* * *
медовый свет что каплет с пальцев йод
фонарный столб – крючок иголка скальпель
ребячий страх из капельницы вьет
чудовищные сны о голом скальпе
и мнет в руках чудовищ этих мнет
до хруста то ли скрипа пальцы ногти
врезаются (как мыслями в блокнот
врезаются чернила) в пластик ночи
(наоборот)
ты вырос перешел от я на ты
единственным симптомом пустоты
является наличие сосуда
отсюда страх не вырваться отсюда
от холода колени батареи
сжимаются и выглядят храбрее
чудовища таращатся в окно
пока на них таращится оно
* * *
каждый ботаник одиночеству знает цену
утром драцена, вечером тоже драцена
сцена у зеркала (репетирует): «детка, алло!» и
никому не звонит, разговаривает с алоэ
думая о предсмертном стакане виски
без конца поливает гибискус
джентльменские отрабатывает манеры
в основном на примере монстеры
заметив на улице даму в короткой юбке
вспоминает, что дома юкка
(юкка напоминает драцену
хотя и неполноценно)
пригласив на свидание свету, ирину, вику
понимает, что лучше фикус
а иногда и кактус
ну, не срастается как-то!
в то же самое время в соседнем спальном районе
в окружении аспарагуса и бегоний
(сцена вторая, женщина под софитом)
баба-ботаник отращивает хлорофитум
сушит фиалки феном
мается с цикламеном
презирает стереотипы, в особенности про кошек
на тридцатый др покупает душистый горошек
четвертое каланхоэ, парочку диффенбахий
лишь одного не хватает ботанику-бабе
мечется взгляд между полками птериса и герани
и, наконец, находит объект желаний
в сердце торгового зала (финальная мизансцена)
встречаются два ботаника
и драцена
* * *
однажды на улице грянул потоп
об этом писали в газетах потом
хотя никого не осталось
всех смыло к чертовой матери
по радио громко сказали «бежим»
и все побежали нарушив режим
невзирая на боль усталость
и пары по математике
один человек никуда не бежал
не слышал короче призыв горожан
не слышал как водные мускулы
людей обращают в икру
все думали бедный глухой человек
никто и не знал что в его голове
постоянно звучала музыка
сметая реальность вокруг
* * *
первый снег на черной земле, тающий в эту грязь
соль земли
проступила на влажных веках
мы бежим, задыхаясь, смеясь
оставляя рисунок ли
криптограмму наших следов
«человек полюбил человека»
их читают голодные птицы
и трезвонят со всех проводов
не забыть, не забыться
не лечится
одиночество даже любовью
не дописана летопись-лекция
дай нам, господи, имя любое
лишь бы общее. с нас давно
и по вере другими спрошено
только истины не дано
человек человеку прошлое
фотопленочное зерно
* * *
вот пол и спелый пенопласт
хрустящий как усталость глаз
в углу на вымытом балконе
где проводов витые корни
обоев кольца годовые
обняли чьи-то кладовые
и сердцевину берегут
тук-тук тук-тук тук-тук тук-тук
там время капает а тут
еще затягивает жгут
пугает медленной иглой
случайный луч квартал жилой
он пробирается туда
где пенопласт и провода
живой свидетель мертвый груз
по памяти в которой тесно
внутри нащупывает хруст
случайно сломанного детства
* * *
согревая замерзшие руки
дышит тело в ладони росой
разбегается свет по округе
с фонарей по сугробам босой
с желтых окон и красных и синих
юркий холод зрачком удушив
ловит глаз для ума непосильный
отраженный оттенок души
непригляден как быт человечий
что в глазу что в окошке чужом
не себя ли сейчас изувечил
на доске беспристрастным ножом
и пока за пределы посуды
выкипает кровавая муть
на стекле застывают сосуды
и не можется внутрь заглянуть
* * *
называй меня солнцем и в быт ночной
ибо на меньшее не согласна
не из желания стать избыточной
а нечитаемой вслух согласной
что от слова любовь, ложь и лилички
и, поближе к зиме если, лед – как
в теплых руках по законам лирики
тающий, но и крепкий, как водка
не заметишь, сквозь пальцы весь выльется
мы же воду ценить не привыкли
и однажды заменит черты лица
память сердца на стон или выкрик
близорукая дура, ну что же ты!
всех по общему небу размазав
заменяешь различья на схожести
точно звезды на россыпь алмазов
чуть желаннее станется, но черствей
сфера, разорванная лучами
и пойму, что умру в одиночестве
так же, как желтый карлик над нами
Опубликовано в Бельские просторы №9, 2019
