель, москвич (и крымчанин).
ГЕОРГИЙ ПАНКРАТОВ. Не время для драконов
О неожиданном уроке, который преподнесли нам Оксимирон и Гнойный и который может пригодиться каждому
Признаюсь, меня удивило и возмутило присутствие новости про баттл Оксимирона и Гнойного в топе Яндекса. Да, новость хорошая, интересная, спору нет, но неужели в стране не происходит ничего другого, более важного, заслуживающего большего внимания? Всё-таки место таким новостям в специализированном сегменте. В то время как топ Яндекса — это что-то вроде программы «Время», это официальные новости страны. И начинать их с баттла? Мне кажется такое неприемлемым.
Во-вторых (а может, даже и во-первых), вызывает раздражение сам по себе информационный повод: не «Гнойный победил Оксимирона», а именно «Количество просмотров баттла превысило… (и стабильно возрастающее числовое значение)». В мире, который формируют эти новости, важны не смысл и не качество, а количество просмотров — в погоне за этим показателем давно выродилась работа редакторов и журналистов всех современных СМИ . Именно в таком мире, где наивысшим показателем ценности чего-либо является количество просмотров, приходится жить, ведь других вариантов нет. В мире, где «кто-то посмотрел что-то такое-то количество раз» — главная новость нескольких (!) дней под – ряд. В мире, где со страниц любых СМИ и информагентств на тебя ежедневно вываливаются новости, начинающиеся со слов «в соцсетях».
Хотя никто ведь не тащит в информационную повестку то, что написал на заборе хулиган Вася, или в дневник, что хранит под подушкой 15-летняя Маша, или разговор соседей на лестничной клетке во время перекура — а ведь явления-то одного порядка.
Жить в таком мире, повторяюсь, приходится, но всё это кажется глубоко неправильным.
Сразу оговорюсь, что не собираюсь заниматься морализаторством по существу самого события — я могу послушать рэп и делаю это иногда с удовольствием. Правда, ни Оксимирон, ни тем более Гнойный в круг моих музыкальных интересов никогда не входили. Ни одного трека Гнойного я так и не нашёл, у Оксимирона слышал один альбом, тот самый, что в итоге назвали «дешёвой литературой в мягкой обложке». Рэп-баттл — это по-своему интересно, талантливо и содержательно.
Дело в другом. Приходится признать — и признать с явной горечью — что действительно есть и в этой новости, и в невероятном (как нас убеждают) количестве просмотров и реакции на неё, да и в самом содержании битвы нечто выводящее её за пределы рэп-пространства прямо в рубрики «Общество», «Психология», «Культура» и подрубрику её «Литература» в частности.
«Во всём вашем человечестве мне интересен только один человек — я, то есть. Стою ли я чего-нибудь, или я такое же дерьмо, как некоторые прочие?» Возможно, именно с таким зарядом выходил на бой Гнойный, он же Соня Мармеладова, он же Слава КПСС . Во всей этой завершившейся истории интересен только один аспект — поражающее воображение восприятие медийными персонами и обычными сетевыми обывателями того, что сотворил на баттле Гнойный,— как победы. Причём победы блистательной.
Дело в том, что на этом баттле у его участников были совершенно разные задачи.
Первое, что бросается в глаза,— три разных никнейма Гнойного, никак между собой не связанные,— он словно жонглирует ими, выбирая наиболее соответствующий моменту и настроению. Это создаёт ощущение неуловимости, обтекаемости: сегодня он один, завтра другой, и всё время он — это он, и в то же время он никогда не он. Так же, как и с именами, Гнойный поступает со словами — главным оружием вышедшего на баттл-арену. Игра словами не выглядит виртуозной, но каждое соответствует моменту и соответствует даже не самому сопернику, а стереотипам, которые шлейфом тянутся за соперником (ведь творческий путь Оксимирона куда длиннее аналогичного маршрута Славы КПСС ). Гнойный понимает, что победить нужно в первую очередь не самого Оксимирона, а тех, кто изначально ему симпатизирует, находится на его стороне — а не победить, так хотя бы заткнуть. Не Оксимирон проиграет, а судьи (в широком смысле — зрители, в самом широком — общество) назначат его проигравшим, а значит, и работать нужно с ними, на самого соперника — плевать. Вот как пишут в «Афише»: «Но, когда разговор уже ушёл в поле эмоций, слушатель перестает подвергать их критике.
„Берут старую модель Reebok, лепят лого Окси, повышают цену в 2 раза“,— описывает Гнойный то, о чём не имеет представления,— раз, и что не соответствует действительности — два. Но звучит это вполне убедительно, а значит, действительно, „здесь неважно, какой факт настоящий“».
Оксимирон важен Гнойному лишь как мате – риал для утверждения себя, Славе не интересно понимать, каков его противник настоящий, имеет значение лишь одна цель — разбить образ Окси, существующий в коллективном сознании, и освободившееся от прежнего кумира пространство максимально заполнить собой. Выяснение истины в этом «споре» не присутствовало даже на последнем месте в списке задач Гнойного. Мирон, пускай, как мне кажется, и выходил на баттл ради другого (об этом позже), но всё-таки ставил задачу объяснить. И он объяснял. Оксимирон — человек идейный, человек наполненный, Гнойный — лишь наполняющий. Причём наполняющий тем самым, чем «ассенизатору выдали зарплату».
При этом Оксимирон произнёс много лишнего, Гнойный же говорил правильно, но чем чаще и больше он произносил правильное, тем очевидней становилось, как низка этого правильного цена.
Проговаривая своё правильное, Гнойный превращал его в профанацию, в бессмыслицу в лучших примерах, и в откровенную гадость — в худших.
А как ещё, если цель — не установить истину, а задавить соперника любой ценой? Любое слово хорошо, любое подойдёт — эта тактика всегда выигрышная. Такие всегда побеждают.
И действительно, когда начинаешь смотреть баттл, довольно долго симпатию вызывает только один человек — Гнойный. До тех пор, пока внезапно не обнаруживаешь, кому всё это время симпатизировал, и не ужасаешься. Судя по результатам баттла, многие не обнаруживают — и уже не обнаружат.
Особенно показательны в плане искусственности, фальши и очевидной бессмысленности слова гнойного про рэпера Рема Диггу: «За него люди шли в траншеи». Вроде бы, всё и правильно —
Гнойный противопоставляет рэперов с активной позицией якобы «аполитичному» Мирону — но если вдуматься, естественно, ни за какого Рема Диггу ни в какие траншеи никто не шёл, под его музыку — может быть, но ведь это удар совершенно другой силы, согласитесь.
Мирон честно рассказывает, как сидел в Киеве на балконе и читал впечатлившую его книгу.
В середине 2017 года такое признание означает одно: Крым, Донбасс и прочие забавы простолюдинов — не для этого русского артиста. Но Слава КПСС со своим совершенно неуместным упоминанием Донбасса выглядел куда чудовищней: он использовал человеческую трагедию походя, как файербол не самых крупных размеров в своей личной — мелочной — борьбе.
Какое отношение имеет сам Слава КПСС к Донбассу? Да никакого, в гробу он его видел.
Но вот что удивительно — подобной фальшью многие прониклись. Публицист Дмитрий Ольшанский нашёл в выступлении «гуманистическую историю». Вот что он пишет:
«Смешно, но Оксимирон против Гнойного — это же в чистом виде журнал „Огонёк“ против „Нашего Современника“. И выяснилось, что через тридцать лет в жанре, который ну никаким образом не контролируется и не фальсифицируется кровавым режимом — йоу, „Наш Современник“ побеждает с разгромным счётом. Высокомерный, состоящий по большей части из самолюбования и — „культурность свою хочут показать“ — претенциозных цитат либеральный мальчик-суперзвезда не смог сделать нашу гнойную Славу КПСС , как до него Навальный не сумел разбить Стрелкова».
Удивительно, как человек с таким тонким чутьём и внутренним барометром, позволяющим безупречно отличать живое от мёртвого, не сумел разглядеть главного: эта «гнойная слава» — лишь конструкция, не имеющая содержания, способная наполниться чем угодно ради сиюминутной локальной задачи. И то, что она приняла форму «Нашего Современника» — крохотный эпизод, продиктованный тактической необходимостью. В народе таких, как Гнойный, называют просто: стебок.
Изучать тут нечего, восхищаться тоже — стебок неглубокий и недалёкий персонаж. Он одинаково выстебет и «Огонёк», и «Современник», и «Правый сектор», и ополченцев, и Навального, и Стрелкова с Ольшанским на сдачу, и чёрта, диктующего ему текст в одно ухо, и ангела, зачитывающего в другое.
Но именно это и ценит та публика, что собирается на баттлах.
Оксимирон держался достойно, зная, что на длинной дистанции, разумеется, никакой Гнойный ему не соперник. Уже произнося свою ставшую знаменитой речь про героев, одинаковых во все времена, он понимал, да и все понимали, что баттл проигран. Эту речь про героя никто не хотел слушать, не за этим туда пришли. Её не поняли не потому что не могли, а потому что не хотели — не были настроены на эту волну.
Вот здесь-то и становится понятно, почему этот баттл действительно отражает состояние и общества, и так называемого «творческого мира» как его части. Побеждают всегда Гнойные.
Оксимирон — человек со стержнем. При том что обвинения в его адрес по части запредельного эгоцентризма и непомерно раздутого самомнения вполне справедливы, но в его «геройском раунде» нет никакой элитарности, никакого снобизма. Он рассказывает — и это именно рассказ, обстоятель – ный и четкий, и через этот рассказ даёт диагноз Гнойному, спокойно описывая по пунктам, что тот представляет собой как творческая, то есть созидательная единица (ничего). Это нервный Слава всё время использует слово «мразь», потому что сам факт применения этого слова к кумиру десятков тысяч призван демонстрировать смелость, оторванность и отмороженность вчерашнего «ноунейма». Оксимирону это не нужно, он давит знанием: просто потому что сам им обладает, а соперник — нет.
Кажется, в момент «геройской речи» от Оксимирона отвернулась даже та часть публики, что пришла с ним. От этих лиц веяло холодом. Все они хотели, чтобы Мирон «переславил» Славу КПСС , «перекапээсэсил» — задавил в жанре, заданном Гнойным, а не спокойно выступив в своём, за сим откланялся. Ведь это не прикольно, это вам не Ургант с чем-то несвойственным ему на шее.
Оксимирон вёл этот баттл один против всех, и уже само по себе это вывело его на новый уровень. А победа Славы, что бы там ни утверждал Ольшанский, ни в коем случае не победа «Нашего современника». Это победа прошлого только лишь в том смысле, что это победа чистого постмодернизма, а постмодернизм давно в прошлом.
Пока по нему бьют «Знаменем» и «Огоньком», он прикрывается «Нашим современником», а когда в ход пойдёт «Москва» или, допустим, «Романгазета», Гнойный спокойно вытащит какой-нибудь «Нью Таймс» или «Медузу», да что угодно, хоть иллюстрированный альманах «Флирт» с постерами. Слава КПСС — это сорокинский Роман, который на четырёхсот-с-чем-то страницах философствует, восторгается русской природой и обществом любимой и друзей, при этом с нетерпением дожидаясь момента, когда уже можно будет достать топор и пойти рубить всю деревню к чертям собачьим, между делом испражняясь на трупы. Победа Гнойного — это победа над искренностью и свободой, но победа не «кровавого режима», что их давит и искореняет, а имитации, которая воспроизводит их форму с одной-единственной целью: притворяться, придуриваться.
Пусть эта свобода (в лице Оксимирона) далеко не такая, какой многим хотелось бы, и потому она бесит и злит, но искусственная победа Славы (он вроде сам зачитал что-то про «пластмассовый мир»?) по формуле «затопчем любыми средствами, лишь бы затоптать» — злит куда сильнее. И уж тем более злит, что такой победе все рукоплещут, не желая слышать доводов соперника и разума. (А что, разум тоже бывает соперником.)
Подозреваю, что новость об этом баттле нам «подкинули» совсем не случайно — словно кость изголодавшейся собаке: смотрите, простой парень, никто, «ноунейм» (да ещё и « КПСС ») уделывает выскочку, зазнайку. Торжество справедливости, победа добра над злом!
Но когда справедливость утверждается словами: «Слышь, чепуха е**ная, можешь других охмурять сонетами»,— и такая модель победы вызывает всеобщий восторг, это наводит оторопь. В конце концов, за кого вы будете в «баттле» дворового гопника с научным сотрудником, возвращающимся поздно вечером домой, где аргументация точьв-точь такая же? Но даже подобная, не слишком привлекательная справедливость мало отношения имеет к самому Гнойному. Она — всего лишь то оружие, которое он выбрал, чтобы победить.
В следующий раз выберет другое.
Понятно, что личные отношения тех же Мирона и Славы нормальны, между ними нет вражды. Речь идёт о творческих соревнованиях, коим и является баттл. И продемонстрированная в нём модель неожиданно близка к тому, что происходит в нашей культуре вообще и литературе в частности, а может, и в первую очередь. В ней легко увидеть себя, а также своих дорогих и уважаемых коллег, как некоторые говорят, «по цеху».
Люди без достижений и стремления к ним побеждают тех, кто хочет что-то сказать важное (Слава КПСС — он ведь даже не рэпер, а человек, внедрившийся в среду, чтобы над ней глумиться).
При этом они громче, они суетятся, потому что те, кто им оппонируют, суетиться не любят. Хотя правда на их стороне, потому что правда вообще ведь всегда одна, но кому она нужна, правда? Те, кто ходят вокруг да около, да ещё это делают так весело, агрессивно и задорно, всегда побеждают тех, кто вгрызается в истину, стремится всеми силами схватить её за вечно ускользающий хитрый хвост. Но герои идут, их миссия в том, чтобы идти дальше — после побед, после поражений, а особенно — после таких вот встреч с Пустотой и подвижной, принимающей любые облики, имитирующей жизнь формой.
Ведь немаловажно во всей этой истории то, что
Оксимирон сам вызвал на бой Гнойного. И кажется, что перед нами — живой пример ошибки, которую не стоит повторять, но вот ведь в чём дело: похоже, в нём-то и кроется смысл. Мирон вызывал Славу на бой не как дракона, не как достойного соперника. Вообще, очень хочется предположить, что он выходил на этот бой, заранее понимая, что проиграет, но я не знаю истинных мотивов Мирона. В любом случае, он наверняка понимал, что получит новый опыт, другой, отличный от битв с драконами. Оксимирон вызывал на эту битву себя и сражался на ней с собой — на протяжении всех раундов, но только в третьем это стало окончательно понятно.
Для опыта героя такое испытание бесценно: когда ты внутренне побеждаешь, и понимаешь, что ты победил, но никто не признаёт этой победы и не считает тебя победителем, когда никто не видит того, что кажется тебе очевидным, потому что просто не хочет. Потому что «г**дон в женском монастыре» веселей, чем одинокий герой, творящий жизнь.
Когда ты проиграл в честном бою, встать всегда легче, чем когда ты победил, но этого не признали.
Быть поруганным и остаться при своём. Сохранить это своё и, вздохнув, нести дальше: что ж, не понимаете, болваны, это ваши проблемы — оставайтесь в своём монастыре, а меня ждут драконы.
Я не говорю о самом Оксимироне — его переживания мне не столь интересны, да и в том, что он справится, у меня нет никаких сомнений. Я говорю, что урок, который преподнесла эта история, простирается гораздо шире пространства рэп-баттла как локального творческого соревнования. Этот баттл — отличный, универсальный пример для всех, кто думает, делает и создает — против тех, кто, согласно известному выражению, просто делает то, что значительно легче, чем ворочать мешки. Пусть и делает это по-своему талантливо.
Вы никогда не победите их. Но вот себя — можете.
6.
Аэропорт в Оренбурге — тоже своего рода артефакт. По сравнению с московскими монстрами, хотя, впрочем, и с новым красноярским тоже, это небольшая взлётно-посадочная площадка… пассажиры, собравшиеся на один и тот же рейс, увлечённо наблюдают, как садится их самолёт, как его покидают прилетевшие из Москвы, как разгружается, а потом загружается багаж… Других самолётов в это время на поле нет.
Но после разбега и прыжка железной птицы в гудящую и пружинящую высь — снова чувствуешь всем существом своим: велика Россия, а отступать — некуда. Всюду — свои, всюду — своё. И любые границы кажутся далёкими и нереальными.
Как у Гоголя — помните?«Да отсюда, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь». Но, может быть, и не надо «доезжать»? Вон ведь сколько всего, своего, непочатый край…
Красноярск — Оренбург — Красноярск, сентябрь, 2018 г.
Опубликовано в День и ночь №6, 2018
Lit-Web – удобно, доступно, качественно!